– Уходите, дитя мое. Пожалуйста, уходите. Не пытайтесь наставлять меня в том, чего сами не понимаете.
– Мне достаточно того, что я знаю. Ваши люди разграбили его деревню. Они убили его сына, похитили и бросили в тюрьму его жену. Она умерла. Здесь, в вашей темнице. И вы знали об этом.
– Знала? Откуда? Откуда мне было знать, что какая-то грязная шлюха, которую держат здесь за решеткой, на самом деле жена вашего шута? Тафуры не подчиняются мне. Только мой муж имеет над ними какую-то власть. Я понятия не имею, откуда они взялись и какие безумства творят здесь.
Их взгляды встретились.
– Их безумства отныне на вашей совести, госпожа, – твердо произнесла Эмили.
– Уходите! – воскликнула герцогиня. – Неужели вы думаете, что если бы я знала, кто такой на самом деле этот шут, он был бы сейчас на свободе? Неужели вы думаете, что я упустила бы того, кого мы все давно и тщетно ищем? Да он уже давно висел бы на площади или гнил в тюрьме со своей женой.
– Вы ищете Хью? – Эмили непонимающе уставилась на герцогиню. – Но зачем?
– Потому что ваш шут владеет величайшим сокровищем всего христианского мира и сам не догадывается об этом.
– Каким сокровищем? У него ничего нет. Вы лишили его всего.
– Уходите! – Анна откинулась на подушки. – И уносите с собой ваше понятие о справедливости, добре и зле и прочую чушь. Все то, из-за чего вы сбежали как от своего отца, так и от предназначенной вам судьбы. Ступайте, Эмили!
В порыве злости герцогиня вскочила с постели и...
– О Боже, что это? – вырвалось у девушки.
Правую сторону лица Анны украшал багровый синяк. Другие покрывали шею и плечи.
– Не подходите.
Герцогиня упала на подушки.
– Пожалуйста, госпожа, не отворачивайтесь от меня. Откуда эти синяки?
Анна тяжело вздохнула.
– У каждого своя тюрьма, дитя мое. Хотите увидеть – смотрите!
Эмили охнула и, подбежав к лежащей на кровати женщине, села рядом с ней и обняла за плечи.
– Это сделал Стефен?
– Да, дитя мое. И это та самая правда, сторонницей которой вы так отважно себя провозглашаете. Правда женщины.

Глава 82

Первым делом я поднялся на холм, где покоился в могиле мой сын, Филипп.
Я опустился на колени и перекрестился.
– Твоя мать, Филипп... Перед смертью она говорила о тебе. – Я сел на землю. – Мой дорогой, мой милый сын...
Я не знал, что искали те ублюдки. Они хотели забрать то, чего у меня определенно не было. То, из-за чего умерли самые близкие, самые дорогие люди на свете.
Я разгреб землю и достал безделушки, которые принес с собой из Святой земли.
Позолоченная шкатулка для благовоний, купленная в Константинополе. Как я радовался, покупая ее. Как был уверен, что вернусь домой с богатством и во славе. И чем все обернулось...
Нико, Робер, Софи... все они умерли. Слезы навернулись на глаза, и я не стал их вытирать.
Ножны с инкрустацией и загадочной надписью... Я нашел их на горном перевале. Золотой крестик из церкви в Антиохии. И это – сокровища? И это то, что навлекло на меня страшное проклятие? Если я верну их им, неужели наш город оставят в покое?
К боли утраты добавилась злость.
– Неужели это все из-за вас? – крикнул я. – Неужели из-за вас умерли моя жена и сын?
Я схватил крест и швырнул его в траву. Безделушки! Мелочь! Разве стоите вы того, что я потерял?
В памяти всплыли вдруг последние слова Софи. Не отдавай им то, что они ищут.
Что, Софи, что они ищут? Чего я не должен им отдавать?
Обхватив голову руками, я сидел на могиле Филиппа и плакал.
– Что ты хотела мне сказать, Софи? Что я не должен отдавать?
Я не знаю, сколько часов просидел там. Приближался вечер, когда я наконец поднялся, положил все на место, засыпал сверху землей и, вздохнув, попрощался с сыном.
Не отдавай им то, что они ищут.
Хорошо, Софи, я ничего им не отдам.
Потому что и сам не знаю, что им нужно.

Глава 83

Лето уступило место осени, и я понемногу втянулся в привычную жизнь деревни.
Дело у меня было.
Я продолжил то, что начал Мэттью. Днем таскал тяжелые бревна, ставил на место, поднимал, сбивал, а с наступлением темноты отправлялся спать в лачугу Одо, где мы все – сам кузнец, его жена, двое детей и я – ютились в одной-единственной комнатушке.
Мало-помалу городок возрождался, оживал. Крестьяне готовились убирать урожай. Разрушенные жилища латали, крыши покрывали соломой, дыры закладывали камнями, стены замазывали глиной. С наступлением осени на рынке появлялось все больше приезжих, а приезжие оставляли деньги. За деньги покупались продукты и одежда. В домах и на улице все чаще слышался смех, люди уже заглядывали вперед, думали о будущем.
Что касается меня, то я стал в городке чем-то вроде героя. Мои рассказы о выступлениях перед двором в Трейле и схватке с рыцарем Норкроссом сделались частью местного фольклора. Детишки хватали меня за руку. "Покажи фокус, Хью. Расскажи, как ты выбрался из цепей". И я рассказывал о походе и далеких землях, развлекал их нехитрыми трюками, доставал бусинки из ушей и кувыркался. Их смех заживлял мне душу. Да, воистину – смех лечит. То был великий урок, который я постиг, будучи шутом.
А еще я оплакивал мою дорогую Софи. Каждый вечер, перед закатом, я поднимался на холм, с которого открывался вид на всю деревню, и подолгу сидел у могилы сына. Я разговаривал с Софи, словно и она покоилась вместе с ним. Рассказывал, как идет строительство, как люди помогают мне, делился новостями.
Иногда я разговаривал с ней об Эмили. О том, каким другом она стала для меня. Как с первого взгляда увидела во мне что-то особенное, то, чего не было у других, благородных и знатных. Я вспомнил о том, как Эмили помогла мне спастись, о том, что не будь ее, я бы истлел в лесу после стычки с кабаном.
И каждый раз, произнося ее имя, я чувствовал, как в крови будто вспыхивает пламя. Мысли устремлялись к нашей последней встрече, к поцелую. Для чего она это сделала? И как его воспринимать? Как случайный порыв? Попытку поддержать меня в миг отчаяния? Или последнее дружеское "прощай"? Что такого увидела она во мне, чтобы подвергать себя огромному риску? Я повторял ее слова, сказанные перед расставанием. В тебе есть нечто особенное. Я поняла это при первой же нашей встрече, когда посмотрела в твои глаза.
Нечто особенное... Ты слышишь, Софи? Иногда я даже чувствовал, что краснею.
Однажды вечером, когда я возвращался в деревню после посещения кладбища, ко мне прямо на улице подбежал Одо.
– Скорее, Хью, тебе нельзя возвращаться. Ты должен спрятаться!
– Что случилось?
Вместо ответа он протянул руку. Я повернулся и увидел приближающихся к каменному мостику четырех всадников. Один, важного вида толстяк, был в ярких одеждах и шляпе с плюмажем на голове.
Сердце мое дрогнуло и остановилось.
– Это бейлиф Болдуина, – сказал Одо. – И с ним трое солдат. Если они увидят тебя здесь, нам всем несдобровать.
Я быстро отступил за деревья, лихорадочно соображая, что делать. Одо прав – я не мог вернуться. Но что, если кто-то меня выдаст? Конечно, можно убежать, но город... Город призовут к ответу.
– Принеси мне меч, – сказал я.
– Меч? Ты видишь солдат? Уходи. Беги что есть сил. Представь, что нищий стянул у тебя кошелек.
Пригнувшись к земле, чтобы никто не заметил, я побежал к лесу, подступавшему к деревне с востока, перешел речку по мелководью и укрылся в кустах.
Площадь была передо мной как на ладони; я видел, как бейлиф въехал на нее с таким самодовольством, что ему позавидовал бы и Цезарь.
Собравшаяся толпа встревоженно гудела. Хороших новостей от гостя не ждали – только увеличения податей да новых указаний.
Бейлиф достал из сумки два документа.
– Добрые граждане Вилль-дю-Пер... – Он откашлялся и продолжал: – Ваш сеньор и господин, Болдуин, приветствует вас, своих подданных. В соответствии с законами страны, действующими в правление Филиппа Капета, короля Франции, герцог Трейльский, Болдуин, объявляет, что каждый, кто приютит у себя или окажет иную помощь преступнику по имени Хью де Люк, трусливому убийце и дезертиру, будет считаться его сообщником и понесет немедленное и суровое наказание. Для тех, кто не понял, объясню, что такого сообщника повесят за шею, пока он не умрет.
Кроме того, земли, собственность и прочее имущество пособника подлежат безотлагательному изъятию, конфискации и возврату в собственность герцога, а все ближайшие родственники, то есть супруг или супруга, дети и внуки, свободные или крепостные, будут обязаны нести пожизненную службу своему сеньору.
Кровь закипала у меня в жилах. Город наказывали за мои преступления. Люди теряли все: нажитую нелегким трудом собственность, землю, которую обильно полили своим потом, семью... Затаив дыхание, я ждал. Меня мог выдать кто угодно: женщина, доведенная до отчаяния и испугавшаяся угроз; неразумный ребенок...
Бейлиф обвел толпу презрительным взглядом и грязно выругался.
– Думаете? Подумайте хорошенько.
Тишина над площадью повисла такая, словно все разом затаили дыхание. Но никто не проронил ни слова. Никто.
И тогда вперед выступил отец Лео.
– Наш сеньор, Болдуин, мудрый и милостивый господин. Мы снова убедились в этом.
Бейлиф пожал плечами.
– Иначе нельзя, святой отец. Нам донесли, что этого негодяя видели в здешних краях.
– А что в другом документе? – крикнул кто-то из толпы. – Какие хорошие новости ты принес нам, бейлиф?
– Чуть не забыл... – Бейлиф улыбнулся, почесал голову, развернул пергамент и, не читая, пришпилил его к стене церкви. – Увеличение податей и сборов. На десятую часть. Всех без изъяна.
– Что? – выдохнула толпа. – Несправедливо. Такого не может быть. Мы не согласны.
– Могу только посочувствовать. – Бейлиф равнодушно пожал плечами. – Причины вам известны. Сухое лето, плохой урожай, много скота пало...
Он оборвал себя на полуслове. Как будто увидел что-то. Взгляд его уперся в постоялый двор. Я замер.
– Не тот ли это постоялый двор, что несколько недель назад был сожжен до основания? Не тот ли это постоялый двор, который принадлежал преступнику, которого мы ищем? – Все молчали. – Кто посмел отстраивать его заново? Если я правильно помню, последний его владелец... плохо кончил.
Люди беспокойно зашевелились.
– Я спрашиваю, кто его отстраивает?
Он наклонился и поднял с земли камень.
Все, подумал я. Это конец.
– Его отстраивает город, – прозвучал над площадью звучный голос. Отец Лео выступил вперед. – Нам нужен постоялый двор.
В глазах бейлифа вспыхнули злобные огоньки.
– Весьма похвально, святой отец. И очень благородно. Тем более что такие уверения я слышу от человека, в честности которого никто не сомневается. Тогда скажите мне, кто будет им управлять?
Снова молчание.
– Я! – Мари, жена мельника, встала рядом с отцом Лео. – Я буду присматривать за постоялым двором, пока мой муж чинит мельницу.
– Какая расторопность! Что ж, хороший выбор, если принять во внимание, что у вас, кажется, нет наследников, которым перешла бы мельница.
Бейлиф смотрел на Мари и, наверно, никак не мог решить, верить ей или нет. Наконец он бросил на землю камень, который все еще держал в руке, и положил руку на седло.
– Надеюсь, вы меня не обманули. Возможно, в следующий раз я задержусь здесь подольше. – Его взгляд снова уперся в Мари. – И тогда у меня будет возможность удостовериться в вашем гостеприимстве.

Глава 84

Едва бейлиф и солдаты скрылись из виду, как по городу прокатилась волна паники. Выбравшись из укрытия, я направился к площади, благодарный своим землякам – никто из них не сказал против меня ни слова. Но настроение людей заметно изменилось.
– И что нам теперь делать? – вопрошал, качая головой, перепуганный до смерти Мартин. – Ты все слышал, Хью? Эта сволочь что-то подозревает. Долго ли нам удастся притворяться, что мы ничего не знаем?
– Если герцог заберет землю, мы все погибнем, – добавил бледный от страха Жан Дье, крестьянин, у которого было несколько детей. – Без земли нам не на что рассчитывать.
Люди снова собирались вокруг меня, встревоженные, напуганные, злые. Многие видели во мне корень всех бед.
– Если хотите, чтобы я ушел, я уйду, – сказал я, опустив голову.
– Дело не в тебе, – пробормотал портной и огляделся, ища поддержки. – Все боятся. Мы только-только начали оживать. Если солдаты Болдуина вернутся...
– Они вернутся, Мартин, можешь не сомневаться. И будут возвращаться снова и снова. Независимо от того, уйду я или останусь.
– Мы приняли тебя, – крикнула жена пекаря. – Чего еще ты от нас хочешь?
Я подошел к постоялому двору. Где-то там, в его руинах, жила частичка души Софи.
– Неужели вы думаете, что я таскал камни и бревна и возводил стены только для того, чтобы кто-то снова все разрушил? Я обещал жене, что восстановлю наш дом. И я не собираюсь отказываться от своего обещания.
– Мы все тебя понимаем, Хью, – заговорил портной. – И чувствуем то же, что и ты. Но что нам делать? Как остановить их?
– Мы должны защищаться, – крикнул я.
– Защищаться? – шепотом повторила толпа.
– Да, защищаться. Положить конец беззаконию. Сказать "хватит!". Драться. Показать им, что мы не сдадимся, не покоримся, не отступим.
– Предлагаешь драться с нашим сеньором? Но мы связаны с ним клятвой.
– Я уже говорил. Откажемся от клятвы.
Откажемся от клятвы. Слова эти, громко прозвучавшие над площадью, заставили людей замолчать.
– Если мы это сделаем, то совершим измену.
Портной покачал головой.
Я повернулся к мельнику.
– Ты тоже так считаешь, Жорж? Разве убийство твоего сына меньшее преступление? А ты как думаешь, Марта? Ведь твой муж лежит в земле неподалеку от моего Филиппа. Разве он совершил измену, когда встал на защиту собственного дома? А чем провинился мой ребенок, которого бросили в огонь?
– Болдуин, конечно, тот еще негодяй, – согласился мельник, – но ты призываешь нарушить закон. Если мы это сделаем, он придет сюда со всем своим войском. Он раздавит нас, как комаров.
– Все в наших силах, Жорж. Я сам видел, как горстка людей держала оборону против превосходящих сил в течение нескольких месяцев. Я не собираюсь разжигать огонь, чтобы сгореть в пожаре вместе со всеми.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42