Меня мучили противоречия между книгами, которым я почти непоколе-
бимо верил, и жизнью, которую я уже достаточно хорошо знал. Я понимал,
что умнею, но чувствовал, что именно это чем-то портит меня; - как неб-
режно груженое судно, я получил сильный крен на один борт. Чтобы не на-
рушать гармонии хора, я, обладая веселым тенором, старался - как многие
- говорить суровым басом, это было тяжело и ставило меня в ложную пози-
цию человека, который, желая отнестись ко всем окружающим любовно и бе-
режно, относится неискренно к себе самому.
Так же, как в Казани, Борисоглебске, Царицыне, здесь я тоже испытывал
недоумение и тревогу, наблюдая жизнь интеллигенции. Множество образован-
ных людей жило трудной, полуголодной, унизительной жизнью, тратило цен-
ные силы на добычу куска хлеба, а жизнь вокруг так ужасающе бедна разу-
мом. Это особенно смущало меня. Я видел, что все эти разнообразно хоро-
шие люди - чужие в своей родной стране, они окружены средою, которая
враждебна им, относится к ним подозрительно, насмешливо. А сама эта сре-
да изгнивала в липком болоте окаянных, "идиотических" мелочей жизни.
Мне было снова не ясно: почему интеллигенция не делает более энергич-
ных усилий проникнуть в массу людей, пустая жизнь которых казалась мне
совершенно бесполезной, возмущала меня своею духовной нищетой, диковин-
ной скукой и особенно равнодушной жестокостью в отношении людей друг к
другу.
Я тщательно собирал мелкие редкие крохи всего, что можно назвать не
обычным - добрым, бескорыстным, красивым - до сего дня в моей памяти яр-
ко вспыхивают эти искры счастья видеть человека - человеком. Но -
все-таки я был душевно голоден и одуряющий яд книг не насыщал меня. Мне
хотелось какой-то разумной работы, подвига, бунта и, порою, я кричал:
- Шире бери!
- Держи карман шире! - иронически ответил мне Н. Ф. Анненский, у ко-
торого всегда было в запасе меткое словечко.
К этому времени относится очень памятная мне беседа с В. Г. Королен-
ко.
Летней ночью я сидел на "Откосе", высоком берегу Волги, откуда хорошо
видно пустынные луга Заволжья и сквозь ветви деревьев - реку. Незаметно
и неслышно на скамье, рядом со мною, очутился В. Г., я почувствовал его
только тогда, когда он толкнул меня плечом, говоря:
- Однако, как вы замечтались! Я хотел шляпу снять с вас, да подумал -
испугаю!
Он жил далеко, на противоположном конце города. Было уже более двух
часов ночи. Он, видимо, устал, сидел, обнажив курчавую голову и отирая
лицо платком.
- Поздно гуляете, - сказал он.
- И вы тоже.
- Да. Следовало сказать: гуляем. Как живете? что делаете?
После нескольких незначительных фраз, он спросил:
- Вы, говорят, занимаетесь в кружке Скворцова? Что это за человек?
П. Н. Скворцов был в то время одним из лучших знатоков теории Маркса,
он не читал никаких книг, кроме "Капитала", и гордился этим. Года за два
до издания "Критических заметок" П. Б. Струве, он читал в гостиной адво-
ката Щеглова статью, основные положения которой были те же, что и у
Струве, но - хорошо помню - более резки по форме. Эта статья поставила
Скворцова в положение еретика, что не помешало ему сгруппировать кружок
молодежи; позднее многие из членов этого кружка играли весьма видную
роль в строении с.-д. партии. Он был поистине человек "не от мира сего".
Аскет, он зиму и лето гулял в летнем легком пальто, в худых башмаках,
жил впроголодь и, при этом, еще заботился о "сокращении потребностей" -
питался, в течение нескольких недель, одним сахаром, с'едая его по две
осьмых фунта в день, - не больше и не меньше. Этот опыт "рационального
питания" вызвал у него общее истощение организма и серьезную болезнь по-
чек.
Небывалого роста, он был весь какой-то серый, а светло-голубые глаза
улыбались улыбкой счастливца, познавшего истину, в полноте недоступную
никому, кроме него. Ко всем инаковерующим он относился с легким пренеб-
режением, жалостливым, но не обидным. Курил толстые папиросы из дешевого
табака, вставляя их в длинный, вершков десяти, бамбуковый мундштук, - он
носил его за поясом брюк, точно кинжал.
Я наблюдал Павла Николаевича в табуне студентов, которые коллективно
ухаживали за приезжей барышней, - существом редкой красоты. Скворцов,
соревнуя юным франтам, тоже кружился около барышни и был величественно
нелеп со своим мундштуком, серый в облаке душного серого дыма. Стоя в
углу, четко выделяясь на белом фоне изразцовой печи, он методически спо-
койно, тоном старообрядческого начетчика изрекал тяжелые слова отрицания
поэзии, музыки, театра, танцев и непрерывно дымил на красавицу.
- Еще Сократ говорил, что развлечения - вредны, - неопровержимо дока-
зывал он.
Его слушала изящная шатенка, в белой газовой кофточке и, кокетливо
покачивая красивой ножкой, натянуто любезно смотрела на мудреца темными,
чудесными глазами, - вероятно, тем взглядом, которым красавицы Афин
смотрели на курносого Сократа; взгляд этот немо, но красноречиво спраши-
вал:
- Скоро ты перестанешь, скоро уйдешь?
Он доказал ей, что Короленко - вреднейший идеалист и метафизик, что
вся литература - он ее не читал - "пытается гальванизировать гнилой труп
народничества". Доказал и, наконец, сунув мундштук за пояс, торжественно
ушел, а барышня, проводив его, в изнеможении - и, конечно, красиво -
бросилась на диван, возгласив жалобно:
- Господи, это же не человек, а - дурная погода!
В. Г., смеясь, выслушал мой рассказ, помолчал, посмотрел на реку,
прищурив глаза и негромко, дружески заговорил:
- Не спешите выбрать верования, я говорю - выбрать, потому что мне
кажется теперь их не вырабатывают, а именно - выбирают. Вот, быстро вхо-
дит в моду материализм, соблазняя своей простотой... Он особенно привле-
кает тех, кому лень самостоятельно думать. Его охотно принимают франты,
которым нравится все новое, хотя бы оно и не отвечало их натурам, вку-
сам, стремлениям...
Он говорил задумчиво, точно беседуя сам с собою, порою прерывал речь
и слушал, как где-то внизу, на берегу, фыркает пароотводная трубка, гу-
дят сигналы на реке.
Говорил он о том, что всякая разумная попытка об'яснить явления жизни
заслуживает внимания и уважения, но следует помнить, что "жизнь слагает-
ся из бесчисленных, странно спутанных кривых" и что "крайне трудно зак-
лючить ее в квадраты логических построений".
- Трудно привести даже в относительный порядок эти кривые, взаимно
пересекающиеся линии человеческих действий и отношений, - сказал он,
вздохнув и махая шляпой в лицо себе.
Мне нравилась простота его речи и мягкий вдумчивый тон. Но - по су-
ществу, все, что он говорил о марксизме было уже - в других словах -
знакомо мне. Когда он прервал речь, я торопливо спросил его: почему он
такой ровный, спокойный?
Он надел шляпу, взглянул в лицо мне и, улыбаясь, ответил:
- Я знаю, что мне нужно делать, и убежден в полезности того, что де-
лаю. А - почему вы спросили об этом?
Тогда я начал рассказывать ему о моих недоумениях и тревогах. Он
отодвинулся от меня, наклонился - так ему было удобнее смотреть в лицо
мне - и молча внимательно слушал.
Потом тихо сказал:
- В этом не мало верного. Вы наблюдаете хорошо.
И - усмехнулся, положив руку на плечо мне.
- Не ожидал, что вас волнуют эти вопросы. Мне говорили о вас, как о
человеке иного характера... веселом, грубоватом и враждебном интеллиген-
ции...
И, как-то особенно крепко, он стал говорить об интеллигенции: она
всегда и везде была оторвана от народа, но это потому, что она идет впе-
реди, таково ее историческое назначение.
- Это - дрожжи всякого народного брожения и первый камень в фундамен-
те каждого нового строительства. Сократ, Джордано Бруно, Галилей, Ро-
беспьер, наши декабристы, Перовская и Желябов, все, кто сейчас голодают
в ссылке, с теми, кто в эту ночь сидит за книгой, готовя себя к борьбе
за справедливость, - а прежде всего, конечно, в тюрьму, - все это - са-
мая живая сила жизни, самое чуткое и острое орудие ее.
Он взволнованно поднялся на ноги и, шагая перед скамьей взад и впе-
ред, продолжал:
- Человечество начало творить свою историю с того дня, когда появился
первый интеллигент; миф о Прометее - это рассказ о человеке, который на-
шел способ добывать огонь и этим сразу отделил людей от зверей. Вы пра-
вильно заметили недостатки интеллигенции, книжность, отрыв от жизни, -
но еще вопрос: недостатки ли это? Иногда, для того чтобы хорошо видеть,
необходимо именно отойти, а не приблизиться. - А главное, что я вам дру-
жески советую, считая себя более опытным, чем вы, - обращайте больше
внимания на достоинства. Подсчет недостатков увлекают всех нас, - это
очень простое и не безвыгодное дело для каждого. Но Вольтер, несмотря на
его гениальность, был плохой человек, - однако он сделал великое дело -
выступил защитником несправедливо осужденного. Я не говорю о том,
сколько мрачных предрассудков разрушено им, но вот эта его упрямая защи-
та безнадежного, казалось, дела, это великий подвиг. Он понимал, что че-
ловек прежде всего должен быть гуманным человеком. Необходима - справед-
ливость. Когда она, накопляясь понемногу маленькими искорками, образует
большой огонь, он сожжет всю ложь и грязь земли, и только тогда жизнь
изменит свои тяжелые, печальные формы. Упрямо, не щадя себя, никого и
ничего не щадя - вносите в жизнь справедливость, - вот как я думаю.
Он, видимо, устал, - он говорил очень долго, - сел на скамью, но,
взглянув в небо, сказал:
- А ведь уже поздно или - рано, - светло! И, кажется, будет дождь.
Пора домой!
Я жил в двух шагах, он - версты за две. Я вызвался проводить его, и
мы пошли по улицам сонного города, под небом в темных тучах.
- Что же, пишете вы?
- Нет.
- Почему?
- Времени не имею...
- Жаль и напрасно. Если б вы хотели, время нашлось бы. Я - серьезно
думаю - кажется, у вас есть способности... Плохо вы настроены, сударь...
Он стал рассказывать о непоседливом Глебе Успенском, но - вдруг хлы-
нул обильный летний дождь, покрыв город серой сетью. Мы постояли под во-
ротами несколько минут и, видя, что дождь - надолго, разошлись...
II. В. Г. Короленко.
Когда я вернулся в Нижний из Тифлиса, - В. Г. Короленко был в Петер-
бурге.
Не имея работы, я написал несколько маленьких рассказов и послал их в
"Волжский Вестник" Рейнгардта, самую влиятельную газету Поволжья, благо-
даря постоянному сотрудничеству в ней В. Г.
Рассказы были подписаны М. Г. - или Г-ий, - их быстро напечатали,
Рейнгардт прислал мне довольно лестное письмо и кучу денег, около трид-
цати рублей. Из каких-то побуждений, теперь забытых мною, я ревниво
скрывал свое авторство даже от людей очень близких мне, от Н. З. Ва-
сильева и А. И. Ланина; не придавая серьезного значения этим рассказам,
я не думал, что они решат мою судьбу. Но Рейнгардт сообщил Короленко мою
фамилию, и, когда В. Г. вернулся из Петербурга, мне сказали, что он хо-
чет видеть меня.
Он жил все в том же деревянном доме архитектора Лемке на краю города.
Я застал его за чайным столом в маленькой комнатке окнами на улицу, с
цветами на подоконниках и по углам, с массой книг и газет повсюду.
Жена и дети, кончив пить чай, собирались гулять. Он показался мне еще
более прочным, уверенным и кудрявым.
- А мы только что читали ваш рассказ "О чиже" - ну, вот, вы и начали
печататься, поздравляю! Оказывается, вы - упрямый, все аллегории пишете?
Что же, - и аллегория хороша, если остроумна, и упрямство - не дурное
качество...
Он сказал еще несколько ласковых слов, глядя на меня прищуренными
глазами. Лоб и шея у него густо покрыты летним загаром, борода - выцве-
ла. В сарпинковой рубахе синего цвета, подпоясанной кожаным ремнем, в
черных брюках, заправленных в сапоги, он, казалось, только что пришел
откуда-то издалека и сейчас снова уйдет. Его спокойные умные глаза сияли
бодро и весело.
Я сказал, что у меня есть еще несколько рассказов и один напечатан в
газете "Кавказ".
- Вы ничего не принесли с собой? Жаль. Пишете вы очень своеобразно.
Не слажено все у вас, шероховато, но - любопытно. Говорят - вы много хо-
дили пешком? Я тоже, почти все лето, гулял за Волгой, по Керженцу, по
Ветлуге. А вы где были?
Когда я кратко очертил ему путь мой, он одобрительно воскликнул:
- Ого? Хорошая путина! Вот почему вы так возмужали за эти три года
почти! И силищи накопили, должно быть, много?
Я только что прочитал его рассказ "Река играет" - он очень понравился
мне и красотой, и содержанием. У меня было чувство благодарности к авто-
ру, и я стал восторженно говорить о рассказе.
В лице перевозчика Тюлина Короленко дал - на мой взгляд - изумительно
верно понятый и великолепно изображенный тип крестьянина "героя на час".
Такой человек может самозабвенно и просто совершить подвиг великодушия,
а вслед затем изувечить до полусмерти жену, разбить колом голову соседа.
Он может очаровать вас добродушными улыбками и сотней сердечных слов,
ярких, как цветы, и вдруг, без причины, наступить на лицо вам ногою в
грязном сапоге. Как Козьма Минин, он способен организовать народное дви-
жение, а потом - спиться с круга, "скормить себя вшам".
В. Г. выслушал мою путаную речь, не прерывая, внимательно присматри-
ваясь ко мне - это очень смущало меня. Порою, он, закрыв глаза, присту-
кивал ладонью по столу, а потом встал со стула, прислонился спиной к
стене и сказал, усмехаясь добродушно:
- Вы преувеличили. Скажем проще: рассказ удачный. Этого достаточно.
Не утаю - мне самому нравится он. Ну, а таков ли мужик вообще, каков Тю-
лин, - этого я не знаю! А вот вы хорошо говорите, выпукло, ярко, крепким
языком, - на-те вам в оплату за вашу похвалу! И чувствуется, что видели
вы много, подумали немало. С этим я вас от души поздравляю. От души!
Он протянул мне руку с мозолями на ладони, - должно быть, от весел
или топора, - он любил колоть дрова и вообще физический труд.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34