Она села в изголовье кровати, сцепив пальцы на белых коленях.
– Альберт, тебе нравится мучить меня? – неожиданно спокойно спросила она. – А я ведь уже совсем не та робкая девочка, которая приходила по ночам в твою комнату, когда ты гостил в нашем доме.
– Я заметил, – глядя в пол, пробормотал Берт. И тронул все еще налитую болью переносицу.
Некоторое время они молчали. Снизу нарастало развеселое пение под аккомпанемент звона бутылок. «За Самуэля, значит, беспокоиться не стоит, – невнимательно подумал Берт. – Или они его уже загрызли, а теперь празднуют?»
– Ничего мне не скажешь? – подала голос Марта.
Берт вытащил трубку и стал сосредоточенно набивать ее табаком. Что он мог сказать Марте? То, что говорил уже тысячу раз? Да, она дорога ему, дороже всех прочих женщин и, наверное, всех прочих людей… С Мартой ему хорошо, как ни с кем больше. И Марте с ним хорошо… Почему бы и не остановиться на этом? Неужели она не понимает, что Альберт Гендер даже ради самой лучшей из женщин не променяет сладкую пыль дорог на выложенный белым камнем камин, где мирно потрескивает укрощенное пламя? Год за годом ожидать старость в скрипучем кресле, превращаясь в привычный предмет комнатного интерьера, год за годом видеть в окне все тот же пейзаж – от одной этой мысли можно сойти с ума. А взять с собой Марту туда, где бывает он… Ни один мужчина не выдержит и сотой доли того, через что пришлось пройти Альберту Гендеру. Что уж тут говорить о женщине…
– Твой дом… – проговорил Берт. – Поселок, в котором вы жили… Что случилось?
– Грах, – рассеянно ответила Марта. – Бывший атаман моих ребят. Он явился сюда со своей сотней недели через две после того, как ты сбежал в последний раз. Грах облюбовал наш поселок – видимо, ему нужно было пересидеть какое-то время в глуши. Только лучше бы для него было забраться подальше. Гвардейцы нашли его здесь. Они и подожгли несколько домов, где прятались разбойники, начался пожар, в котором погиб весь поселок. Граха убили в бою, а с ним – большую часть его подопечных. Остальные разбежались. Жители поселка были объявлены укрывателями преступников и… Ты знаешь, как гвардейские полковники решают проблемы на задворках Метрополии? Мужчин: кого казнили, кого заковали в цепи и отправили на рудники. Семьи увезенных ушли вместе со своими кормильцами. Поселок умер. Я одна осталась на пепелище. Мне-то некуда было идти. Когда туда стали сбредаться остатки банды Граха… в общем, двое парней решили, что пришло время позабавиться со мной. Грах-то их держал в строгости, понимал: себе дороже враждовать с людьми, среди которых живешь. А у меня был меч. Ты сам учил меня обращаться с оружием…
– Ты была отличной ученицей! – попытался улыбнуться Берт.
– Ага, они тоже это поняли. Правда, слишком поздно. Один за свою недальновидность заплатил жизнью, другой – правым глазом. Остальные не осмелились сунуться.
Берт покрутил головой:
– Тот одноглазый… Это не с ним ли я имел честь познакомиться?
– Старк. Один из самых верных. С битым псом легче управиться, чем с небитым, – ответила на это Марта. – Мне тогда было все равно – жить или умереть. Страха не было. Не было совсем, я помню очень хорошо. Парни это почувствовали. Знаешь, я поняла одну вещь: презирая жизнь, ты как будто уже мертв. А чего бояться мертвому? Он всегда будет сильнее и бесстрашнее живого. Я была мертвой, Альберт. Я ожила, получив имя Рыжей Бестии, но все равно: какая-то крохотная частичка во мне осталась ледяной и неподвижной. Вот здесь… – она положила руку на левую сторону груди. – Марта умерла. Живет Рыжая Бестия.
Берт с трудом подавил дрожь. А Марта вдруг рассмеялась.
– Не бойся, я ни в чем тебя не буду обвинять. И ничего не буду просить. Зачем ты пришел? Наш старый дом сгорел, ничего из имущества отца не сохранилось. Не будешь же ты врать, что пришел за мной?
– Не буду, – с усилием ответил Берт. – Мне нужно… Ты права, я пришел за тем, что принадлежало Франку.
– Ах, это?.. – Марта тронула медальон на шее. – Единственное, что осталось… Этот медальон и маленькая сандаловая шкатулка, которую ты мне подарил когда-то… Прости, но шкатулку мне пришлось использовать для одного важного дела. От моей прошлой жизни остался только этот медальон. К чему тебе эта безделушка? Для меня она важнее, чем для тебя. Для меня это – память…
– Я могу заплатить… – краснея, выговорил Берт и тут же прикусил губу.
– Идиот!
Берт вдруг подумал, что Марта в порыве гнева сорвет с себя медальон и швырнет ему в рожу. И сам испугался этой мысли. Вернее, не самой мысли, а чувства облегчения, которое он наверняка испытал бы, если б так произошло. «Ладно, – решил он. – Вернемся к этой беседе позже. Утром…»
– И что же? – увел он в сторону разговор. – Много под твоим началом людей?
Марта сидела в изголовье, обняв колени. Волосы укрывали ее плечи и спину искрящимися огненными волнами.
– Сорок три человека, – негромко проговорила, думая явно о чем-то другом. – То есть уже сорок два… со вчерашнего дня.
– Только грабежами путешественников промышляете? Или еще какой промысел освоили? Чеканка золотых монет из меди, похищение деревенских девственниц?..
– Мало я тебе врезала? – подняла голову Марта, и Берт с облегчением увидел на ее лице улыбку. – Наверное, мало… Никакие мы не грабители. Снимаем с купцов лишний жир и отпускаем восвояси. Плата за проход через наши горы. Все по-честному… А появись здесь гвардейцы – парни уже научены опытом – рассыплются в горах и затаятся. Вот вчера я получила весточку о том, что движется через Турию большой отряд: человек с полсотни, все вооружены, на откормленных конях. Таких мы, конечно, не трогаем. И хлопот много, и… бог их знает, что это за люди. Может, императорские служаки какие-нибудь, а может, и… собратья наши по оружию… рыцари дорог… Пусть себе идут через горы…
В дверь вдруг забарабанили. Сильно, требовательно и, кажется, ногами.
– Ого! – подпрыгнул Берт. – Кто это? Ты мне обо всех переменах, произошедших с тобой, рассказала? Ты не замужем? Как-то не хочется получать по физиономии еще и от твоего благоверного…
– Идиот, – снова сказала Марта и потянулась к одежде. – Открой и спроси, что надо. Я оденусь.
Одернув на себе куртку, Берт подошел к двери. Не успел он скинуть крючок, как дверь распахнулась, едва не сломав ему нос, и в комнату ввалился человек, синий от холода и в окровавленных лохмотьях, свисавших с него, как перья с потрепанной птицы.
– Госпожа! – завопил он, но, наткнувшись взглядом на Берта, отшатнулся и выхватил из-под лохмотьев нож.
Берт стиснул его руку, завернул за спину, вытолкнул оборванца за дверь и там, легко отобрав нож, отпустил.
– Говори, что хотел и проваливай.
– Ты кто? – пожимаясь от боли в ушибленной руке, прохрипел разбойник. – Где госпожа? Где Рыжая Бестия? Кто ты такой, черт возьми?
– Я ваш новый папа, – сообщил Ловец. – Говори скорее, нам с мамой действительно некогда.
Вряд ли оборванец был в состоянии что-либо понять. Вращая безумными глазами, он стал кричать, то и дело обрывая крик, чтобы со стоном взяться за живот. Кажется, он был нешуточно ранен.
– Тот отряд в полсотни человек! – кричал оборванец. – Они спустились в долину, добрались до сожженного поселка, поймали в его окрестностях Карла Змеелова… он охотился… Змеелова пытали: ему отрубили ступни ног и плетьми заставили танцевать на кровавых обрубках… Они искали госпожу! Парни собрались, чтобы отнять Карла, напали на отряд… Был бой, страшный бой! Наши подстерегли этих извергов в ущелье, обрушили на них камни со стен, напали сразу с двух сторон, но… Чужаки сражались как демоны! Наши полегли почти все, хотя и чужакам изрядно досталось… Они… Знаете, кто они такие?
– Понятия не имею, – промычал Берт.
Оборванец не слышал его.
– Желтолицые степные дьяволы! – взвизгнул оборванец. – Вот кто они такие!
Берт выругался. Кочевые народы из восточных степей славились небывалой изощренной жестокостью и первобытной яростью в бою. С четырех лет они садились на коня, в шесть в одиночку охотились на свирепых степных волков, в девять вместе с другими воинами участвовали в набегах. У детей этого народа никогда не было детства, а женщины, нередко сражавшиеся наравне с мужчинами, предпочитали драгоценным камням и золотым украшениям – ожерелья из отрубленных ушей и пальцев врага… Восточные границы Метрополии стонали от постоянных набегов кочевников… Но какого черта они забрались так далеко на север?..
– Когда закончился бой… – уже задыхаясь и хрипя, продолжал оборванец, – они вырезали сердца у наших убитых… и сожрали их прямо над трупами… Карл Змеелов не выдержал пыток… он указал им дорогу сюда. Они идут, они скоро будут здесь… Их… около двадцати. Потери и раны только разозлили их еще больше… Надо бежать, госпожа… Госпожа? Где госпожа?
Хлопнула за спиной Берта дверь. Рыжая Бестия, огневолосая Марта в застегнутой наглухо куртке, мужских кожаных штанах, заправленных в высокие сапоги, встала рядом с Ловцом. Десяток ножей угрожающе поблескивал в перекрещенных ремнях на ее груди, на поясе в железном кольце висел короткий меч с узким голубым клинком.
– Сколько ребят осталось? – спросила она.
– Семь… восемь… – кривился от боли оборванец. Он прижал руки к животу и больше не отнимал их. Кровь стекала из-под его пальцев, крупными каплями звучно тукала в деревянный пол. Упершись спиной в стену, он медленно сползал вниз, но сам, наверное, не замечал этого.
– Сколько?!
– Не больше десяти… Только… Прости, госпожа, они не будут больше сражаться. Они изранены и перепуганы до смерти. Они бежали в горы.
– И правильно сделали, – вставил Берт, оглянувшись на Марту. – Я бы последовал их примеру.
Рыжая Бестия сжала кулаки.
– Не дури, Марта, – сказал ей на ухо Ловец. – Сейчас не до геройства. Мне как-то приходилось сталкиваться с желтолицыми дьяволами… Я был несказанно рад, что вовремя унес ноги. А ведь они ищут именно тебя… Никому бы не пожелал иметь врагов из восточных земель… Видать, крепко вы насолили какому-нибудь купцу из тамошних мест…
– Здесь никогда не было никого с Востока! – воскликнула Марта. – Это не кровная месть, а что-то другое… Ты прав, нужно уходить в горы. Нужно забирать людей и уходить.
Она наклонилась над затихшим оборванцем, положила пальцы ему под подбородок:
– Он еще…
Берт, едва поглядев, отрицательно покачал головой:
– Он кончится быстрее, чем мы спустим его вниз…
Ухватив Марту за руку, Берт потащил ее по лестнице, на ходу отдавая короткие распоряжения:
– Вели потушить все факелы, свечи и светильники. Освещенный трактир степные дьяволы отыщут скорее, чем темный. Уходить надо по тропам, чтобы не оставлять следов…
Марта вырвала руку:
– Я же сказала тебе – Марты, которую ты знал, больше нет. И без тебя догадаюсь, что делать… Пойдем не по тропе, будем подниматься по голым камням, где ребята навесили веревочные лестницы… как раз на такой случай. Как поднимемся, лестницы обрежем – и никакие дьяволы, степные или даже самые настоящие, из Преисподней, нас не достанут.
«Все-таки здорово она изменилась», – пронеслась мысль в голове Берта. Перепрыгивая через три ступеньки за один шаг, он обогнал Марту, оказавшись в зале первым.
Четыре головореза сгрудились за столом, на котором стоял, светясь раскрасневшейся мордашкой, Самуэль.
– А это… – тонко декламировал он, извлекая из кармана стеклянную колбу, – я назвал драконий зев.Одно из последних моих произведений, правда, еще не вполне законченное.
– Ишь ты… – уважительно реагировал одноглазый, – зев…
– Эй! – позвал из-за стойки громадный бородач. – Малец! Лучше расскажи еще раз, как ты упокоил дух Дикого Барона!
– Да что там Дикий Барон! – раздухарился Самуэль, подкидывая в ладони колбу. – Это пустяки. Я еще и не таких это самое… упокаивал… Плесните-ка мне еще, я вам сейчас…
«Вот трепло, – с досадой подумал Берт. – И когда он успел так назюзиться?..»
– Слушай меня! – выкрикнула Марта, спрыгивая с последней ступеньки. – Убрать свет немедленно и всем быть готовыми…
Крик ее заглушило трескучим грохотом – это Самуэль от неожиданности выронил свою колбу – взмахнув пьяными руками, попытался ее подхватить, но колба, отскочив от его пальцев, кувыркнулась на середину зала и разбилась о пол.
Узкие молнии ослепительного желтого пламени рванулись во все стороны, опрокидывая столы и стулья. Дымные клубы поднялись под потолок, и весь зал погрузился в клокочущую тьму, разрываемую лишь отчаянным кашлем и испуганными возгласами. Когда дым немного рассеялся, стало видно, что стены трактира потрескивают, охваченные языками огня, пламя облизывает выбитые взрывом, косо висящие ставни и рвется наружу – в снежную ночь.
– Факелы уже можно не тушить, – разрешил Берт, поднимая с пола Марту – ее растрепавшиеся волосы потускнели от копоти. – Самуэль, ты жив?!
Голос Самуэля звучал непривычно хрипло:
– Я здесь, хозяин! Я только немного… хотел разрядить обстановку… Ребята попросили…
Марта уже успела опомниться.
– Всем покинуть трактир! – закричала она. – Скорее! Уходим в горы!
– Нет! – воскликнул Берт, скривившись от резкого прикосновения холода к затылку. – Поздно! Здесь есть другой выход?
И тогда пылающий проем окна сыпанул снопом ярких искр – снаружи, пригнувшись к лошадиной шее, впрыгнул через окно всадник. Дверь, треснув, слетела с петель. Один за другим в зал – через дверь и через окна – вкатывались приземистые воины в коротких меховых куртках с изогнутыми саблями в руках. Одноглазый дико взвыл, выхватывая меч, и взмахнул им, отражая первый удар. Разбойник, стоящий рядом с ним, замешкался – и сразу получил страшный удар кривой саблей в шею. Разрубленный до середины груди, обливаясь кровью, он рухнул на пол. Одноглазый прыгнул к всаднику, но тот ловко увернулся, – сцепив кривые короткие ноги на спине лошади, он скользнул под ее брюхо. Меч одноглазого вонзился в лошадиный бок – животное, жалобно заржав, опрокинулось, всадник слетел с седла, точно приземлился на ноги, и снова кинулся в бой.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40