! Мне очень нравится!
Когда мама позвонила с Бали, я вздохнула с облегчением.
Значит, самолет не упал, все в порядке.
Но после этого разговора я почувствовала себя полной идиоткой. И вовсе не потому, что я поверила брату. Дело не в этом. Я не ожидала от самой себя» что (в отличие от мамы) окажусь такой сентиментальной, – я просто плакать была готова от радости! Ура!
Я обернулась и посмотрела на брата. Он выглядел очень плохо.
Микико была в университете. Джюнко, измучившись ожиданием, пошла за покупками к ужину. Дома остались мы с братом. Телефон зазвонил, когда я сидела на диване и читала журналы.
– Мама долетела, – сказала я Ёшио. А что тут еще говорить?
Он молчал.
У меня появилось странное чувство.
Будто что-то не так, будто где-то произошел сбой. Но какой сбой и где именно, сказать невозможно.
Тишина, заполнившая кухню, была невыносимой. Я включила телевизор.
Шли новости.
На экране – обломки разбившегося самолета. У меня чуть сердце не остановилось.
Развалившийся на две части самолет лежал на земле и дымился. Ветер носил клочья белого дыма. Позади репортера сновали люди с носилками.
– Что это? – спросила я у брата.
– Самолет, вылетавший в Австралию, разбился на взлете. Это то, что от него осталось.
– Ты знал?
– Знал. Еще утром. После того как мама уехала в аэропорт, мне голос сказал что-то вроде «мы ошиблись на час».
– Что значит «ошиблись на час»?
– Это значит, что мамин самолет улетел, а самолет, который вылетал через час после него, разбился.
Репортер объявил, что при аварии пострадало очень много пассажиров. На экране появился список фамилий и имен погибших.
– Это была не моя ошибка, – сказал брат, чуть не плача. – Не моя. Это они перепутали самолеты. Они сказали, что мамин самолет разобьется.
– Я знаю, Ёшио. Слышишь? Я знаю, что ты не виноват. Ты вообще ни в чем не виноват. Ну, не надо плакать, – попыталась я его утешить и снова подумала: «Надо что-то делать!» И делать надо как можно скорее, а то будет поздно.

7. Жизнь

Из дневника:
«Сейчас я валяюсь на кровати и пишу дневник. В другом углу комнаты спит мой брат. Когда я прислушиваюсь, то слышу его сонное дыхание.
В комнате темно. Только горит ночник в изголовье кровати.
Из темноты доносится шум деревьев и шелест волн. Как будто мы с братом ночуем не в доме, а на улице.
Ночь полна звуков. Огромные, пугающие звуки. Стоны и шорохи.
Но в комнате царит тишина.
Лицо спящего брата – светлое пятно на подушке.
Красивое лицо. Красные губы, высокий нос.
Я лежу и думаю о жизни.
Совсем недавно я прочитала одну книжку про жизнь у моря, написанную будто специально для меня. Называется «Подарок моря» Энн Морроу Линдберг. Теперь вот подделываюсь под стиль этой книжки. Прямо как дурочка.
Последний раз я вела дневник во время летних каникул в четвертом классе. С тех пор такими глупостями не занималась. Но месяц назад вдруг снова стала записывать все подряд. Сама не знаю почему.
Будем считать это милой прихотью. Иногда я записываю события, которые произошли со мной за день. А иногда просто не могу заснуть, поэтому пишу, что в голову взбредет.
Наверное, на подсознательном уровне я чувствую потребность записывать то, что происходит с моим братом. Но мне неприятно об этом думать. Как будто я одна из тех мамочек, которые фиксируют каждый писк своего драгоценного чада в надежде на его будущую мировую известность.
Однако нужно помнить, что между тем, что мы думаем, и тем, что говорим, всегда остается зазор – некое расстояние, которое невозможно преодолеть. Аналогичный зазор существует между моим текстом и мной самой.
Если уж ведешь дневник, нужно быть предельно искренним – это скорее общее правило, чем мое мнение. Приукрашивать действительность в дневнике только потому, что на деле она тебе опостылела, – гадко.
Вот, например, какой-нибудь достойный человек, скажем, спасатель по профессии, одним прекрасным утром стоит на каком-нибудь перекрестке и ждет светофора. Прямо перед собой он вдруг замечает самую сексуальную в мире девушку. И у этого человека на эту девушку встает. Вечером он возвращается домой к ни с того ни с сего устраивает нагоняй своей маленькой дочке, а потом, разговаривая с женой, вдруг понимает, что, да, в мире существует самая настоящая любовь. И все это – один и тот же герой. Все эти смешанные чувства, все эти метания… Кому они, спрашивается, нужны? Мы, люди, любим (и наш спасатель, кстати сказать, тоже не исключение) последовательные истории со счастливым концом. Мы хотим определенности, хотим разобраться, хорошие мы или плохие. Вот на это и уходит все наше время.
Странно, однако…
Впрочем, неважно. Я взялась за дневник только потому, что здесь у меня образовалась куча свободного времени. Должна же я себя хоть чем-то занять. К тому же недавно я слышала одну интересную историю про дневники.
Одна моя подруга, когда ей исполнился двадцать один год, переезжала на новую квартиру. После смерти отца она жила вдвоем с мамой, но мама вышла замуж во второй раз, и они решили разъехаться. Короче, она собирала вещи, а мама ей помогала. Попутно они наводили порядок в кладовке и шкафах.
Занялись и отцовскими вещами, которые пылились в шкафу с тех самых пор, как отца положили в больницу. Среди вещей была тяжелая кожаная сумка. «Твой отец попросил выкинуть это, но у меня рука не поднялась. А открывать ее я постеснялась», – сказала ей мама. Вдвоем они открыли сумку и обнаружили внутри стопку тетрадей – это были дневники отца, которые он начал вести еще старшеклассником и вел до тех самых пор, как начал работать в компании. В последней тетрадке он описывал свою встречу с мамой моей подруги. Описывал свои чувства к ней, свою любовь.
Подруга сказала, что теперь перед сном она иногда читает папины дневники. «Знаешь, это почти как роман…» – сказала она.
Интересно, что всю жизнь отец был для нее только лишь отцом. Она толком не знала, что он за человек, чем он живет. Это оставалось за кадром. Но после смерти, сойдя со страниц своего дневника, отец предстал перед ней в новом образе, словно для того, чтобы помочь ей начать новую жизнь.
С нами случаются вещи, которые нельзя предугадать, но которые предопределены от начала и до конца.
… В последнее время я изо всех сил пытаюсь не думать об этом, но ничего у меня не получается.
Первый раз эта мысль пришла мне в голову в тот вечер, когда мы с братом видели летающую тарелку. Наверное, я чересчур возбудилась от увиденного.
Попытаюсь объяснить, что я имею в виду. После того как я упала с лестницы, что-то изменилось. Вначале я потеряла память, потом все друзья в один голос заявили, что «наша Саку стала какой-то другой». Мне даже смешно, но я и сама чувствую, что со мной что-то не так: нервные клетки, нейроны, клетки мозга, эндорфины – теперь все работает как-то иначе.
В один прекрасный день я могу окончательно потерять память, впасть в маразм и умереть.
Я не преувеличиваю.
Вот, например, у героя «Мертвой зоны» «Мертвая зона» – роман Стивена Кинга.

была мозговая травма – и чем все кончилось?
При этом мне, в общем-то, все равно – умру так умру.
Я прожила интересную жизнь. Ни о чем не жалею.
Но! Ведь после меня ничего не останется. Ничегошеньки: ни наследства, ни книг или там картин, ни даже ребенка. Я исчезну, и никто обо мне не вспомнит. Смерть вообще такая неожиданная штука. Если вдуматься, то даже те люди, которые вроде бы оставляют после себя что – то, все равно – они тоже умирают внезапно. Всегда вдруг. В этом «исчезновении ни с того ни с сего» столько одиночества. Одиночество. Раньше, когда с братом все было в порядке, мама была спокойна, но теперь брат переменился, стал нервным, и я чувствую, что мне нельзя умирать. И это налагает на меня слишком большую ответственность. Слишком тяжелый груз. Я завидую папе своей подружки – вот почему я и пишу теперь этот дневник.
Это трудно объяснить.
Иногда мне так хочется кому-нибудь рассказать о своих страхах. Вернее, этого хочется не мне, а моему маленькому и бедненькому «я», живущему где-то внутри большой меня. Маленькой, трусливой душонке, дрожащей при мысли о завтрашнем дне.
… Человек на берегу моря – всегда поэт.
Это оттого, что море – всегда на двадцать процентов больше, чем мы его себе представляем. Вот мы представили себе море, пришли на берег, осмотрелись – а оно на двадцать процентов больше, чем мы думали. В следующий раз мы приходим, зная о том, что море больше, чем нам казалось раньше. Глядь – а оно снова увеличилось на двадцать процентов по отношению к нашей фантазии. И даже если море заполнит все наше сердце, или, наоборот, будет казаться нам грязной лужей – дополнительные двадцать процентов никуда не денутся.
Может быть, это и есть бесконечность?
Тогда летающая тарелка, потеря памяти, мой брат, Рюичиро, а кроме того, Эйко и остров Бали, ну и этот дурацкий дневник, конечно, тоже – это все фрагменты бесконечности, которые на самом-то деле оказались на двадцать процентов больше, чем я себе представляла…
… Ну и бред же я тут пишу. Все. Пора спать.
Завтра идем на рыбалку!
Первый раз в жизни.
Ура!
У меня даже голова разболелась, когда я прочитала то, что написала вечером. Не дневник, а пьяные откровения – я здорово вчера напилась… Мы с братом сейчас в префектуре Кочи. Отдыхаем на островах.
Получилось это так: я рассказала хозяину историю с маминым отлетом на Бали, и вообще про то, что у брата проблемы, а он посоветовал мне съездить куда-нибудь вдвоем с братом. «С работы я тебя отпущу ненадолго, ты не волнуйся», – сказал старый хиппи, любитель путешествий и детей.
Ну вот я стала думать, куда поехать.
И придумала. Я вспомнила, что любовник Эйко когда-то давно купил квартиру в Кочи. Прямо на берегу океана. Он вообще-то оттуда родом и иногда ездит навестить родителей – вот и купил квартиру, чтобы было, где ночевать. Ездит он туда очень редко, так что квартира бОльшую часть времени стоит пустая, и ее вполне можно использовать как дачу или что-то вроде того.
Я позвонила Эйко. Она довольно быстро со своим любовником обо всем договорилась. Сказала, что он даже обрадовался – хоть немного квартира проветрится, а то месяцами стоит закрытая, и воздух в ней закисает. Так и получилось, что мы с братом отправились на океан. Я решила, что мы вполне можем провести там несколько дней, пока мама не вернется с Бали.
Перед отъездом я встретилась с Эйко – она привезла мне ключ от квартиры.
Вечерние сумерки медленно опускались на город, но я издалека заметила Эйко, выглядевшую в скромном черном костюме еще более элегантной, чем обычно. Вокруг было шумно и суетно. Даже со спины Эйко выделялась из толпы своим непринужденным видом. Вся ее фигура была полна какой-то внутренней силы.
Наверное, это сила жизни. И пока Эйко жива – эта сила пребудет с нею.
– Эйко, привет! – крикнула я, и она с улыбкой обернулась на мой голос.
От неожиданности я растерялась – к ее щеке пластырем был приклеен большой кусок сложенной в несколько раз марли. Повязка скрывала чуть ли не пол – лица. Когда Эйко моргала, ее длинные, черные ресницы касались белых неровных краев повязки, и это было невероятно эротично.
– Что это с тобой? – спросила я. – Пошли в кафе, и ты мне все расскажешь.
– Очень заманчивое предложение, но я не могу. У меня уже назначена следующая встреча. А что касается этого, – она с улыбкой показала на повязку, – так ты не волнуйся. Это жена моего любовника слегка меня отмутузила.
– Она вас застукала, что ли?… Ой. Это из-за меня?! В смысле, из-за того, что я попросила у тебя ключ от квартиры в Кочи?
– Нет-нет. Ты здесь совершенно ни при чем. Она уже давно мужа подозревала… Ну и неожиданно пришла в гости… Знаешь ту квартиру, которую мы вместе снимаем? В Нака-Мэгуро? Вот она туда и прискакала, когда я одна дома была. Честно говоря, я очень удивилась.
– Удивилась? Только и всего?!
– Извини, никакое другое слово мне в голову не приходит, – она усмехнулась.
Вот она, моя Эйко, – чтобы ни случилось, она никогда не проигрывает. Это ее стиль, ее подход к жизни.
При этом не важно, что происходит на самом деле и что она переживает в глубине души, – внешне Эйко не изменяет себе ни при каких условиях: слегка насмешливое отношение к происходящему и независимое выражение на лице всегда остаются при ней.
Присущая ей элегантность позволяет в любых условиях сохранять душевное спокойствие.
Похоже, что и на этот раз самообладание ей не изменило.
«Ну, делать нечего. У меня гости – я подаю чай».
Вначале она просто сидела молча напротив меня, а потом как заплачет.
Как закричит.
Как набросится на меня с кулаками.
Представляешь? Она проходит все семь стадий бешенства прямо на моих глазах. Женщины, скажу я тебе, это что-то невообразимое.
Я на все на это смотрю, а сама думаю: «Ну уж ради него я бы на такое никогда не пошла. Может, ради кого другого, но ради него – точно нет».
Потом думаю: «Может, она так разъярилась, потому что они женаты?
А вдруг лет через пять я, сама того не заметив, превращусь в такую же психопатку? А что, если мой любовник задумал собрать коллекцию обезумевших от ревности женщин? Две, три, четыре сумасшедшие – чем больше, тем лучше…»
Последние два вопроса прозвучали скорее как мысли вслух. Этакие вариации внутренних размышлений на тему о несправедливости и абсурдности человеческой жизни.
Похоже, она искренне задумалась об этом, без всякого позерства или корысти. И, глядя на нее, я почувствовала, что она – как море – тоже оказалась на двадцать процентов больше, чем я предполагала.
В то же время она явно не ждала от меня никакого ответа. Я просто кивнула. Что мне оставалось делать?
– Надо будет обязательно встретиться еще раз без спешки и обо всем поговорить. – С этими словами Эйко сунула мне ключ от квартиры и карту района. Потом, помахав рукой на прощанье, растворилась в ночи.
Просыпаясь здесь, я первым делом слышала шум волн. Это было очень непривычно.
И то, что брат всегда рядом, – тоже. В первый раз за всю жизнь мы с ним поехали куда-то только вдвоем.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50