– Шриг не сказал ничего конкретного… Почему ты так дрожишь?
– Сегодня! – повторила она и внезапно прильнула к нему. – Дэвид… мне пора! – Она прижалась к нему еще теснее.
– Куда? – хрипло спросил он. – Зачем?
– Мне нужно домой… Ах нет, не бойся за меня, Дэвид… Теперь со мной всегда твоя любовь… Она теперь – моя вечная защита и утешение…
Глухо и заунывно заиграли церковные часы.
– Уже десять, – прошептала Антиклея. – Как быстро пролетел час!.. Пусти меня, любимый, я должна идти… До завтра, Дэвид, до свидания.
– Я пойду с тобой!
– Нет, одна я дойду быстрее… и мне будет приятно думать, что ты стоишь здесь, у этого милого старого мостика, и смотришь мне вслед…
– Но уже темно…
– Да… и посмотри, какая там ужасная черная туча. Но это ничего. Спокойной ночи, Дэвид, и знай: я буду любить тебя всю жизнь… и даже дольше!
С этими словами она вырвалась из его рук и быстро растворилась во мраке. Прислонившись плечом к шатким перилам, Дэвид смотрел ей вслед. Сердце его переполняла ни с чем не сравнимая радость, голова кружилась от счастья, о котором он до сих пор и не мечтал.
Тут сзади затрещали ветки, зашуршали быстрые шаги по траве, и, резко повернувшись, Дэвид столкнулся лицом к лицу с безумием.
– Молверер! – вскрикнул он.

Глава XLVII,

в которой великий страх перерастает в безмерный ужас

Секретарь застыл. Бледный, с горящими глазами и стиснутыми кулаками, молча стоял он перед Дэвидом. Дыхание с хрипом вырывалось из полуоткрытого рта. Потом он вдруг заговорил, и слова полились из него безумным, стремительным потоком:
– Итак, она действительно любит вас, сэр! Да, да, тому свидетели мои глаза и уши! Она ваша, ваша, я слышал все – ваша, и слава Богу! И следовательно, благодаренье небесам, не моя, а ваша рука должна предотвратить неминуемый позор, непереносимый ужас, с которым ничто не сравнится, от которого нет другого спасения, кроме смерти!
Дэвид отшатнулся.
– Смерти?! О чем вы? Вы сошли с ума?
– Нет, сэр, все еще нет, хотя один Бог знает, как я близок к этому и по какой причине! Один Бог знает, сколько дней и ночей терпел я ради нее эту адскую муку! Как ежечасно следил и силился предотвратить ужасную развязку, отвести удар судьбы, который должен неотвратимо, безвозвратно уничтожить ее… Навсегда уничтожить ее тело, ее имя, а потом и память о ней!.. Сэр, у вас есть оружие? – вдруг спросил он деловито и выхватил из-за пазухи пистолет. – Вот, возьмите – мне он, слава Богу, не понадобится. Раз вы – тот, кого она любит, то освободить ее должна ваша рука… Держите! – И Молверер вложил пистолет в ладонь Дэвида.
– Черт возьми, Молверер! – закричал Дэвид, переводя недоуменный взгляд с оружия на иссиня-бледное лицо секретаря. – Ради всего святого, о чем вы говорите?
Молверер быстро огляделся и наклонился к самому уху Дэвида.
– Я уже несколько дней брожу тут повсюду, наблюдаю, прислушиваюсь – в общем, шпионю, как вы, вероятно, поняли, – тихо забормотал он. – Согласитесь: будет лучше, если она… та, которую мы оба любим – Антиклея, которая любит вас… согласитесь, будет лучше, если она умрет от руки любимого, а не от руки палача!
Последнее слово Молверер прошептал еле слышно, но Дэвид отпрянул, словно ему крикнули в ухо, и тяжело осел на ступеньки мостика. А Молверер, не сводя с него глаз, продолжал тем же страстным хриплым шепотом:
– Ибо на этом свете нет ей спасения… да поможет ей Бог!.. А у вас нет другого пути! Шриг знает все, и сегодня ночью…
– Но она… она невиновна! – запинаясь, пробормотал Дэвид. – Я знаю… я чувствую это…
– Если бы! – простонал Молверер. – Я с радостью отдал бы жизнь – с радостью! – лишь бы это было так… Она должна умереть быстро, безболезненно, от руки того, кого любит! Подумайте, помогите ей, пока не поздно! Представьте: виселица… и ее белая шейка! Грязный эшафот… а на нем ее нежное тело! Боже, одна мысль об этом способна довести до безумия.
– Она невиновна, невиновна! – бормотал Дэвид.
– Нет!!! – рявкнул Молверер. – Нет!.. Нет, парень, я же знаю! Вы ведь сами были там в ту ночь – я узнал вас, когда вы сбили меня с ног! Помните, вы как-то раз спросили, почему я не выдал вас во время дознания? Теперь догадываетесь? Я боялся, что вы видели то, что видел я! Почему я стал рабом этой скотины Яксли, кормил его и прятал? Потому что, черт бы его побрал, он тоже видел то, что видел я! Я стал его слугой ради Антиклеи.
– Но что, что вы видели?
– Я видел, как сэр Невил схватил ее и пытался обнять, а она вырывалась… Волосы разметаны, лицо искажено…
– И вы не вмешались?
– Нет, прости Господи. Я подумал, что это ей только повредит в следующий раз. И потом, я знал, что она сильнее. Поэтому я спрятался и стал ждать. Вскоре шум борьбы прекратился, мисс Антиклея заплакала, а потом я услышал голос сэра Невила. Только говорил он очень тихо… Затем она выбежала от него и убежала вверх по лестнице… Но я все стоял на месте – боялся от волнения опрокинуть что-нибудь в темноте, а потом… потом она прокралась обратно… Я слышал ее шаги и шелест платья. Сэр Невил снова заговорил, желчно так, злобно… а спустя некоторое время засмеялся. И вдруг этот ужасный смех оборвался! Когда наконец я осмелился войти в кабинет, сэр Невил был мертв… с ее кинжалом в горле!
– Стало быть, вы не видели, как она нанесла удар?
– Я – нет, но видел Яксли! А его сегодня ночью схватят, и он заговорит… Хотя, боюсь, Шриг и так все знает. И ее тоже схватят и увезут навстречу ужасу и позору, разве только вы – тот, кого она любит, – спасете ее единственным возможным способом… и последуете за нею в неизвестность… как с радостью последовал бы я, для которого смерть с нею лучше, чем жизнь без нее. Сэр, она подарила вам любовь, в которой отказала мне, – будьте же достойны этого счастья, спасите ее, защитите, избавьте ее тело от грязного надругательства, от слепой и безжалостной мести закона!.. Сэр, я расстался с Лоринг-Чейзом, мы с вами больше не встретимся, но, ради ее любви к вам, заклинаю: выполните свой долг, избавьте ее от позора, бесчестья и кошмара того, что должно произойти… и произойдет, если вы дрогнете! Помогите ей избежать нашего неразборчивого, равнодушного человеческого правосудия и умрите подле нее, как намеревался сделать это я, который… который тоже любил и, потеряв ее, потерял все!
И Юстас Молверер, последний раз сверкнув безумными глазами, повернулся и с жестом отчаяния растворился в темноте. Дэвид, не в силах пошевелиться от ужаса, даже не пытался остановить его.
Вскоре из шелестящей тьмы дохнуло ветерком. Сначала Дэвид почувствовал его разгоряченными щеками, потом ему взъерошило волосы на пульсирующих висках. Несколько раз ветерок принимался дуть посильнее и тут же испуганно замирал, воровато ощупывал кусты, потом наконец окреп, задул ровно и сильно и продолжал крепчать с каждой минутой. Неясный шепот сменился смутным бормотанием, тяжкими вздохами, и вдруг налетел шквал, и все вокруг завыло, заскрипело и застонало.
Внезапный рев вывел Дэвида из столбняка, он огляделся по сторонам, хмуро посмотрел на неистово раскачивающиеся деревья и гнущиеся кусты, на фиолетовое небо, по которому ползла огромная черная туча. У него на глазах тучу расколола надвое зигзагообразная вспышка молнии. Раздался настолько оглушительный удар грома, что даже шквал, казалось, почтительно замер, ибо сразу вслед за раскатом наступила полная тишина. Первые несколько крупных капель в безмолвии упали на запрокинутое лицо Дэвида, и вновь на него набросился яростный ветер, снова завыл в кронах деревьев, срывая листья, ломая ветви и наполняя тьму стонами и треском.
А Дэвид стоял в самой сердцевине воющего мрака и думал только об Антиклее, о невыразимом кошмаре, который грозил ей. Он должен разделить, он разделит с нею этот кошмар! Дэвид пригнул голову, застегнул куртку и бросился навстречу секущему дождю.
Мокрый до нитки, ослепляемый голубыми вспышками молний и оглушаемый громовыми раскатами, еле удерживаясь на ногах под напором ветра и дождя, пробивал он себе дорогу – шлепал по пузырящимся лужам, скользил на размокшей глине, спотыкался о сломанные сучья. Он развил максимальную скорость, на какую был способен. Но буря с каждым его шагом ярилась все сильнее, заглушая ливень и ветер, почти непрерывно грохотал гром; казалось, сотрясался небесный свод, а яркие вспышки молний выхватывали из ночи мгновенные картины жестокого разорения, которые тут же заливало дегтем непроглядного мрака. Дэвид уже не порывался бежать, он едва переставлял непослушные ноги, цеплялся за что попало руками и больше не пытался разглядеть дорогу. Так он пробирался, потеряв представление о том, где находится, пока наконец молния не высветила знакомую высокую стену с маленькой калиткой, за которой, как он помнил, находился Лорингский парк. Дэвид двинулся вперед с вытянутыми руками и уже смутно различал калитку, когда из тени стены вынырнул неясный силуэт, и хриплый голос приказал ему:
– Стой!
Но кто из смертных совладает в подобную минуту с любящим безумцем! Дэвид не колеблясь прыгнул вперед и вцепился в неизвестного. Тот оказался силен, но силен был и Дэвид, а отчаянье придало ему решимости. Не обращая внимания на боль в вывернутой руке, он припечатал противника к стене, почувствовал его ослабевшую хватку, рванулся и, ввалившись в калитку, сломя голову помчался вперед.
Он пронесся по неровному дерну под могучими деревьями и попал в еще более густой мрак под стонущими тисами, непосредственно окаймлявшими стены особняка. Дэвид на ощупь пробрался вдоль стены к мокрому каменному крыльцу и остановился, чтобы перевести дух, всматриваясь в огромный темный дом и прислушиваясь к гудению ветра.
Лишь только Дэвид достиг цели, буря как будто начала отступать, гроза откатилась куда-то в сторону, ливень утих, и сквозь разрыв в тучах проглянул бледный диск луны.
С трудом засунув руку в сырой карман, Дэвид достал кинжал с серебряной рукояткой, поднялся на широкую террасу и, выбрав определенное окно, попробовал при помощи кинжала взломать решетчатый ставень. Ставень не поддавался, но после некоторых усилий, просунув крепкое лезвие между рамами, Дэвид сумел поднять крючок, и ставень распахнулся. Дэвид влез в окно и тихо прикрыл его за собой.
Где-то вдалеке пророкотал гром, но вместо яркой вспышки молнии комнату осветило бледное сияние полной луны. Дэвид в изнеможении опустился на кушетку у окна и прислонился к стене. В этой комнате сэр Невил нашел свою бесславную смерть.
Лунный свет постепенно набирал силу, и Дэвид начал различать отдельные предметы – книжный шкаф, письменный стол, кресло с высокой спинкой – то самое, в котором тогда сидела, развалясь, страшная фигура с остекленевшими глазами и издевательской ухмылкой на губах… Дэвид смотрел на темное кресло, как вдруг вздрогнул и замер на вдохе… В кресле и сейчас кто-то сидел!
К горлу подкатила волна тошнотворного ужаса. Как Дэвид ни старался убедить себя, что это обман зрения, страх был столь велик, что он понял: если немедленно что-нибудь не предпринять, ужас совершенно парализует его…
Стиснув кулаки, Дэвид заставил повиноваться непослушное тело, встал и медленно, короткими шажками двинулся к страшному креслу. Ближе, еще ближе… Нет, это не обман зрения, луна тут ни при чем… Он увидел низко склоненную голову, седые волосы, бледные руки, сложенные словно для молитвы… складки платья…
Из груди Дэвида вырвался стон облегчения, и в то же мгновение спящая шевельнулась, горестно вздохнула и подняла голову.
– Миссис Белинда! – выдохнул он.
– А, это вы, мистер Дэвид… – Голос ее был тих и как-то необыкновенно нежен. – Кажется, мы с вами пришли слишком рано. А я заснула, и мне приснился чудесный сон…
– П-почему… з-зачем вы… В этом кресле?..
– Потому что в нем умер Невил. Здесь я ближе к нему… Ох, да вы же насквозь промокли! Вы дрожите, бедный мальчик, и теперь наверняка схватите простуду!
– Это н-ничего, м-мадам.
– Смотрите-ка, гроза-то совсем кончилась, и ночь, видимо, будет чудесная… Дэвид… Можно называть вас просто «Дэвид»?
– Да, конечно…
– Антиклея рассказала мне все о вас. Я рада, очень рада. Теперь она останется не одна… Ведь этой ночью я ее покину.
– Покинете ее?.. Сегодня ночью?
– Да, Дэвид. Сегодня мой Невил наконец придет за мной и заберет меня с собой… Наконец-то он узнал, что такое истинная любовь… Видите ли, Дэвид, я – его жена. Многие годы я держала это в тайне, потому что он так хотел, но сегодня… Почему вы так странно смотрите на меня, Дэвид?
Пока Белинда говорила, луна поднялась совсем высоко и высветила все до последней черточки. Тоненькая и, несмотря на белоснежные волосы, молодая, она прижималась щекой к валику рокового кресла; маленькие руки нежно поглаживали обивку. Пораженный кротостью и чистотой, осенявшей весь ее облик, Дэвид не мог не вспомнить другого человека, сидевшего на этом самом месте, лицо, на котором навсегда застыла издевательская усмешка и которое не смягчила даже смерть.
– Боже, – прошептал он, – и вы не боитесь… сидеть здесь?
– Я часто это делаю, Дэвид. Я его очень любила. Он был моим мужем… и я убила его, чтобы спасти от самого себя.
– Вы?! – Дэвид остолбенел. – Вы?..
– Да. – Она вздохнула. – Оставался единственный способ… Потому что я любила его. Он погубил мою молодость, но я любила его. Он разбил мне сердце, но я все равно любила его. Он оскорблял и унижал меня, но я продолжала его любить!.. Только… только, Дэвид, в тот раз он собирался сделать нечто такое, чему нет прощения – даже моего. Он хотел совершить грех, который невозможно искупить, и потому я убила его, Дэвид… Я отправила его к Богу, и Господь, в бесконечном своем милосердии, потому что Он все понимает, может быть, еще простит его.
– А… где была Антиклея? С вами?
– Нет, Дэвид. Я стояла на верху лестницы, дверь сюда была открыта, и я услышала, что сказал девочке Невил. Она вообще-то крепкая, но тут заплакала. Это такой жестокий стыд… Потом вырвалась и убежала. Тогда я спустилась вниз и вошла. Он был один. Я начала умолять его, встала на колени… Он хотел пнуть меня ногой… О, Невил!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41