скидки на сантехнику в москве
Он говорит, это прямое нарушение контракта. Чтобы остановить Найдельмана, я должен получить судебное предписание, – ответил Хатч и бросил взгляд на часы. – Но у нас нет недель. Они копают так быстро, что у нас лишь несколько часов.
– А разве нельзя арестовать их за вторжение на частную территорию?
– Де-юре, они не вторгаются. Контракт даёт Найдельману и «Талассе» право находиться на острове.
– Я могу понять, что ты встревожен, – произнёс профессор, – но сути не понимаю. Каким образом меч может быть опасен? Ну, кроме как напороться на лезвие, конечно?
Хатч посмотрел на него.
– Сложно объяснить. Когда только и делаешь, что ставишь диагнозы, иногда просыпается шестое чувство. Сейчас именно такой момент. Я чувствую, я просто убеждён, что меч – носитель. Мы постоянно слышим о проклятии острова Рэгид. Быть может, меч и правда проклят или что-то вроде того, но только у этого есть физическое объяснение.
– А почему ты отбрасываешь идею, что он и в самом деле проклят?
Хатч, не веря своим ушам, посмотрел на него.
– Вы шутите, правда?
– Мы живём в странной вселенной, Малин.
– Но не настолько странной!
– Я говорю тебе, перестань думать о немыслимом. Попытайся найти общее.
Хатч подошёл к окну. На лужайке ветер обдирал листья с дуба, упали первые капли дождя. Всё больше посудин возвращалось обратно в порт; несколько лодок поменьше уже стоят на пандусах и ждут, когда их вытащат из воды. Сколько хватало глаз, залив покрывали белые клочья пены. Прилив сменился отливом, и волнение на море нарастало.
Малин, вздохнув, отвернулся от окна.
– Не вижу связи. Что общего может быть, скажем, между стрептококковой пневмонией и кандидамикозом?
Профессор поджал губы.
– Помню, похожий комментарий встретился мне в тысяча девятьсот восемьдесят первом или восемьдесят втором. Его сделал эпидемиолог из Национального института здравоохранения.
– И что же?
– Он задавался вопросом, чего общего между саркомой Капоши и пневмоцистной пневмонией.
Хатч резко повернулся к нему.
– Не надо, а? Это же не может быть ВИЧ! – выпалил он. И затем, прежде чем профессор придумал очередную ехидную реплику, Хатч сообразил, что тот имеет в виду. – ВИЧ убивает, истощая иммунную систему, – продолжил Малин. – Позволяя любой из подвернувшихся болезней взять верх.
– Именно. Тебе нужно отделить зловредный шум, так сказать, и посмотреть, что осталось.
– Значит, мы ищем нечто, что разрушает иммунную систему.
– Понятия не имею, почему на острове заболело столько народу, – сказала Бонтьер. – Из моей группы никто не заболел.
Хатч уставился на неё.
– Никто?
Бонтьер покачала головой.
– Ну, вот видишь? – улыбнувшись, сказал профессор Хорн и постучал тростью по полу. – Ты хотел найти что-то общее. Теперь у тебя появились некоторые исходные данные.
Он поднялся и протянул Бонтьер руку.
– Было очень мило познакомиться с вами, mademoiselle . Мне бы очень хотелось остаться подольше. Но – увы! – надвигается шторм, и мне пора домой. Шерри, тапочки, собака, камин.
Как только профессор потянулся к пальто, по крыльцу прогрохотали торопливые шаги. Дверь распахнулась, и в дом ворвался порыв ветра. На пороге стоял Донни Труитт в распахнутом плаще. По его лицу ручьём стекала вода.
Молния надвое разорвала небо, и по заливу прокатился мощный раскат грома.
– Донни? – спросил Хатч.
Труитт обеими руками распахнул на груди насквозь промокшую рубашку. Хатч услышал за спиной резкий выдох профессора.
– Grande merde du noir , – прошептала Бонтьер.
Подмышки Труитта были усыпаны огромными пятнами мокнущей лезии. Вода стекала по ним, становясь зеленовато-розовой. Глаза опухли, под ними набрякли иссиня-чёрные мешки. Очередная вспышка молнии – и, когда гром начал стихать, Труитт испустил крик. Он нетвёрдо шагнул вперёд, сдирая с головы зюйдвестку.
На какой-то миг все трое стояли, словно парализованные. Затем Хатч и Бонтьер взяли Донни под руки и подвели к дивану.
– Помоги мне, Мал, – задыхаясь, сказал Труитт, запуская в волосы обе пятерни. – Я в жизни никогда не болел.
– Я помогу, – ответил Хатч. – Но сначала ложись, и дай осмотреть твою грудь.
– К чёрту грудь, – выдохнул Донни. – Я говорю об этом!
И конвульсивно мотнул головой. Малин в ужасом увидел зажатые в обеих ладонях пряди толстых рыжих волос.
43
Клэй встал у поручней на корме одномоторного тральщика. Мегафон висел на рулевой рубке, промокший и бесполезный, испорченный дождём. Пастор и шестеро самых упорных протестующих временно укрылись с подветренной стороны огромного корабля «Талассы» – того самого, что они сначала пытались заблокировать.
Вуди Клэй промок до костей, но чувство поражения – горького, безвозвратного – проникало куда глубже, чем влага. Большое судно, «Цербер» оставалось необъяснимым образом брошенным. Либо это, либо экипаж на борту получил приказ не показываться: невзирая ни на гудки, ни на сирены и крики соратников, на палубе так и не появилось ни единой живой души. Быть может, это изначально было ошибкой, печально подумал пастор, – выбрать мишенью самый крупный корабль. Возможно, им стоило направиться к самому острову и заблокировать пирс. По крайней мере, это бы хоть что-то дало: часа два назад несколько баркасов, под завязку забитые пассажирами, на большой скорости направились от протестной флотилии в направлении Стормхавэна.
Пастор бросил взгляд на жалкие остатки своего флота. Когда сегодня утром они покидали гавань, его окрыляла сила духа, переполняла убеждённость, какую он чувствовал лишь в молодости – если не сильнее. Клэй был уверен, что на этот раз всё будет иначе и для города, и для него самого. Наконец, он сможет сделать хоть что-то, заставит этих добрых людей отбросить безразличие. Но сейчас, взирая на полдюжины вздымающихся на волнах мокрых лодок, ему не оставалось ничего, кроме как признать – протест, подобно всему, что ни пытаешься сделать в Стормхавэне, кажется, обернулся сокрушительным провалом.
Владелец «Ко-опа Лобстермана», Лемюэль Смит, выдвинул оградительные брусья и подвёл лодку к судёнышку пастора. Обе посудины тяжело поднимались и стучали друг о дружку, а дождь хлестал по морю. Клэй перегнулся через планшир. Волосы облепили угловатую голову, придавая и без того суровому лицу вид черепа.
– Пора возвращаться, пастор! – прокричал рыбак, крепко вцепившись в борт. – Шторм будет что надо. Может, когда он утихнет, мы сделаем ещё одну попытку.
– Но уже будет слишком поздно! – воскликнул Клэй, силясь перекричать дождь и ветер. – Ущерб будет нанесён.
– Мы показали, как ко всему этому относимся, – ответил Лемюэль.
– Лем, вопрос не в том, чтобы показать наше отношение, – сказал Клэй. – Я продрог и намок не хуже тебя. Но мы должны принести эту жертву. Мы должны их остановить!
Рыбак покачал головой.
– Мы не сможем остановить их в такую погоду, пастор. В любом случае, этот малыш северо-восточник может выполнить работу за нас, – сказал Смит. Он бросил в небо настороженный взгляд, внимательно осмотрел, а после прикинул расстояние до далёкого берега – призрачной голубой полоски, исчезающей под проливным дождём. – Я не могу позволить себе потерять лодку.
Клэй помолчал. Не могу позволить потерять лодку . Это – основа основ. Они просто не могут понять, что есть кое-что поважнее лодок или денег. И, может быть, никогда не смогут понять. Пастор почувствовал странное ощущение в уголках глаз и смутно догадался, что плачет. Неважно – ещё пара слезинок в океан скорби.
– Я бы не хотел чувствовать вину, если кто-то потеряет лодку, – отворачиваясь, сумел выдавить он. – Возвращайся, Лем. Я остаюсь.
Рыбак в нерешительности помедлил.
– Я буду чувствовать себя спокойнее, если ты тоже вернёшься. Можно сразиться с ними в другой раз, но нельзя победить океан.
Клэй лишь махнул рукой.
– Может быть, я высажусь на остров, лично поговорю с Найдельманом… – сказал он, пряча лицо и делая вид, что занят лодкой.
Ещё несколько мгновений Смит продолжал смотреть на него прищуренным взглядом обеспокоенных глаз. Клэй – неважный моряк. Но говорить кому-нибудь, что делать и чего не делать на своей лодке – обида, которую нельзя простить. К тому же, Смит разглядел кое-что в лице пастора – внезапную безрассудную опрометчивость, быть может – и понял: всё, что ни скажет, окажется бесполезным.
Он хлопнул по планширу лодки Клэя.
– Ну, тогда мы возвращаемся. Если понадобится помощь – я буду следить за каналом десять-пять.
***
Клэй на холостом ходу остался под прикрытием «Цербера» и посмотрел на последние лодки, уходящие в бурное море. На ветру звук их моторов то стихал, то вновь становился громче. Пастор плотнее запахнул плащ и попытался выпрямиться. Округлый белый корпус большого корабля, неподвижный, словно скала, вздымался из воды в двадцати ярдах. Волны бесшумно огибали «Цербер» и скользили дальше.
Клэй машинально проверил состояние лодки. Помпы работали без сучка без задоринки, выбрасывая за борт тонкие струйки воды; мотор гудел ровно; дизельного топлива оставалось ещё много. Теперь, когда всё так обернулось – теперь, когда он один, и лишь Всемогущий его единственный соратник – пастора захлестнуло необъяснимое чувство комфорта. Быть может, то был грех самонадеянности – так много ожидать от жителей Стормхавэна. Клэй не мог положиться на них, но мог положиться на себя.
Впрочем, прежде чем направиться к острову Рэгид, он бы немного подождал. У него остались лодка и время. Сколько угодно времени.
Клэй продолжил смотреть вслед остаткам флотилии, плывущим в порт Стормхавэна. Руки пастора со всей силой вцепились в штурвал. Вскоре лодки превратились практически в ничто – далёкие призрачные точки на фоне серой воды.
Пастор не увидел приближения катера «Талассы», который отплыл от острова. Катер жестоко качало и сбивало с курса, борт с каждым нырком обрушивался в воду, но он неумолимо придерживался направления на причальный люк с обратной стороны «Цербера».
44
Донни Труитт улёгся на диван. Теперь, когда введённая внутримышечно доза лоразепама начала оказывать действие, он задышал спокойнее. Пока Хатч осматривал его, Донни продолжал смотреть в потолок, терпеливо помаргивая. Бонтьер с профессором удалились на кухню и сейчас переговаривались тихими голосами.
– Донни, скажи мне, – произнёс Хатч. – Когда появились первые симптомы?
– С неделю назад, – горестно ответил Труитт. – Я вообще не обращал внимания. Меня начало подташнивать по утрам. Я даже пару раз вывалил завтрак. Потом на груди возникла сыпь.
– Как она выглядела?
– Поначалу – красные пятнышки. Потом они вроде как набухли. Шея тоже начала болеть. По бокам, в общем. И я стал замечать волосы в расчёске. Сперва немного, но теперь думаю, потяну – и они вылезут все до единого. Но у нас в семье никогда не было лысых, предков хоронили с волосатой башкой. Господи, Малин, боюсь себе представить, как отнесётся жена к тому, что я стал лысым!
– Не волнуйся, это не навсегда. Как только выясним, что не так, и вылечим это, они снова отрастут.
– Надеюсь, – сказал Труитт. – Вернулся вчера с ночной смены, и сразу лёг спать, но утром сделалось только хуже. Я в жизни не был у доктора. Но я думал… Чёрт, ведь ты же друг, правда? Я не собираюсь в клинику или ещё куда.
– Ещё что-нибудь, о чём мне следует знать? – спросил Хатч.
Донни внезапно смутился.
– Ну, моя… Болит на заднице. То ли болячка, то ли ещё что.
– Повернись на бок, – сказал Хатч. – Я посмотрю.
***
Несколько минут спустя Хатч в одиночестве сидел в столовой. Он позвонил в «скорую», но она могла приехать не раньше, чем через пятнадцать минут. А потом, когда приедет, у них возникнет проблема – как усадить в неё Донни. Труитт, сельский парень, до ужаса боялся докторов, и ещё сильнее – госпиталей.
Некоторые из симптомов оказались похожими на жалобы остальных пациентов: апатия, тошнота. Но, как и в случае с остальными, у Донни оказались и уникальные симптомы. Хатч протянул руку к потрёпанному томику справочника Мерка. Через несколько минут доктор с угнетающей лёгкостью поставил рабочий диагноз: Донни страдает от хронического гранулематоза. Обширные гранулерные лезии на коже, гнойные лимфатические узлы, перианальные нарывы – диагноз практически однозначен. Но эта болезнь обычно переходит по наследству , – подумал Хатч. – Неспособность лейкоцитов сражаться с бактерией. Почему она проявилась лишь сейчас?
Отложив справочник, он вернулся в гостиную.
– Донни, – сказал он. – Дай ещё разок глянуть на волосы. Хочу посмотреть, чисто ли они выходят.
– Чисто, чисто. Ещё немного – меня жена не узнает, – откликнулся Труитт и робко притронулся к голове.
При этом жесте Хатч отметил на руке скверного вида порез, который раньше не замечал.
– Дай-ка руку сюда, – велел он. Закатав рукав, осмотрел запястье Донни. – Что это?
– Ерунда. Поцарапал в Колодце.
– Надо прочистить, – сказал Малин. Порывшись в чемоданчике, обработал порез раствором соли и бетадина, после чего смазал местной антибактериальной мазью. – Как это случилось?
– Наткнулся на полоску титана, когда в Колодец ставили эту чудо-лестницу.
Хатч, вздогнув, поднял на него глаза.
– Но уже прошло больше недели. А порез будто только что сделан.
– Не знаю. Он снова и снова открывается. Клянусь, благоверная смазывает её каждый вечер.
Малин ещё раз внимательно осмотрел царапину.
– Не инфицирована, – заметил он. – А с зубами всё в порядке?
– Забавно, что ты спросил. Только вчера заметил, что один из коренных чуть шатается. Старею, что ли?
Потеря волос, потеря зубов, замедление восстановительных процессов. Точь-в-точь, как у пиратов . Пираты страдали от совершенно других, не связанных между собой заболеваний. Но эти симптомы были у всех. Так же, как у группы землекопов.
Хатч покачал головой. Все классические симптомы цинги, но прочие необычные признаки цингу исключают. И всё же, в них что-то до боли знакомо. Как сказал профессор – забудь прочие болезни, вычеркни их, посмотри, что осталось.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54
– А разве нельзя арестовать их за вторжение на частную территорию?
– Де-юре, они не вторгаются. Контракт даёт Найдельману и «Талассе» право находиться на острове.
– Я могу понять, что ты встревожен, – произнёс профессор, – но сути не понимаю. Каким образом меч может быть опасен? Ну, кроме как напороться на лезвие, конечно?
Хатч посмотрел на него.
– Сложно объяснить. Когда только и делаешь, что ставишь диагнозы, иногда просыпается шестое чувство. Сейчас именно такой момент. Я чувствую, я просто убеждён, что меч – носитель. Мы постоянно слышим о проклятии острова Рэгид. Быть может, меч и правда проклят или что-то вроде того, но только у этого есть физическое объяснение.
– А почему ты отбрасываешь идею, что он и в самом деле проклят?
Хатч, не веря своим ушам, посмотрел на него.
– Вы шутите, правда?
– Мы живём в странной вселенной, Малин.
– Но не настолько странной!
– Я говорю тебе, перестань думать о немыслимом. Попытайся найти общее.
Хатч подошёл к окну. На лужайке ветер обдирал листья с дуба, упали первые капли дождя. Всё больше посудин возвращалось обратно в порт; несколько лодок поменьше уже стоят на пандусах и ждут, когда их вытащат из воды. Сколько хватало глаз, залив покрывали белые клочья пены. Прилив сменился отливом, и волнение на море нарастало.
Малин, вздохнув, отвернулся от окна.
– Не вижу связи. Что общего может быть, скажем, между стрептококковой пневмонией и кандидамикозом?
Профессор поджал губы.
– Помню, похожий комментарий встретился мне в тысяча девятьсот восемьдесят первом или восемьдесят втором. Его сделал эпидемиолог из Национального института здравоохранения.
– И что же?
– Он задавался вопросом, чего общего между саркомой Капоши и пневмоцистной пневмонией.
Хатч резко повернулся к нему.
– Не надо, а? Это же не может быть ВИЧ! – выпалил он. И затем, прежде чем профессор придумал очередную ехидную реплику, Хатч сообразил, что тот имеет в виду. – ВИЧ убивает, истощая иммунную систему, – продолжил Малин. – Позволяя любой из подвернувшихся болезней взять верх.
– Именно. Тебе нужно отделить зловредный шум, так сказать, и посмотреть, что осталось.
– Значит, мы ищем нечто, что разрушает иммунную систему.
– Понятия не имею, почему на острове заболело столько народу, – сказала Бонтьер. – Из моей группы никто не заболел.
Хатч уставился на неё.
– Никто?
Бонтьер покачала головой.
– Ну, вот видишь? – улыбнувшись, сказал профессор Хорн и постучал тростью по полу. – Ты хотел найти что-то общее. Теперь у тебя появились некоторые исходные данные.
Он поднялся и протянул Бонтьер руку.
– Было очень мило познакомиться с вами, mademoiselle . Мне бы очень хотелось остаться подольше. Но – увы! – надвигается шторм, и мне пора домой. Шерри, тапочки, собака, камин.
Как только профессор потянулся к пальто, по крыльцу прогрохотали торопливые шаги. Дверь распахнулась, и в дом ворвался порыв ветра. На пороге стоял Донни Труитт в распахнутом плаще. По его лицу ручьём стекала вода.
Молния надвое разорвала небо, и по заливу прокатился мощный раскат грома.
– Донни? – спросил Хатч.
Труитт обеими руками распахнул на груди насквозь промокшую рубашку. Хатч услышал за спиной резкий выдох профессора.
– Grande merde du noir , – прошептала Бонтьер.
Подмышки Труитта были усыпаны огромными пятнами мокнущей лезии. Вода стекала по ним, становясь зеленовато-розовой. Глаза опухли, под ними набрякли иссиня-чёрные мешки. Очередная вспышка молнии – и, когда гром начал стихать, Труитт испустил крик. Он нетвёрдо шагнул вперёд, сдирая с головы зюйдвестку.
На какой-то миг все трое стояли, словно парализованные. Затем Хатч и Бонтьер взяли Донни под руки и подвели к дивану.
– Помоги мне, Мал, – задыхаясь, сказал Труитт, запуская в волосы обе пятерни. – Я в жизни никогда не болел.
– Я помогу, – ответил Хатч. – Но сначала ложись, и дай осмотреть твою грудь.
– К чёрту грудь, – выдохнул Донни. – Я говорю об этом!
И конвульсивно мотнул головой. Малин в ужасом увидел зажатые в обеих ладонях пряди толстых рыжих волос.
43
Клэй встал у поручней на корме одномоторного тральщика. Мегафон висел на рулевой рубке, промокший и бесполезный, испорченный дождём. Пастор и шестеро самых упорных протестующих временно укрылись с подветренной стороны огромного корабля «Талассы» – того самого, что они сначала пытались заблокировать.
Вуди Клэй промок до костей, но чувство поражения – горького, безвозвратного – проникало куда глубже, чем влага. Большое судно, «Цербер» оставалось необъяснимым образом брошенным. Либо это, либо экипаж на борту получил приказ не показываться: невзирая ни на гудки, ни на сирены и крики соратников, на палубе так и не появилось ни единой живой души. Быть может, это изначально было ошибкой, печально подумал пастор, – выбрать мишенью самый крупный корабль. Возможно, им стоило направиться к самому острову и заблокировать пирс. По крайней мере, это бы хоть что-то дало: часа два назад несколько баркасов, под завязку забитые пассажирами, на большой скорости направились от протестной флотилии в направлении Стормхавэна.
Пастор бросил взгляд на жалкие остатки своего флота. Когда сегодня утром они покидали гавань, его окрыляла сила духа, переполняла убеждённость, какую он чувствовал лишь в молодости – если не сильнее. Клэй был уверен, что на этот раз всё будет иначе и для города, и для него самого. Наконец, он сможет сделать хоть что-то, заставит этих добрых людей отбросить безразличие. Но сейчас, взирая на полдюжины вздымающихся на волнах мокрых лодок, ему не оставалось ничего, кроме как признать – протест, подобно всему, что ни пытаешься сделать в Стормхавэне, кажется, обернулся сокрушительным провалом.
Владелец «Ко-опа Лобстермана», Лемюэль Смит, выдвинул оградительные брусья и подвёл лодку к судёнышку пастора. Обе посудины тяжело поднимались и стучали друг о дружку, а дождь хлестал по морю. Клэй перегнулся через планшир. Волосы облепили угловатую голову, придавая и без того суровому лицу вид черепа.
– Пора возвращаться, пастор! – прокричал рыбак, крепко вцепившись в борт. – Шторм будет что надо. Может, когда он утихнет, мы сделаем ещё одну попытку.
– Но уже будет слишком поздно! – воскликнул Клэй, силясь перекричать дождь и ветер. – Ущерб будет нанесён.
– Мы показали, как ко всему этому относимся, – ответил Лемюэль.
– Лем, вопрос не в том, чтобы показать наше отношение, – сказал Клэй. – Я продрог и намок не хуже тебя. Но мы должны принести эту жертву. Мы должны их остановить!
Рыбак покачал головой.
– Мы не сможем остановить их в такую погоду, пастор. В любом случае, этот малыш северо-восточник может выполнить работу за нас, – сказал Смит. Он бросил в небо настороженный взгляд, внимательно осмотрел, а после прикинул расстояние до далёкого берега – призрачной голубой полоски, исчезающей под проливным дождём. – Я не могу позволить себе потерять лодку.
Клэй помолчал. Не могу позволить потерять лодку . Это – основа основ. Они просто не могут понять, что есть кое-что поважнее лодок или денег. И, может быть, никогда не смогут понять. Пастор почувствовал странное ощущение в уголках глаз и смутно догадался, что плачет. Неважно – ещё пара слезинок в океан скорби.
– Я бы не хотел чувствовать вину, если кто-то потеряет лодку, – отворачиваясь, сумел выдавить он. – Возвращайся, Лем. Я остаюсь.
Рыбак в нерешительности помедлил.
– Я буду чувствовать себя спокойнее, если ты тоже вернёшься. Можно сразиться с ними в другой раз, но нельзя победить океан.
Клэй лишь махнул рукой.
– Может быть, я высажусь на остров, лично поговорю с Найдельманом… – сказал он, пряча лицо и делая вид, что занят лодкой.
Ещё несколько мгновений Смит продолжал смотреть на него прищуренным взглядом обеспокоенных глаз. Клэй – неважный моряк. Но говорить кому-нибудь, что делать и чего не делать на своей лодке – обида, которую нельзя простить. К тому же, Смит разглядел кое-что в лице пастора – внезапную безрассудную опрометчивость, быть может – и понял: всё, что ни скажет, окажется бесполезным.
Он хлопнул по планширу лодки Клэя.
– Ну, тогда мы возвращаемся. Если понадобится помощь – я буду следить за каналом десять-пять.
***
Клэй на холостом ходу остался под прикрытием «Цербера» и посмотрел на последние лодки, уходящие в бурное море. На ветру звук их моторов то стихал, то вновь становился громче. Пастор плотнее запахнул плащ и попытался выпрямиться. Округлый белый корпус большого корабля, неподвижный, словно скала, вздымался из воды в двадцати ярдах. Волны бесшумно огибали «Цербер» и скользили дальше.
Клэй машинально проверил состояние лодки. Помпы работали без сучка без задоринки, выбрасывая за борт тонкие струйки воды; мотор гудел ровно; дизельного топлива оставалось ещё много. Теперь, когда всё так обернулось – теперь, когда он один, и лишь Всемогущий его единственный соратник – пастора захлестнуло необъяснимое чувство комфорта. Быть может, то был грех самонадеянности – так много ожидать от жителей Стормхавэна. Клэй не мог положиться на них, но мог положиться на себя.
Впрочем, прежде чем направиться к острову Рэгид, он бы немного подождал. У него остались лодка и время. Сколько угодно времени.
Клэй продолжил смотреть вслед остаткам флотилии, плывущим в порт Стормхавэна. Руки пастора со всей силой вцепились в штурвал. Вскоре лодки превратились практически в ничто – далёкие призрачные точки на фоне серой воды.
Пастор не увидел приближения катера «Талассы», который отплыл от острова. Катер жестоко качало и сбивало с курса, борт с каждым нырком обрушивался в воду, но он неумолимо придерживался направления на причальный люк с обратной стороны «Цербера».
44
Донни Труитт улёгся на диван. Теперь, когда введённая внутримышечно доза лоразепама начала оказывать действие, он задышал спокойнее. Пока Хатч осматривал его, Донни продолжал смотреть в потолок, терпеливо помаргивая. Бонтьер с профессором удалились на кухню и сейчас переговаривались тихими голосами.
– Донни, скажи мне, – произнёс Хатч. – Когда появились первые симптомы?
– С неделю назад, – горестно ответил Труитт. – Я вообще не обращал внимания. Меня начало подташнивать по утрам. Я даже пару раз вывалил завтрак. Потом на груди возникла сыпь.
– Как она выглядела?
– Поначалу – красные пятнышки. Потом они вроде как набухли. Шея тоже начала болеть. По бокам, в общем. И я стал замечать волосы в расчёске. Сперва немного, но теперь думаю, потяну – и они вылезут все до единого. Но у нас в семье никогда не было лысых, предков хоронили с волосатой башкой. Господи, Малин, боюсь себе представить, как отнесётся жена к тому, что я стал лысым!
– Не волнуйся, это не навсегда. Как только выясним, что не так, и вылечим это, они снова отрастут.
– Надеюсь, – сказал Труитт. – Вернулся вчера с ночной смены, и сразу лёг спать, но утром сделалось только хуже. Я в жизни не был у доктора. Но я думал… Чёрт, ведь ты же друг, правда? Я не собираюсь в клинику или ещё куда.
– Ещё что-нибудь, о чём мне следует знать? – спросил Хатч.
Донни внезапно смутился.
– Ну, моя… Болит на заднице. То ли болячка, то ли ещё что.
– Повернись на бок, – сказал Хатч. – Я посмотрю.
***
Несколько минут спустя Хатч в одиночестве сидел в столовой. Он позвонил в «скорую», но она могла приехать не раньше, чем через пятнадцать минут. А потом, когда приедет, у них возникнет проблема – как усадить в неё Донни. Труитт, сельский парень, до ужаса боялся докторов, и ещё сильнее – госпиталей.
Некоторые из симптомов оказались похожими на жалобы остальных пациентов: апатия, тошнота. Но, как и в случае с остальными, у Донни оказались и уникальные симптомы. Хатч протянул руку к потрёпанному томику справочника Мерка. Через несколько минут доктор с угнетающей лёгкостью поставил рабочий диагноз: Донни страдает от хронического гранулематоза. Обширные гранулерные лезии на коже, гнойные лимфатические узлы, перианальные нарывы – диагноз практически однозначен. Но эта болезнь обычно переходит по наследству , – подумал Хатч. – Неспособность лейкоцитов сражаться с бактерией. Почему она проявилась лишь сейчас?
Отложив справочник, он вернулся в гостиную.
– Донни, – сказал он. – Дай ещё разок глянуть на волосы. Хочу посмотреть, чисто ли они выходят.
– Чисто, чисто. Ещё немного – меня жена не узнает, – откликнулся Труитт и робко притронулся к голове.
При этом жесте Хатч отметил на руке скверного вида порез, который раньше не замечал.
– Дай-ка руку сюда, – велел он. Закатав рукав, осмотрел запястье Донни. – Что это?
– Ерунда. Поцарапал в Колодце.
– Надо прочистить, – сказал Малин. Порывшись в чемоданчике, обработал порез раствором соли и бетадина, после чего смазал местной антибактериальной мазью. – Как это случилось?
– Наткнулся на полоску титана, когда в Колодец ставили эту чудо-лестницу.
Хатч, вздогнув, поднял на него глаза.
– Но уже прошло больше недели. А порез будто только что сделан.
– Не знаю. Он снова и снова открывается. Клянусь, благоверная смазывает её каждый вечер.
Малин ещё раз внимательно осмотрел царапину.
– Не инфицирована, – заметил он. – А с зубами всё в порядке?
– Забавно, что ты спросил. Только вчера заметил, что один из коренных чуть шатается. Старею, что ли?
Потеря волос, потеря зубов, замедление восстановительных процессов. Точь-в-точь, как у пиратов . Пираты страдали от совершенно других, не связанных между собой заболеваний. Но эти симптомы были у всех. Так же, как у группы землекопов.
Хатч покачал головой. Все классические симптомы цинги, но прочие необычные признаки цингу исключают. И всё же, в них что-то до боли знакомо. Как сказал профессор – забудь прочие болезни, вычеркни их, посмотри, что осталось.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54