Когда наблюдаешь, как ведет себя че-
ловек наедине сам с собою, - он кажется безумным. Я хожу по двору, думая
о том, как странно живет эта девушка, когда она одна в своей норе.
А когда к ней приходил рыжеватый студент и пониженным голосом, почти
шопотом, говорил ей что-то, она вся сжималась, становясь еще меньше,
смотрела на него, робко улыбаясь, и прятала руки за спину или под стол.
Не нравился мне этот рыжий. Очень не нравился.
Пошатываясь, кутаясь в платок, идет коротконогая и урчит:
- Иди в пекарню...
Пекарь, выкидывая тесто из ларя, рассказывает мне, как утешительна и
неутомима его возлюбленная, а я - соображаю:
- Что же будет со мною дальше?
И мне кажется, что где-то близко, за углом, меня ожидает несчастие.
Дела булочной идут так хорошо, что Деренков ищет уже другую, более
обширную пекарню и решил нанять еще подручного. Это - хорошо, у меня
слишком много работы, я устаю до отупения.
- В новой пекарне ты будешь старшим подручным, - обещает мне пекарь.
- Скажу, чтоб положили тебе десять рублей в месяц. Да.
Я понимаю, что ему выгодно иметь меня старшим, он - не любит рабо-
тать, а я работаю охотно, усталость полезна мне, она гасит тревоги души,
сдерживает настойчивые требования инстинкта пола. Но - не позволяет чи-
тать.
- Хорошо, что ты бросил книжки, - крысы бы с'ели их! - говорит пе-
карь. - А - неужто ты снов не видишь? Наверно - видишь, только - скрытен
ты. Смешно. Ведь сны рассказывать - самое безвредное дело, тут опасаться
нечего...
Он очень ласков со мною, кажется, - даже уважает меня. Или - боится,
как хозяйского ставленника, хотя это не мешает ему аккуратно воровать
товар.
(Продолжение следует).


М. Горький.
ГОРОДОК.
<Заметки из дневника воспоминания.>
...Сижу за городом, на лысых холмах, едва прикрытых дерном; вокруг
чуть заметны могилы, растоптанные копытами скота, развеянные ветром. Си-
жу у стены игрушечно-маленького кирпичного ящика, покрытого железной
крышей, - издали его можно принять за часовню, но вблизи он больше похож
на конуру собаки. За дверью его, окованной железом, хранятся цепи, пле-
ти, кнуты и еще какие-то орудия пыток, - ими терзали людей, зарытых
здесь, на холмах. Они оставлены в память городу: не бунтуй!
Но горожане уже забыли: чьи люди перебиты здесь? Одни говорят: это
казаки Степана Разина; другие утверждают: это мордва и чуваши Емельяна
Пугача.
И только всегда пьяный старик нищий Затинщиков хвастливо говорит:
- Мы при обоих бунтовали...
С бесплодного холмистого поля дома города, серые, прижатые к земле,
кажутся кучами мусора; там и тут они заросли по крыши густой пыльной зе-
ленью. В грудах серого хлама торчит десяток колоколен и пожарная калан-
ча, сверкают на солнце белые стены церквей, - это вызывает впечатление
чистеньких полотняных заплат на грязных лохмотьях.
Сегодня праздник. До полудня горожане стояли в церквах, до двух часов
ели и пили, теперь они отдыхают. Город безмолвен, не слышно даже плача
детей.
День мучительно зноен. Серо-синее небо изливает на землю невидимый,
расплавленный свинец. В небе есть что-то непроницаемое и унылое; ослепи-
тельно-белое солнце как будто растеклось по небесам, растаяло. Жалкие
рыжеватые былинки на могилах неподвижны и сухи. Земля потрескивает, ше-
лушится на солнце, как сушеная рыба. Влево от холмов, за невидимой ре-
кою, над голыми полями струится марево, в нем качается, тает ушастая ко-
локольня заречной слободы, - сто лет тому назад слобода эта принадлежала
знаменитой Салтычихе, прославившей имя свое изощренным мучительством
крепостных рабов.
А город - накрыт облаком какой-то мутной, желтоватой пыли. Может
быть, это - дыхание спящих людей.
---------------
Странные люди живут в этом городе. Владелец войлочного завода, чело-
век солидный, не глупый, четвертый год читает Карамзина "Историю Госу-
дарства Российского", дошел уже до девятого тома.
- Велико сочинение! - говорит он, уважительно поглаживая кожаный пе-
реплет книги. - Царская книга. Сразу понимаешь - мастак сочинял. Зимним
вечером начнешь читать и - все дела житейские забудешь. Приятно. Большое
утешение человеку - книга! Ежели она с высоты разума написана...
Однажды, играя пышной бородою своей, он предложил мне с любезной улы-
бочкой:
- Хотите интересненькое поглядеть? У меня, на задворках, доктор жи-
вет, а к нему, на свидания, барыня одна, - не наша, приезжая - ходит. Я
с чердака в слуховое окно гляжу, как они забавляются; окошко у них напо-
ловину занавешено, и через верхнее стекло очень подробно видать забавы
ихние. Я, даже, бинокль у татарина, по случаю, купил, и кое-когда прия-
телей приглашаю для забавы. Очень интересное распутство...
---------------
Парикмахер Балясин называет себя "градским брадобреем". Он - длинный,
тонкий, ходит развернув плечи и гордо выпячивая грудь. У него голова ужа
- маленькая, с желтыми глазами, взгляд ласково-недоверчивый. Город счи-
тает его умным человеком и лечится у Балясина более охотно, чем у земс-
кого доктора.
- У нас естество простое, а доктора - это для образованных людей, -
говорят горожане.
Парикмахер ставит банки, пускает кровь, недавно срезал пациенту мо-
золь, и пациент умер от заражения крови. Кто-то пошутил:
- Усердный лекарь; ему говорят: срежь мозоль, а он всего человека
срезал с земли...
Балясина одолевает мысль о непрочности бытия.
- Я думаю - врут ученые, - говорит он. - Неизвестна им точность ходов
солнца. Я, вот, гляжу, когда солнышко заходит и думаю: а, вдруг, не
взойдет оно завтра? Не взойдет и - шабаш! Зацепится за что-нибудь, - за
комету, скажем, - вот и живи в ночи. А то - просто остановится по ту
сторону земли, тут нам и крышка навечной тьмы. Надо полагать - у солнца
тоже есть свой характер. Придется нам тогда для жизни, леса жечь, костры
раскладывать.
Похохатывая, щуря глаза, он продолжает.
- Ха-арошее небо у нас будет тогда: звезды есть, а - ни солнца, ни
месяца! Вместо месяца черный шарик будет торчать, коли верно, что месяц
у солнца свет занимает. Как хошь, так и живи - ничего не видать. Для во-
ров - удобно, а для всех других сословий - очень неприятно, а?
Однажды, подстригая мне волосы, он сказал:
- Ко всему люди привыкли, ничем их не испугаешь, ни пожарами, ничем.
В иных местах - наводнения бывают, землетрясения, - у нас ничего! Холеры
- и то не было, а кругом везде - холера. Человеку же хочется необыкно-
венного чего-нибудь, страшного. Страх для души, как баня для тела, очень
здорово...
---------------
Одноглазый арендатор городской купальни, - он же - "картузник", дела-
ет фуражки из старых брюк, - человек, которого город не любит, боится.
Встречая его на улицах, горожане опасливо сторонятся и смотрят вслед ему
волками, а иной идет прямо на картузника, наклоня голову, точно собира-
ясь боднуть его. Тогда картузник уступает дорогу и сам смотрит в затылок
дерзкого человека, прищурив глаз, усмехаясь.
- За что вас не любят? - спрашиваю я.
- Я - беспощадный, - хвастливо говорит он. - У меня такой навык, что
я - чуть кто неправильно действует, - сейчас его к мировому тащу!
Белок его глаза воспален, пронизан сетью кровавых жилок и в этой сет-
ке гордо сверкает рыжеватый круглый зрачек. Картузник коренастый, длин-
норукий, ноги у него - колесом. Похож на паука.
- Действительно, - меня не уважают, потому как я права знаю, - расс-
казывает он, свертывая папиросу из махорки. - Чужой воробей в мой огород
залетит - пожалуйте к мировому! Я из-за петуха четыре месяца судился.
Даже сам судья сказал мне: ты, говорит, напрасно человеком родился, по
характеру ты - овод! Даже били меня за мою беспощадность, однако бить
меня - невыгодно. Бить меня - все равно, как железо каленое, только руки
обожгешь. После битья я такое начинаю...
Он пронзительно свистнул. Он, действительно, кляузник, местный судья
завален его жалобами и прошениями. С полицией картузник живет в дружбе;
говорят, он любит писать доносы и ведет какую-то книгу, куда вписывает
различные прегрешения горожан.
- Зачем вы делаете это?
Он отвечает:
- Потому что уважаю мои права!
---------------
Лысый, толстый Пушкарев, слесарь и медник - вольнодумец, атеист. Под-
жимая дряблые губы, странно изогнутые, цвета дождевых червей, он говорит
сиплым басом.
- Бог, это - выдумка. Над нами ничего нет, только один синий воздух.
И все наши мысли - от синего воздуха. Сине живем, сине думаем, - вот где
загадка. Вся суть жизни моей, вашей - очень простая: были и сгнили.
Он - грамотен, много прочитал романов, особенно хорошо помнит один:
"Кровавая рука".
- Там французский архерей взбунтовался и обложил войском город Ларо-
шел. А против него действовал капитан Лакузон, - что делал, сукин сын!
Даже слюнки текут, когда читаешь. Шпагой действовал он - без промаха,
ткнет и - готов покойник! Замечательный воин...
Пушкарев рассказал мне:
- Сижу я, вот эдак же, вечером, праздник; читаю. Вдруг заявляется
земский счетчик, - статистик, по ихнему: желаю, говорит, познакомиться с
вами. Ну, что ж, говорю познакомьтесь. А сам - боком сижу к нему. Он и
то, и се, - прикинулся я дураком, мычу и все гляжу в сторону, в стенку.
- "Слышал я, - говорит, - что вы в бога не верите?" - Ну, тут я на него
и вскинулся: "Это - как так? - говорю. - Разве это допускается? А -
церкви зачем, попы, монахи, а? А ежели я в полицию заявлю, что вы меня к
неверию склоняете?". - Испугался он: "Извините, - говорит, - я думал..."
- "То-то, вот, - говорю, - думаете вы, о чем не надо. Мне эти ваши мысли
не к чему" - Выкатился он от меня, как мячик. Потом, вскоре, застрелил-
ся. Не люблю я этих земских, - фальшивый народ. Сосут мужика, тем и жи-
вы. Некуда девать ученых этих, ну - наладили им земство. Считайте! Они
считают. Человеку все едино, что делать, только жалованья ему побольше
давай...
---------------
А часовщик Корцов, по прозвищу "Лягавая блоха", маленький, волосатый
человечек с длинными руками, - патриот и любитель красоты.
- Нигде нет таких звезд, как наши, русские! - говорит он, глядя в не-
бо круглыми глазами, плоскими, как пуговицы. - И картошка русская - пер-
вая, по вкусу, на всей земле. Или - скажем - гармонии, - лучше русских
нет! Замки. Да - мало ли чем можем мы нос утереть Америкам этим.
Он сочиняет песни и, выпивши, сам поет их. Стихи его как будто нароч-
но надуманно нелепы, но песня, которую он поет чаще других, такова:
Сиза птичечка, синичка,
Под окном моим поет,
Она маленько яичко
После завтрея снесет.
Я скраду яичко это,
Положу в гнездо сове,
Пусть, что будет, то и будет
Моей буйной голове.
Ах, к чему мне ночью снится,
Будто череп мой клюет
Та сова, ночная птица,
Что, одна, в лесу живет?
Корцов поет эту песню на удалой, веселый мотив. А череп у него акку-
ратно кругл, совершенно гол, только от уха до уха, на затылке висит ры-
жеватая бахрома кудрявых волос.
Он любит восхищаться красотой природы, хотя окрестности города пус-
тынны, вспухли бесплодными холмами, изрезаны оврагами, нищенски некраси-
вы. Но часовщик, стоя на берегу мутной, пахучей реки, отравленной вой-
лочными заводами, восклицает с искренним чувством лирического восторга:
- Эх, красота же! Ширь, гладь. Иди, куда хошь. До-смерти люблю я эту
красоту нашу!
Двор его дома грязен, густо зарос крапивой и репьем, забросан облом-
ками дерева, железа, посреди двора гниет широкий диван, из его сиденья
торчат клочья, волоса. В комнатах пыльно, неуютно, все сдвинуто с места,
к цепям стенных часов привешен вместо гири кусок свинцовой трубы. Где-то
в углу стонет и ворчит больная жена, а по двору молча шмыгает сестра ее,
старая дева, желтая, худая, с оскаленными зубами; на ногах у нее опорки
мужских сапог, подол подоткнут до колен и обнажает икры ног в синих уз-
лах вен.
Корцов изобрел замок, который заряжается тремя ружейными патронами и
стреляет, если в него всунуть ключ. Замок весит двенадцать фунтов и име-
ет вид продолговатого ящика. По-моему, он должен стрелять в небеса, а не
в того, кто решится отпереть его.
- Нет, прямо в морду угодит! - заверяет изобретатель.
Его любят как чудака. А, может быть, горожанам нравится, что он нес-
частливо играет в карты, - все обыгрывают его. Ему нравится сечь детей,
- говорят, что сына своего он засек до-смерти, но это не мешает знакомым
приглашать Корцова, как знатока дела, для экзекуций над мальчишками,
опустошающими сады и огороды.
---------------
Не спеша, заложив руки за спину, ходит по городу Яков Лесников, высо-
кий, тощий, с длинной и узкой бородою и большим, унылым носом. Нечеса-
ный, грязный, он одет в какой-то балахон, подобие монашеской рясы, на
вихрах его полуседых и жестких волос торчит студенческая фуражка.
Большие водянистые глаза напряженно вытаращены, как будто этого человека
одолевает сон, а спать ему нельзя. Позевывая, он смотрит в даль, через
головы людей и спрашивает встречных:
- Ну, - как?
Ответы, видимо, не интересуют его, да они, наверное, знакомы ему:
- Так себе. Ничего. Живем.
Он славится как женолюб и великий распутник. Корцов не без гордости
говорил мне:
- Он даже с испанкой жил! Ну, а теперь, конечно, и мордовками не
брезгует...
Говорят, что Лесников "незаконный" сын знатного лица - архиерея или
губернатора. У него есть несколько десятин огородной земли и лугов, он
сдает землю эту в аренду слобожанам и одиноко живет на квартире у моего
соседа, больного чиновника казначейства.
Как-то вечером он валялся в саду на траве, под липой, пил пиво со
льдом и рычал, зевал. К нему подошел домохозяин, худенький, кислова-
то-любезный человечек в очках.
- Что, Яша?
- Скушно, - сказал Лесников. - Вот, - думаю - чем бы заняться?
- Поздно тебе заниматься делами...
- Пожалуй - поздно.
- Староват.
- Да.
Помолчали. Потом Лесников, не торопясь, проговорил:
- Очень скушно. В Бога, что ли, поверить?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34