Пока он, обомлев от восхищения, стоял перед коллекцией, сбоку, из сводчатого низкого дверного проема, завешенного портьерой, появилась Антиклея. Она сменила костюм для верховой езды на закрытое, плотно облегающее ее фигуру платье. Блестящие волосы были высоко уложены и завиты локонами, которые ниспадали, обрамляя свежие округлые щеки. Увидев ее, Дэвид склонился в почтительнейшем поклоне и при этом удостоился лицезреть ее стройную ножку, которой девушка как раз притопнула в раздражении.
– Итак, вы отказались внять предостережению, сэр! – произнесла она, сдерживая гнев.
– Предостережению? О чем, сударыня?
– Не о чем, а о ком! Хоть я не понимаю, зачем ему понадобилось разыгрывать этот спектакль перед… перед таким гусем, как вы! И вообще, кто вы такой?
– Спектакль? – переспросил Дэвид несколько надменно.
– Тише! – воскликнула она шепотом. – Говорите тихо, как я!
– Но почему мы должны шептаться, мэм?
– Раз я прошу, тому должна быть веская причина! Вы мне не ответили: что заставило его устроить эту комедию? Кто вы?
– Ваши подозрения в адрес сэра Невила, безусловно, несправедливы, сударыня.
– А вы, безусловно, агнец, если не глупая овца! – сердито ответила она все тем же яростным шепотом. – Но двери не заперты, сэр, вы успеете бежать, прежде чем волк покажет свой оскал!
– Сударыня, – сказал Дэвид, отвесив второй полный достоинства поклон, – я вынужден напомнить вам, что джентльмен, о котором идет речь, пригласил меня в гости.
– Вы слепец! – презрительно фыркнув, сказала она. – Говорю вам, он дьявол, который…
– Прошу вас, тише, мэм! – воскликнул Дэвид, вновь шокированный тем неистовством, с которым она говорила. – Ваша ненависть к нему слишком бросается в глаза. Как только речь заходит о сэре Невиле, вы впадаете в истерику…
– В истерику?!
– А если не в истерику, то по крайней мере проявляете излишнюю страсть… Принимая во внимание, что я являюсь его гостем, с моей стороны будет недостойно выслушивать…
– Прекрасно сказано, сэр! – прозвучал негромкий голос, и сэр Невил, собственной персоной, зашаркал, выходя к ним из тени.
– А, так вы здесь, сэр! Как всегда, подглядываете и подслушиваете? – презрительно проронила Антиклея.
– Да, я здесь, дитя мое! – ответил он, печально глядя на нее грустными глазами.
– О, я не боюсь вас, сэр! – воскликнула она, гордо выпрямляясь, так что ему пришлось смотреть на нее снизу вверх. – Я никогда не боялась вас и никогда не стану бояться! Только троньте меня, сэр Невил, меня или кого-нибудь, кого я люблю, и… да поможет мне Бог – я убью вас, и вы это знаете!
– Тише, дитя мое, успокойся! – взмолился сэр Невил. – Действительно, ты становишься истеричной и говоришь, как безумная. Излишне страстно, как выразился наш юный друг!.. Не слушайте ее, сэр, прошу вас!.. Ну, ну, моя Антиклея, успокойся!
Говоря это, он внезапно поднял руку и нежно положил ладонь ей на плечо. Девушку всю так и передернуло. Дэвида снова поразило, с какой злобой и омерзением она сбросила его руку, и, выкрикнув нечто нечленораздельное, выбежала вон.
– Бедная девочка! – вздохнул расстроенный сэр Невил. – Есть ли на свете что-нибудь более беспричинное, чем женская ненависть, как по-вашему? В какую черную бездну стыда и ужаса может затянуть это непостижимое чувство!.. Пусть небо защитит тебя от самой себя, моя Антиклея!.. Прошу вас, сэр, подайте мне вашу руку. Такие сцены, сколько бы я ни старался относиться к ним философски, действуют на меня очень тягостно. Ладно, идем, обед стынет. Придется обедать вдвоем, мой племянник.

Глава XIV,

в которой происходит чудесное перевоплощение

– Поистине захватывающая история. Просто удивительная! – заключил сэр Невил, поудобнее устраиваясь в кресле. – На вашем месте я бы вечно благодарил беднягу Массона, ибо незадачливый мошенник, вне всяких сомнений, спас вам жизнь. Да, это действительно чудесная история!
– И вы верите мне, сэр?
– Каждому слову, мой племянник, каждому слову! – ответил сэр Невил, снимая кожицу с персика. – Ты избежал серьезной опасности, а все из-за своей излишней откровенности.
– Каким же доверчивым глупцом я показал себя! – сокрушенно вздохнул Дэвид, наблюдая за его ловкими длинными пальцами.
– Это послужит тебе э… уроком. Думаю, впредь ты будешь держать язык за зубами.
– Да, сэр, будьте уверены!
– Друзей я, конечно, не имею в виду. У тебя много друзей в Англии, племянник?
– Никого, сэр.
– Или просто хороших знакомых?
– Только два человека, сэр. Они живут в Лондоне.
– Вот как? Двое знакомых в Лондоне?
– Я им очень многим обязан. Это те, кто приютили меня, когда я был не в себе… кормили, поили, всячески старались помочь.
– Достойные люди! Значит, ты им благодарен?
– Не могу выразить, насколько благодарен, сэр. Уж и не знаю, что бы со мной сталось, если бы не Джаспер Шриг с капралом Диком.
Длинные ловкие пальцы неожиданно замерли. Дэвид поднял голову и наткнулся взглядом на внимательные глаза сэра Невила. Их странный блеск пробудил в молодом человеке смутное беспокойство. Но тяжелые веки тут же погасили эти огоньки, и сэр Невил опять принялся за персик.
– Невероятно! – пробормотал он. – Поразительное совпадение! Я, по случайности, знаком с Джаспером Шригом… Он ведь сыщик с Боу-стрит?
– Да, сэр, о нем я и говорю.
– И ты, естественно, хочешь разыскать его, чтобы поблагодарить?
– Конечно, сэр!
Сэр Невил негромко вздохнул.
– Это похвально!… Да, а почему ты ничего не пьешь, племянник? Это вино из Опорта – почтенный возраст и редкостный букет. Непременно отведай.
– Спасибо, сэр, но после той кошмарной ночи я больше не пью вина и, вероятно, никогда уже не буду пить. Оно вызывает у меня отвращение.
Сэр Невил совсем утонул в своем кресле, дядюшкин заостренный подбородок погрузился в жабо на груди. Снова встретившись с внимательным взглядом полуприкрытых глаз-буравчиков, Дэвид вновь почувствовал то же смутное беспокойство.
– Итак, племянник отказывается составить компанию родному дяде.
– Простите, сэр.
– Что ж, такая воздержанность достойна только подражания, – рассудил сэр Невил. – Пожалуй, я тоже не стану сегодня пить, а вместо этого попиликаю-ка лучше на скрипке! – Сэр Невил с неожиданным проворством вскочил на ноги, заковылял к большому шкафу и вскоре, прихрамывая, вернулся со скрипкой и смычком в руках. – Это очень старый инструмент, племянник! – сказал он, бережно погладив скрипку тонкими пальцами. – Старый и мудрый и выдержанный, как вино. Он видел на своем веку много добра и зла, он может смеяться над глупостью, петь от радости и рыдать от скорби. Прислушайся!
И, прижав скрипку острым подбородком, сэр Невил поднял смычок и коснулся им струн. Скрипка отозвалась и запела чистым нежным голосом. Сэр Невил играл, и в искрометную, полную веселья мелодию, от которой так и подмывало пуститься в пляс, внезапным диссонансом ворвался грозный удар судьбы, который сменился мрачно-торжественным похоронным маршем и полными безнадежного горя и муки рыданиями. Потом скрипка издала горестный стон, заплакала жалобно и наконец, печально вздохнув, умолкла.
Сэр Невил с сожалением опустил смычок.
– Вот так-то, мой племянник, такова мудрость старой скрипки, познавшей тщетную суету, которую люди зовут Жизнью.
– О, сэр… – начал было Дэвид и запнулся, не находя слов. – Вы… вы настоящий маэстро!
– Ну уж и настоящий!
Бросив на него быстрый взгляд, словно желая убедиться в искренности восхищения, сэр Невил улыбнулся.
– Прошу вас, сэр, продолжайте!
Сэр Невил засмеялся.
– Ей-Богу, ты мне льстишь. Но, если ты действительно любишь музыку, я тебе сыграю еще, или лучше миссис Белинда споет для нас обоих.
И он взял со стола серебряный колокольчик. Почти в ту же секунду бесшумно вошел лакей и поклонился, ожидая приказаний.
– Попросите, пожалуйста, миссис Белинду прийти в органную.
Слуга молча удалился, а сэр Невил встал и повел гостя в тускло освещенный зал. Вскоре послышались быстрые легкие шаги, шелест платья, и перед обоими Лорингами предстала миссис Белинда.
– Что ты хочешь, Невил? – тихим, нежным голосом спросила она. – Мне что-нибудь сыграть?
– Моцарта, моя милая! Божественного Моцарта, который выразил своей музыкой больше, чем можно сказать словами.
Миссис Белинда, показавшаяся еще тоньше и девически-стройнее, чем в прошлый раз, когда ее видел Дэвид, послушно села к огромному инструменту, маленькие пальчики забегали по клавиатуре, и внезапно сверху хлынул стремительный водопад, все вокруг затопили мощные голоса труб и, поднявшись каскадом до немыслимых высот восторга, затихли. Остался только плеск струй, тихое журчание, сопровождаемое страстным и нежным плачем скрипки.
Целый час играли они сочинения покойного маэстро, и все по памяти, без всяких нот. Наконец сэр Невил остановился и перевел дух.
– Достаточно, Белинда! А теперь спой нам что-нибудь.
– Хорошо, Невил, я спою вам… песню, которую ты написал когда-то… когда мы оба были молоды.
– Нет, нет! Спой что-нибудь более достойное твоего голоса.
– Но, Невил, твоя песня – это лучшее из всего, что я пою. Вот, послушайте.
Снова заиграл орган, и под его чарующие звуки вдруг зазвучал удивительно глубокий голос. Дэвид поразился контрасту между голосом, которым Белинда говорила, и тем, которым сейчас пела:

Закат померк, и тихо ночь
Простерла бархат крыл.
И слезы всех, кому невмочь,
Сон благодатный гонит прочь,
Забвенье дарит сил.

О Смерть, ты просто долгий сон,
Мне зов не страшен твой.
Умру – не плачьте, знайте: он
Под саван ночи положен,
В забвенье и покой.

– Ну и ну! – воскликнул сэр Невил, едва замер последний аккорд. – Надо же, как я был сентиментален в молодости! Ей-Богу, настоящий мечтатель. Увы, все в прошлом!.. Но время не властно над твоим чудным голосом, Белинда. Благодарю тебя. Ты, как всегда, утешила меня. Может статься, я сегодня даже засну… Доброй ночи!
Дэвид, в свою очередь пробормотав слова благодарности, коснулся губами маленьких крепких пальчиков миссис Белинды и проводил ее взглядом. Белинда исчезла быстро и тихо, словно тень, и Дэвид еще долго терялся в догадках, почему она показалась ему такой несчастной. Потом понял: из-за седины.
– Да, – вздохнул сэр Невил, – пожалуй, я смогу уснуть. Впрочем, как знать! Бессонница стала для меня настоящим проклятьем, сэр. Ложиться в это время в постель – только зря мучиться, и я часто брожу по дому, как неприкаянный. Так что, если вдруг услышишь спозаранку мою колченогую походку, знай: это мое проклятье… Теперь я понимаю, что спать, не видя снов, – это самый настоящий дар небес… Все забывается, стихает боль, душевная и телесная, восстанавливаются силы… А вот и Джордан, он посветит тебе и проводит до постели. Доброй ночи, сэр. Желаю крепкого сна!

Глава XV,

в которой происходят некие ночные события

Эту вещь зоркий взгляд Дэвида заметил сразу, как только за молчаливым слугой закрылась дверь. Мельком оглядев богато убранную комнату с дорогой мебелью, великолепными коврами и стенами, обитыми кожей, молодой человек почувствовал желание получше рассмотреть картину, которая, по-видимому, не просто висела на стене, а была в нее вделана. Картина представляла собой портрет джентльмена в парике. Тяжелые черты лица на темном фоне и мрачный взгляд придавали джентльмену чрезвычайно зловещий вид. Его взгляд исподлобья как будто следил за каждым движением гостя и словно стремился привести его в замешательство. И действительно, портрет так действовал Дэвиду на нервы, что он почти бессознательно все время ловил на себе неодобрительный взгляд со стены и сам то и дело поглядывал на сурового джентльмена.
Забравшись наконец в постель, Дэвид попытался уснуть, но по-прежнему не мог отделаться от лица на картине, которое так и стояло у него перед глазами. Пролежав с четверть часа, он вновь почувствовал то же смутное, безотчетное беспокойство, что испытал за ужином. Картина, темная спальня, самый воздух спальни, казалось, таили угрозу. Наконец, движимый неясным побуждением, сам себе удивляясь, Дэвид выскользнул из-под одеяла, ощупью добрался до двери и на всякий случай повернул ключ. Потом усталость взяла свое, и он все-таки уснул.
Однако спустя какое-то время его разбудило тревожное видение, которое Дэвид тут же по пробуждении забыл. Комнату заливал лунный свет, и джентльмен в парике смотрел совсем уж злобно. Дэвид усмехнулся своим страхам и, сладко потянувшись, уставился на портрет, словно играя с ним в гляделки. Интересно, лениво гадал он, кем был этот человек?
Вдруг его словно подбросило. Он мгновенно сел на постели и пристально вгляделся в портрет. Ему показалось, будто глаза на нем мигнули… Дэвид застыл в полной неподвижности и, внутренне напрягшись, едва дыша, не отрывал взгляда от портрета… Глаза в лунном свете казались настоящими, живыми… потом от напряжения в собственных глазах Дэвида поплыл туман, а когда в них снова прояснилось, свирепое лицо на портрете как будто ослепло.
Откинув простыни, Дэвид спрыгнул с кровати, схватил стул и, поставив его под картиной, взобрался ногами на мягкое сиденье. Вблизи глаза на портрете оказались выписанными такими же мазками, как и все остальное. Он разозлился на себя за глупость, слез со стула, и все же что-то в темной комнате, в глубокой тишине огромного дома – он и сам не понимал, что именно, – вызывало озноб, хотя ночь стояла теплая.
Дэвид подошел к открытой створке зарешеченного окна и облокотился на подоконник. Вдыхая аромат жимолости, он смотрел вниз, на широкую мраморную террасу. Луна серебрила газоны, застывшими черными силуэтами стояли стройные деревья. Ничто не нарушало тишину, ни один лист не шелохнулся. Дэвид почти успокоился, когда минуту спустя от мрачных теней деревьев внезапно отделилась еще одна тень и крадучись двинулась к дому. Бесформенная, безликая, неслышно скользила она, приближаясь к стене. Наконец Дэвид сумел разглядеть мужскую фигуру. Человек замер, озираясь по сторонам, потом еще сильнее пригнулся и исчез за углом.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41