Рассказ о печальном Пьеро — Так, — сказал Платон. — Быстро рассказывай. Где у нас чего. Мария разложила на столе веер из паспортов и билетов и открыла свою черную книжечку.— Вылет в Сан-Франциско завтра. Туда вы прилетаете в шестнадцать пятнадцать, сразу из аэропорта едете в гостиницу, в восемнадцать ровно ужин с МакГрегором. В семь пятнадцать утра самолет в Лос-Анджелес. Там вас встречает Ларри, вы обедаете в Голливуде и последним рейсом…— Во сколько последний рейс? Ты время называй!— В половине седьмого. Ночуете в Нью-Йорке. Вот номер заказа в «Шератоне».Вот нью-йоркский номер Григория Павловича, ему надо позвонить сразу же, как приземлитесь. Он скажет, когда самолет в Детройт. В Детройте у вас переговоры весь день…— В какой день? В какой?— В среду. В четверг утром вы вылетаете «Дельтой» в Турин. Платон шумно выдохнул воздух и стукнул по столу ладонью.— Какой, к черту, «Дельтой»? Я тебя третий раз прошу — называй время.Ничего не понимаю…— Это… это… — у Марии задрожал голос, — в восемь ноль-ноль. В Турине вы просто ночуете, потом вас ждет самолет с Завода, будет часовая посадка в Москве, и сразу же на Завод.Платон обхватил голову руками и о чем-то задумался.— Класс! — наконец подвел он итог. — Класс! Склеилось. Ты чего? — спросил он, взглянув на Марию.— Все нормально, — ответила Мария. — Порядок. Вас приехать проводить?— Да не нужно, — отмахнулся Платон. — Все примерно понятно. Знаешь что? Ты положи билеты и прочее в большой конверт, в коричневый… И бумажку туда запихни, напиши все, что сказала. Я разберусь. Ладно?Когда Мария повернулась, чтобы уйти, он вдруг окликнул ее:— Послушай… Тебе привезти что-нибудь? А? В голосе его зазвучали виноватые нотки. Мария помолчала, глядя на Платона исподлобья, потом улыбнулась и сказала:— Пьеро.— Что?— Куклу. Такого печального Пьеро. Печального-печального. В белом балахоне и с черными бровями. Платон расхохотался:— А веселый Пьеро бывает?— Нет, — ответила Мария. — Веселого Пьеро никогда не бывает. Он бывает только печальный.— Ладно, — согласился Платон и черкнул что-то на бумажке. — Пусть будет Пьеро. Договорились, За весь перелет Платон вышел на связь только однажды, причем Мария не сразу поняла, с какого побережья он звонил. На часах было половина четвертого утра.— Привет, — сказал Платон, и по голосу Мария поняла, что он немного выпил.— Как дела?— Все в порядке, — отчиталась Мария, подтягивая сползшее на пол одеяло. — Ждем вас.— Ага! Дай мне быстренько кого-нибудь из девочек.— Платон Михайлович, девочек нет. Платон мгновенно взвился.— А где все? Что у вас там происходит?— Ничего не происходит. Просто у нас половина четвертого утра.— Ох ты! — расстроился Платон. — Совершенно из головы вылетело… Я тебя разбудил? Извини, ради бога. Извини. Мария промолчала.— Да, — сказал Платон. — Я скотина. Ладно. Я потом позвоню. Кстати…Знаешь что?— Что?— Я про куклу твою помню. Про Пьеро. Правда.— Спасибо, — ответила Мария. — Но это вовсе не обязательно.— Ладно. Разберемся. Все, обнимаю тебя. Днем позвоню еще.Днем Платон не позвонил. Прорезался он, только когда заводской самолет приземлился в Москве.— Послушай, — сказал он Марии. — Я с охраной передам записку. Ты сделай все, что там написано, а потом убери к себе в сейф. И тебе будут нужны деньги..Возьми у Мусы пять тысяч. Ладно? Лучше шесть! Точно! Возьми у него шесть тысяч.Я прилечу послезавтра, надо, чтобы все уже было.Весь день Мария выколачивала из скрывающегося от нее Мусы деньги, к вечеру он сдался и вручил ей четыре тысячи.— Что он с ними делает? — раздраженно спросил Муса. — Я ему в Штаты дал семь штук, сейчас к самолету три отправил. Теперь еще шесть. Что я их — печатаю, что ли?Мария одолжила тысячу у Сысоева, доложила еще тысячу своих и только тогда добралась до записки. Каракули шефа она умела разбирать лучше других, но иногда платоновский почерк ставил в тупик даже ее. С огромным трудом Марии удалось понять, что Платон поручил ей срочно купить большой шелковый платок от Диора, лучше с геометрическим рисунком, маленькую черную дамскую сумочку — самую дорогую, какая попадется, — и парфюмерный женский набор «Картье».Однако самая первая строчка в списке поставила ее в тупик. Мария крутила записку и так и эдак, подступалась к ней с увеличительным стеклом, и лишь за два часа до появления Платона, когда все остальное было уже куплено, а от шести тысяч осталось долларов триста, она поняла, что загадочная строчка расшифровывалась как «Белый Пьеро. Печальный».С Крымского моста машина долго тащилась до центрального офиса, преодолевая многочисленные пробки. Мария сидела на заднем сиденье, обложившись пакетами, и курила одну сигарету за другой. «Мерседес» Платона сразу же бросился ей в глаза, как только она въехала во двор.— Давно приехал? — спросила она у девочек, войдя с пакетами в приемную.— Минут десять назад, — хором ответили девочки. — Уже два раза о тебе спрашивал.— Как он?— Вроде ничего. Веселый.— У него есть кто-нибудь?— Цейтлин был. Но уже вышел. Сейчас один. Мария постучала и вошла в кабинет.— Привет! — радостно встретил ее Платон. — Слушай, мы классно слетали!Сейчас начнется просто новая жизнь. Вот только Ларри вернется… Как здесь дела?— Все тихо, — официальным голосом сказала Мария. — Вам сегодня звонили из приемной Черномырдина. Два раза. И от Шохина. Просили перезвонить.На лбу Платона прорезались две глубокие морщины, он о чем-то задумался, потом решительно тряхнул головой.— Понял. Я знаю, в чем дело. Сейчас свяжусь. Соедини меня быстро с Ларри Погоди, — остановил он Марию. — Ты купила, что я просил?Мария выложила свертки на стол. Платон развернул шарф, долго рассматривал, потом просиял:— Как раз то, что нужно. Отлично! Отлично! Положи это отдельно, надо будет отправить. Я скажу адрес.Парфюмерный набор и сумочку он оглядел мельком и сгреб в ящик стола.— А это что?Увидев Пьеро в белом балахоне, с наведенными черным углем тонкими бровями, Платон явно растерялся и замер, почесывая голову. Потом на лице его постепенно обнаружилось понимание. Он покосился на Марию, продолжавшую стоять рядом со столом.— Ты видишь, какой я гад? — сокрушенно спросил Платон. — Просто последняя скотина. Обиделась?— Почему же я должна обидеться? — тихо сказала Мария. — Наоборот даже. Все в порядке. Большое спасибо. Можно забрать?Печальный Пьеро в белом балахоне вызвал у обитательниц приемной сплошной восторг. Мария решила не брать куклу домой. Она определила Пьеро место на мониторе своего компьютера. Окончательный расчет …Одной из самых сильных черт папы Гриши было то, что он умел держать удар. Выждав три дня после памятной встречи Ларри, нотариуса и заводского юриста, которая положила конец мечтам Завода о захвате СНК, папа Гриша появился в Москве и как ни в чем не бывало возник в кабинете Ларри.— Здравствуй, Ларри, — сказал папа Гриша, заслоняя собой дверной проем.Ларри выбрался из кресла и, раскрыв объятия, зашагал навстречу папе Грише.Они долго обнимались, похлопывая друг друга по спине, наконец разъединились, и папа Гриша, продолжая держать широкие ладони биндюжника на плечах у Ларри, стал пристально всматриваться ему в лицо.— Удивил, — прогудел он. — Просто удивил. Как родному тебе скажу — мне эта история с СНК с самого начала не показалась. Я уж и директору говорил сколько раз — мы ведь одна команда, негоже так-то… Ну да это потом. Расскажи, как вы это сделали.— А что такого? — ответил Ларри, не делая попыток освободиться. — Нам же рассчитываться надо было Вот и подвернулся вариант.— Так что же, Платон, выходит, больше в «Инфокаре» не акционер?— Сейчас нет, — подтвердил Ларри. — Но он ведь это для нас всех сделал…Я так думаю — я ему немножко своих акций продам. Или подарю, Ну а остальные — это уж как получится. Правильно будет?Папа Гриша закивал головой.— Дорогой ты мой человек! Как ты здорово придумал! У него сколько было?Шесть процентов? Я ему тоже часть отдам. И директор отдаст. Кто у нас там еще?Ларри промолчал. Это имя папа Гриша должен был назвать сам.Но папа Гриша не спешил.— У тебя вроде бы всего два процента? — то ли спросил, то ли уточнил он. — Сколько же ты ему отдашь?Ларри пожал плечами.— Я так думаю, что отдам один и восемь, — сказал он. — Это будет правильно. Он заслужил.— И у тебя всего ноль два процента останется? Ларри кивнул и взглянул из-под густых бровей.— Значит, и нам в такой же пропорции отдавать? Наклонившись к телефону, Ларри скомандовал:— Чаю принеси. С лимоном. И бутербродов.Потом выпрямился и выжидательно посмотрел на папу Гришу.— У меня восемь процентов, — задумчиво произнес папа Гриша. — И у директора тоже. Значит, если в той же пропорции, то… Погоди, погоди… Это значит, я отдаю семь и два… И директор — семь и два. Всего получается четырнадцать и четыре, да твоих один и восемь… Дай-ка калькулятор. Так! Всего получается шестнадцать и два? Не понял.Ларри раздвинул желтые усы в широкой улыбке.— А что тут понимать? У нас перед Заводом был большой долг. Не у меня лично, не у вас, не у Платона. У «Инфокара». Теперь долга нет. Это все он придумал. Опять же — не я, не вы, не директор. Я это так оцениваю. А вы…Он оставил многоточие висеть в воздухе.Папа Гриша немного помолчал, размышляя, потом сказал:— Договор есть?— Есть.Ларри небрежно толкнул синюю папку, которая проскользила по столу в сторону папы Гриши. Тот открыл папку, достал договор, внимательно прочитал, вынул из внутреннего кармана пиджака толстую авторучку и размашисто расписался в двух местах.— Я ведь за директора отвечать не могу, — полуутвердительно, полувопросительно сказал папа Гриша. — Это он сам решать будет.— Конечно, — согласился Ларри. — В делах каждый сам за себя отвечает. С начала и до конца. Вы его экземпляр договора возьмите с собой. На всякий случай. Вдруг надумает…Воцарилось долгое и тяжелое молчание. Папа Гриша крутил в ладонях чашку с остывающим чаем. Потом поднялся.— Ну ладно. Мне еще в правительство заглянуть надо, повидаться кое с кем.Платон будет звонить — передай привет. Он скоро вернется?— Теперь уже скоро. Очень скоро. Я так думаю. Папа Гриша зябко повел плечами.— Что про Мусу слышно? — спросил он, всем лицом изображая заботу и скорбь.— Как он там?— Сейчас трудно сказать, — сумрачно ответил Ларри. — Угрозы для жизни нет.Это точно. А вот все остальное… У него полный паралич, речь отказала… Врачи пока ничего определенного не говорят.Папа Гриша кивнул головой, постоял немного, о чем-то размышляя, потом тяжело прошагал к двери. Задержался на минуту.— А ты куда пристроил… всякие мечи, которые мы с директором тебе на прошлый день рождения подарили? Вроде вот тут у тебя стояли?— Мечи? — удивился Ларри. — Домой отвез. По стенам развесил. На почетных местах. Каждый вечер смотрю на них и вас вспоминаю. И директора. А что?— Так просто. Вспомнилось… Ну, друг мой, до встречи!— До встречи, дорогой Григорий Павлович. Удар мастера …Этот странный человек давно привлек внимание Леонарди. Несмотря на работающие во всю мощь кондиционеры и приносимую ими прохладу, пассажир постоянно вытирал текущие со лба капли пота.Леонарди возвращался домой из двухнедельного путешествия по Ближнему Востоку. Странного человека он заметил еще в аэропорту. Странен был не столько он сам, сколько его появление. Леонарди спокойно дожидался своей очереди на регистрацию, как вдруг в зал влетело не менее десятка шестифутовых горилл; четверо из них были в камуфляже, остальные — в черных костюмах, и все без исключения — в черных очках. Горилл сопровождали двое израильских полицейских и еще несколько армейских, державших на изготовку короткие автоматы.Полицейские и военные заняли позиции у дверей, гориллы выстроили живой коридор, и по нему, быстро семеня короткими ножками, побежал вот этот самый странный человек, который сидел теперь по ту сторону прохода. Он и тогда обильно потел, отчего постоянно промокал лоб большим красным платком и стряхивал с кустистых седых бровей соленые капли, норовившие попасть в глаза.Когда странный человек пробежал через зал, живой коридор распался: двое горилл ринулись за ним в глубь здания аэропорта, человек пять-шесть рассредоточились по залу регистрации, а двое неторопливой походкой подошли к стойке регистрации первого класса. Там их уже ожидала невесть откуда взявшаяся тележка, на которой громоздились три огромных чемодана. Один из громил присел перед тележкой на корточки и стал внимательно изучать замки чемоданов, а второй пристроился в очередь сразу же за Леонарди и достал из — внутреннего кармана пиджака белый конверт.Томмазо, заинтригованный этой сценой, успел заметить мелькнувшую под пиджаком гориллы кобуру, из которой торчала вороненая рукоять полицейского кольта.Когда Леонарди, отойдя от стойки, задержался, засовывая в карман паспорт и посадочный талон, он услышал, как аэропортовская девушка недоверчиво спрашивает у гориллы:— Простите, как фамилия? Эл Капоне? Это точно?— Читать умеете? — на вполне приличном английском, но со смутно знакомым акцентом поинтересовался гигант с кольтом. — Там все написано.«Ого! — удивился про себя Томмазо. — Эл Капоне объявился».Ни на паспортном контроле, ни в просторном зале ожидания странный человек ему больше не встретился. Леонарди увидел его только в салоне самолета, случайно посмотрев налево.Странный человек производил жалкое впечатление. Новый белоснежный костюм его был измят, будто он спал в нем несколько суток. Не только под мышками, но и на груди пиджака проступали темные влажные пятна пота. Леонарди показалось даже, что сквозь дурманящий аромат дорогого дезодоранта пробивается отчетливый неприятный запах. Человек сидел, закрыв глаза, и мог сойти за спящего, но Томмазо заметил, как лихорадочно пульсирует синяя жилка на морщинистой шее и как дрожит лежащая на правом колене загорелая рука.Возникшая сзади фигура, в которой Томмазо узнал гориллу с кольтом, наклонилась к потеющему старику и что-то прошептала ему на ухо. Старик, не открывая глаз, досадливо мотнул головой.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101