Куда она шла? Не знаю. Наверное, просто не могла больше оставаться в доме, наполненном призраками прошлого.
Эта ночь, в которой было место и месяцу, и фонарю, и темноте, и соседскому коту, пробежавшему сейчас мимо меня, и спящим домам, – эта ночь стала достойным завершением сегодняшнего дня. Мне было странно думать о том, что сегодня все началось с Миямото и закончилось ею же. Не самая достойная мысль, но что поделаешь.
… Кажется, я ничего не забываю. События одно за другим падают в копилку моей памяти, чтобы храниться там вечно.

3. Мама и ее мучительное здоровье

Моя мама необычный человек.
Уже больше двадцати лет мы живем вместе, но я до сих пор не до конца ее понимаю.
У мамы смуглая кожа, миндалевидные глаза и маленькая изящная фигура. Она ужасно похожа на уменьшенную Кикко Мацуока (если кто не знает, была такая актриса). Правда, маме жутко не нравится, когда ей об этом говорят.
Мама чуть красивее среднестатистической японки средних лет. Чаще всего она пребывает в состоянии мучительного колебания, легко может впасть в истерику из-за какой-нибудь ерунды, но иногда выражает свое мнение очень решительно и однозначно.
И, как ни странно, ей это удается лучше всего.
В такие моменты мама, устремив глаза прямо на меня, четко – почти по слогам – произносит единственно возможные, словно с неба данные, слова. И в ее чистом, незамутненном голосе слышна непоколебимая уверенность. Этот дар перешел от нее ко мне – вместе с той любовью, с которой она меня растила. Я тоже храню в себе неисчерпаемую силу сердца, в котором нет места надменности и слабости.
Если когда-нибудь я уеду далеко, куда-нибудь за границу, уеду на месяц или больше и там, под чужим небом, стану вспоминать свою маму, что же, интересно, я вспомню?
Мне легче сказать о том, чего я не вспомню: я не вспомню ее улыбку, не вспомню ее доброту… Маме много чего выпало в жизни. Гораздо больше, чем другим женщинам. Она родила меня, родила Маю, похоронила первого мужа, вышла замуж во второй раз, родила Ёшио, развелась, похоронила Маю… Нет смысла печалиться и роптать на жизнь, но в мамином сосредоточенном взгляде мне чудится нечто, что можно назвать «праведным гневом». В бездонном космосе ее зрачков я ловлю отблески гнева – гнева на судьбу, и к этим отблескам примешивается всплывшая из самых глубин женская гордость…
Вот что я вспомню, подумав о маме.
А когда я вернусь, мама встретит меня, поблагодарит за подарки, расскажет, подробно и пространно, миллион скучнейших историй о том, что произошло за время моего отсутствия, будет громко и неприлично хохотать – короче, окажется самой обычной пошлой теткой. Но как бы то ни было, в сердце моем хранится совсем другой образ.
При взгляде со стороны кажется, что в маме есть какой-то секрет.
Отец, наверное, тоже чувствовал что-то похожее. Да и вообще все мамины мужчины, должно быть, чувствовали эту скрытую в ней тайну.
Первое, что пришло в мою сонную голову этим утром, – мысль о маме, а все потому, что, едва проснувшись, я выглянула в окно и увидела, как она удаляется от дома, выстукивая каблучками незатейливую мелодию. Мамины волосы, отливающие на солнце медью, разлетались в такт ее шагам.
Мой младший раз брат Ёшио уже несколько дней прогуливал школу, и сегодня утром мама должна была идти к директору.
Из школы позвонили в четверг.
– Не пришел? – сказала мама каким-то странным голосом.
Было около двух часов дня. Я уже встала и тупо сидела на кухне перед включенным телевизором. Мамин голос привел меня в чувство. Сонливость как рукой сняло, нескольких фраз хватило, чтобы я поняла – разговор идет о Ёшио.
«Вот идиот!» – подумала я. Прогуливать надо с умом, чтобы в школе не догадались. А он просто не появлялся ни на одном уроке, и все.
Мама разговаривала по телефону. Я не прислушивалась специально, но слышала практически каждое ее слово, хотя она говорила очень тихо. От вкрадчивого звука маминого голоса я вдруг вспомнила один давно забытый эпизод из своей прошлой жизни.
Я училась классе в восьмом и впервые сознательно прогуливала школу – отправилась на свидание со старшеклассником. Этот случай совершенно вылетел у меня из головы, и теперь, как я ни старалась, я не могла вспомнить лицо этого мальчика.
Разумеется, до этого мне случалось прогуливать уроки, но все происходило как-то само собой, не запланировано. Однако на этот раз я впервые в жизни продумала все заранее: не только место встречи, но и подробный план действий, вплоть до переодевания в туалете.
Мы с мальчиком пошли в кино. Во время анонсов новых фильмов мы целовались, потом крепко держали друг друга за руку, так что даже вспотели ладони. После фильма мы пошли в кафе – стекляшку и долго сидели там вдвоем. Я вспомнила красивый столик и тонкую серебряную ложку. Вспомнила запотевший стакан с холодной водой, едва уловимый лимонный аромат, крепкий кофе – эспрессо и сладкое пирожное.
Мы разговаривали, глядя на улицу. Напротив кафе располагался зал игровых автоматов, неоновые огни которого не выключались даже днем. Казалось, характерный шум с той стороны улицы проникает сквозь толстые стекла кафе.
И я вдруг поняла, что игровые автоматы для меня гораздо привлекательнее, чем это свидание. «Мне еще рано», – подумала я про себя. Мне еще рано целоваться, рано переодеваться в туалете.
Я вдруг пережила все это заново, хотя буквально несколько мгновений назад даже не помнила об этом случае.
Я не могу похвастаться своей памятью – зачастую не помню, что было со мной вчера, что я чувствовала, о чем думала. Но иногда я вдруг вспоминаю события из далекого прошлого, как будто это происходит прямо сейчас. Воспоминание становится реальным, осязаемым, приобретает тяжесть и плотность: я вдыхаю тот воздух, переживаю те ощущения, нахожусь в том пейзаже…
Реальность воспоминания мучительна.
Все такое… такое яркое, сочное, что я теряюсь и перестаю понимать, где я нахожусь – все еще в настоящем или уже в прошлом.
Встречи с друзьями помогают мне получить некую целостную картину, – мы сидим и вспоминаем наше общее прошлое, и мне удастся почувствовать себя нынешнюю более настоящей, реальной… Пусть всего лишь в контексте этих отрывочных воспоминаний, но какое же это облегчение! Однако именно поэтому момент расставания стал для меня невыносимым испытанием. Почва буквально уходит у меня из-под ног, и мне кажется, что я вот-вот сойду с ума.
Совсем недавно я встречалась с одной своей давней знакомой. Мы ужинали в ресторане и вспоминали всякие случаи из прошлого, а потом я вдруг так испугалась, что она уйдет, и я останусь совсем одна, наедине с этими ожившими воспоминаниями… В общем, ей пришлось провожать меня до дома.
Мы стояли перед рестораном, уже сказав друг другу обычное «ну пока, не пропадай», как вдруг, оглянувшись на тонущий в сумерках город, на подсвеченные лучами заходящего солнца темные силуэты небоскребов, на ползущую вдоль вечерних витрин необъятную толпу, я поняла, что не знаю, куда идти, не знаю, куда возвращаться.
Домой? А вдруг я что-то напутала? Может, мне надо на работу? А если все-таки домой, то кто меня там ждет? Почему дом, из которого я ушла сегодня утром, сейчас кажется мне таким далеким?
Я окончательно запуталась и испугалась. Окружающий мир был далек, как полузабытый сон. В пространстве моей реальности не было никого, кроме меня. Одна я застряла в никогда и нигде на равном удалении от всего чего бы то ни было…
Такое случалось со мной довольно часто. Обычно это длилось несколько мгновений, потом проходило, и, сообразив, куда мне нужно идти, я в конце концов всегда добиралась до места.
Но в тот раз, расставаясь с подругой, я вдруг непроизвольно всхлипнула, как будто расставалась с самым дорогим для меня человеком, и она испуганно спросила:
– Что с тобой? Что-то случилось?
Я начала сбивчиво объяснять, и она, внимательно меня выслушав, сказала, что поедет со мной.
Добравшись до дома, мы поднялись ко мне, и там, в моей комнате, запивая вкуснейший чизкейк горячим кофе, она совсем необидно сказала:
– Может быть, стоит еще раз провериться у врача?
В ее голосе не было насмешки, и я действительно не обиделась. И даже подумала, что, наверное, она права и, может, действительно мне стоит показаться врачу. Но потом представила себе, как врач выслушивает меня и с умным видом выносит свой вердикт: «синдром такой-то». И ходи потом до самой смерти с этим ярлыком. Нет уж, спасибо!
И еще, мне бы не хотелось снова становиться такой, какой я была до падения с лестницы. Ведь это так скучно…
Я любила себя теперешнюю. Любила несмотря ни на что.
Если подумать, что хорошего в стопроцентном здоровье? Жизнь не становится от этого легче. Мое одиночество – это неотъемлемая часть моей вселенной, а вовсе не патология, от которой надо во что бы то ни стало избавляться. По крайней мере, я чувствую это именно так.
По этой же причине моя мама – вечная невеста своей больной судьбы.
Судя по всему, маму вызывали в школу – она спрашивала точное время. Надо было поскорее уходить, пока она не договорила, а то придется выслушивать бесконечные жалобы и давать бессмысленные советы. Я быстренько выключила телевизор, схватила сумку и выскользнула за дверь.
Наш небольшой городок я знала, как свои пять пальцев и ясно представляла, где искать брата – прогульщика.
Ёшио оказался там, где я и думала, – в зале игровых автоматов на торговой улице недалеко от станции. Он сидел в полумраке, освещенный только светом монитора, и с серьезным, почти взрослым лицом играл в «Колонны» – копил и складывал драгоценные камни, набирал очки.
– Вредно для здоровья с такого юного возраста хоронить себя в залежах драгоценностей. Пора с этим завязывать, – сказала я вместо приветствия.
Брат вздрогнул от неожиданности и обернулся на мой голос.
– Саку? Ты что здесь делаешь?
– Из школы позвонили домой, – улыбнулась я.
Автомат заверещал. Игра закончилась.
– Мне нравится эта игра. Все такое красивое… – сказал брат и уставился на экран. Там из большого мешка непрерывным потоком сыпались переливающиеся разными цветами драгоценные камни.
– А что мама? Она рассердилась? – Не знаю.
– Саку, тебе когда на работу? – Скоро.
– Слушай, можно я с тобой пойду?
– Ты это не очень здорово придумал. Хочешь, чтобы и мне от мамы попало?
– Нет. Я просто домой не хочу идти…
Мне стало жалко его до слез. Было видно, что ему очень плохо, и я просто физически почувствовала, что растить детей – это не для меня. Хотя, может быть, со своими все по-другому…
– Ладно. Давай пока перекусим где-нибудь. Как насчет окономи-яки Окономи-яки – буквальный перевод «жарить то, что вам по вкусу». Большая жареная лепешка с морепродуктами и овощами, политая майонезом и специальным соусом и посыпанная сверху сушеной стружкой тунца. Внешне немного напоминает пиццу.

?
– Я с тобой!
Мы вышли из зала игровых автоматов и в темпе пробежались по торговой улице. Наконец нашли одно старое заведение, в котором готовили то, что нам было нужно. Раздвинув створки двери – задребезжало матовое стекло, – мы вошли внутрь. Внутри – никого, если не считать хозяина.
– Нам, пожалуйста, одну простую, одну со свининой и порцию яки-соба Яки-соба – жареная гречневая лапша.

, – сказала я хозяину, усаживаясь на татами рядом с низким столиком со встроенной большой плитой.
Хозяин принес все необходимое, и мы с шумом принялись за дело – жарили, переворачивали, снова жарили и ели.
– Слушай, а почему ты с самого начала с мамой не поговорил? – спросила я как бы, между прочим. – Сказал бы, что неважно себя чувствуешь, что хочешь отдохнуть. Она бы не стала тебя в школу насильно гнать…
– Да я пока дома – вроде все нормально, а как пройду полдороги до школы, так чувствую, что сил никаких нет. И так мне неохота в эту школу идти, просто ужас! – сказал брат.
А что еще он мог сказать?
После еды мы оба притихли. Сквозь закрытую дверь в заведение проникали уличные звуки. Вечернее солнце косо падало через небольшое окошко на старую плиту. «Наверное, все-таки уже послевоенная», – подумала я.
– Кажется, мама очень переживает.
– По какому поводу?
– Что я так изменился…
– Глупости. Ты же школьник, ты просто растешь, – сказала я, хотя на самом-то деле знала, что он прав. Причем мама переживает за него именно потому, что он еще очень маленький. – Вот вырастешь, заведешь себе подружку, начнешь пить, курить, сексом заниматься. Жизнь пойдет такая, что с мамой об этом особо не поговоришь. И если ты уже сейчас начал беспокоиться по этому поводу, то что же дальше будет? Реши для себя, что ты хочешь, и так и живи. Понял?
Я взглянула ему в лицо и в который раз за последние дни убедилась, что с братом что-то не так. Как будто в нем что-то разладилось. Еще совсем недавно он был обычным жизнерадостным мальчишкой. А теперь угрюмо сидел напротив меня в косых лучах солнца. Широко посаженные глаза, длинные ресницы – это от отца, маленький рот – от мамы.
Но угрюмость – ладно, дело совсем не в ней. Просто в его лице появилось что-то старческое, совершенно не соответствующее его настоящему возрасту. Неизбывная усталость.
– Знаешь, Саку, ты очень крутая, – вдруг сказал брат.
– Это еще почему?
– Потому.
– Да ну?
Вместо ответа он сказал:
– Э – эх, попадет мне от мамы сегодня!
– Лучше пусть она ругается, чем плачет. Так что давай, собирайся и дуй домой.
Мы с братом распрощались у дверей старого заведения.
Я отправилась на работу.
В неярком свете заходящего солнца торговая улица приобрела какой-то новый облик – как будто из отдельных кусочков вдруг сложилась целая картинка.
Улица стала похожа на восточный базар.
На холодном вечернем небе поблескивали первые золотые звездочки.
Справа и слева вдоль улицы хлопали на ветру красно – белые рекламные флаги с надписями вроде «продаем дешево».
В течение следующих десяти минут – всю дорогу до автобусной остановки – я думала о детях. О том, как их рожают и воспитывают. Я думала о маме, у которой от двух мужей осталось двое детей с огромной разницей в возрасте, и о том, что мама в последнее время очень волнуется за брата.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50