Вы – сама галантность. Ваше здоровье, мистер Холм! – Она обеими руками подняла тяжелую кружку и, кивнув ему, отпила несколько глотков. Дэвид вскочил и поклонился.
– Ну, а скажите, кем вы были в Вирджинии, сэр? Чем занимались?
– Э… я был фермером, сударыня.
– Угу! – произнесла она, не разжимая губ, и задумчиво добавила: – Как это забавно – задавать неожиданные вопросы, вы не находите? Но вы посредственный лжец, молодой человек.
Дэвид, который поднес уже кружку ко рту, отставил ее в сторону и попытался переменить тему:
– Мадам, думаю, я обязан признаться вам в том, что вчера днем я совершенно ненарочно подслушал ваш разговор с капитаном… Чомли – кажется, так его зовут?
– Вы, видимо, получили неплохое образование?
Дэвид поклонился.
– А интересно, почему вы сознались в подслушивании?
– Я полагал это долгом чести, мэм.
– Вот как! А ваше имя, значит, мистер Холм?
– Ваш покорный слуга, – ответил он и опять поклонился.
– Где же вы обучились столь изысканным манерам, сэр? Неужто на пашне, ходя за плугом?
– Сказать откровенно, мэм, я не только этим занимался.
– Да вы пейте, пейте! – спохватилась герцогиня. – А потом будьте любезны объяснить, как умудрились подслушать частный разговор.
– Я лежал на стогу, миледи, а вы стояли рядом.
– Чего ради вас туда занесло?
– Я… я там спал, мэм.
– Ха! – произнесла герцогиня и, поднеся кружку к губам, посмотрела на Дэвида исподлобья. Встретившись с ним взглядом, она грохнула кружкой по столу.
– Вы глазеете на мой парик, сэр! – возмутилась она.
– Нет… нет, уверяю вас, – запинаясь пробормотал Дэвид, забыв о том, что надо следить за своим выговором. – В самом деле, мэм, я даже не предполагал, что вы носите… что это… Вы неверно поняли… Я и не думал, поверьте!.. – Он запутался в словах, покраснел и удрученно замолчал.
– Да, молодой человек, это парик! Он всегда съезжает набок…
– О, мадам, прошу вас… Сударыня, умоляю… – лепетал Дэвид.
– Какой вздор! Ношу, и что в этом такого? Почему парик на голове старухи вызывает такое смятение? Может, вам и нарумяненные щеки действуют на нервы? Да, я румянюсь, все об этом знают, а я и не скрываю! Но зубы у меня, будьте уверены, свои, самые настоящие, и такие же острые, как глаза! А теперь, – заявила она, надевая капор, – если вы наконец допили свое пиво, подайте руку и проводите меня.
Дэвид с облегчением вышел на свежий воздух. Вечер благоухал цветами. Герцогиня взяла Дэвида под руку и как ни в чем не бывало продолжила допрос.
– Кстати, о Вирджинии, сударь. У меня там жили старые друзья – очень близкие и дорогие мне люди. Хэмфри Лоринг и его жена Анджела… Вы случайно о них не слыхали?
– Ну, говоря по правде, мэм… – промямлил Дэвид.
– Согласна, временами это трудно, сэр. Но вы уж постарайтесь!
– Вирджиния – такой большой штат, мэм, а я так редко выезжал из дому…
– Конечно, ведь вы были так трудолюбивы. Все пахали да сеяли… А-у-а! – Она выразительно зевнула. – Взгляните на этот очаровательный сельский пейзаж: какие домики с соломенными крышами, тонущие в розах; как петляет эта дорога в опрятных живых изгородях среди пологих холмов. Как вы находите эти холмы, мистер Холм? – вопросила герцогиня.
– Они очень красивы, мэм.
– Вы бывали в Лоринг-Чейзе?
– Дважды, миледи.
– В самом деле? Тогда вы должны были знать сэра Невила. Вы знали его?
– Мы были знакомы, мэм, – ответил Дэвид.
– Несчастное семейство. Беды преследуют их из поколения в поколение. Наверное, вы слышали об этом, сэр.
– Нет, мэм.
– Сначала сэр Дэвид, отец Хэмфри и Невила, – он был моим ровесником, и его прозвали бешеным Лорингом – убил на дуэли своего лучшего друга. Потом потерял любимую женщину, женился на нелюбимой и сам позволил себя убить, когда еще не успели родиться его сыновья… А все из-за дурацкого недоразумения! Сэр Дэвид, разумеется, самая трагичная фигура в этом роду. О, молодой человек, остерегайтесь выносить поспешные суждения на основе голых фактов!.. Несчастный Дэвид. Бедный, заблудший Дэвид… Затем, всего несколько недель назад, убили его внука, тоже Дэвида, а сегодня вот и сына.
– Действительно, сплошные несчастья. Миледи, а тот сэр Дэвид… он был… дорог вам, – с волнением произнес Дэвид.
– Да, молодой человек… В те счастливые времена, когда мне было семнадцать, я не разделяла жизнь и сладостные девичьи грезы. Сейчас мне семьдесят, и я, увы, уж не мечтаю наяву.
– Вы необыкновенно, удивительно молоды.
– С размалеванной физиономией и в парике.
– Я ни за что не догадался бы, миледи, если бы вы мне не сказали.
– Весьма любезно с вашей стороны. А знаете, ложь бывает временами довольно приятной… Но расскажите мне побольше о себе. Для чего вас занесло в такую даль? Отчего не сиделось в Вирджинии? – продолжала расспрашивать герцогиня.
– Я ищу работу, сударыня, – ответил Дэвид.
– Но, видно, безуспешно, – констатировала она.
– Пока, к сожалению, это так.
– Вы остановились в деревне?
– Нет, мэм, во «Вздыбившемся коне», где имел честь познакомиться с вами.
– Не съезжайте оттуда несколько ближайших дней. Быть может, я подыщу для вас что-нибудь подходящее.
– Вы так добры, сударыня…
– А пока расстанемся, надеюсь, ненадолго. Дальше я пойду сама.
Они остановились перед высокими железными воротами, за которыми начиналась широкая ухоженная аллея, а дальше, на возвышении, стоял дом Лорингов.
– Экое мрачное сооружение, – сказала герцогиня, кивнув в ту сторону. – А когда-то выглядело совершенно по-другому… Много лет назад… Там есть интересные картины, целая галерея. Возможно, я вам как-нибудь их покажу. Доброй ночи, мистер Холм. Надеюсь, в следующий раз, когда вам придет охота помериться с кем-нибудь силой на кулачках, я окажусь поблизости. Непременно приду поболеть.

Глава XXIX,

в которой Бен Баукер описывает убийство

Вечер сменился теплой, тихой ночью. Землю залил яркий свет луны, и с ним вместе снизошел полный, всеобъемлющий покой. Охваченный благоговейным трепетом, Дэвид на минуту остановился, наслаждаясь безмятежной вселенской тишиной, и снова побрел куда глаза глядят. Вокруг лежала незнакомая ему, такая непохожая на огромную и в чем-то еще первобытную страну за океаном сельская Англия. Вместо высоких гор, бескрайних прерий и могучих рек здесь раскинулись пологие холмы и сочные луга, а в камышовых зарослях и меж склоненными ивами сонно петляли прозрачные ручьи. Любуясь ночным пейзажем, Дэвид вспомнил слова отца, который часто глуховатым от волнения голосом рассказывал ему об этих местах: «Земля эта, Дэйви, тянется до Ферла – луга и речки, леса и перелески – и дальше, до самых Даунз. Старая добрая страна зеленых холмов и багряных закатов. Когда-нибудь, даст Бог, мы вернемся туда вместе, малыш». Отец рано овдовел, и все, что у него осталось, – это воспоминания о безвозвратно ушедших счастливых годах и покинутой родине.
У Дэвида защемило в груди: вот она, земля его предков. Он облокотился о невысокую калитку и погрузился мыслями в прошлое. Увидел покойного отца – одинокого изгнанника, который учил его любить и почитать так давно скончавшуюся мать, привил любовь к Англии, которой Дэвид никогда не видел.
Где-то здесь отец играл ребенком, быть может, бегал в тот самый лес, что темнеет впереди, таинственный и безмолвный…
Дэвид очнулся и вздрогнул: от леса отделилась какая-то тень. Она медленно, словно крадучись, приближалась и постепенно преобразилась в мужскую фигуру. Человек ковылял по дороге, утомленно опираясь на посох. Внезапно заметив Дэвида, он застыл – видно, пытался разглядеть ночного прохожего. Сердце Дэвида забилось чаще – он узнал бывшего каторжника Бена Баукера.
Он в одну секунду оседлал калитку и перемахнул на ту сторону. Баукер не двинулся с места.
– Ну?.. А, это ты, приятель! – узнал он Дэвида, когда тот приблизился. – Господи, помилуй, я уж подумал, они меня все-таки выследили!
– Кто? – тихо спросил Дэвид. – Кто вас должен выследить и за что?
– Ищейки с Боу-стрит, конечно. За дело, которое я так и не закончил.
– Убийство?
– Ага! Меня уже раз чуть не схватили. Я, понимаешь, ослаб сейчас, совсем больной. Том Яксли, будь он проклят, здорово меня отделал. Я, правда, тоже не остался в долгу, и теперь ищейки с Боу-стрит сидят у меня на хвосте, хотят повесить за то, чего я не делал.
– То есть за убийство?
– Угу. А я невиновен, как грудной младенец.
– Ты потерял свою шляпу.
– Знаю, чтоб ей пусто было! Тут впору не то что шляпу – голову потерять, когда такое слышишь! А рассказать им – не поверят.
– Расскажи мне.
– Пожалуй, так я и сделаю, приятель, только давай присядем, а то меня ноги совсем не держат.
– Ну, начинай, – тем же приглушенным голосом сказал Дэвид. – Рассказывай все, что ты знаешь о смерти сэра Невила Лоринга.
– Поделом ему! – сказал Баукер с яростью. – Жаль, что я не успел… за этим я туда и шел – да, да, не отрицаю, – но не удалось… Кто-то опередил меня, дружище.
– Давай все как было.
– Ладно. Дело было так: я доплелся до дома около двенадцати часов…
– В двенадцать? Ты уверен?
– Ага. Том Яксли ранил меня сильнее, чем мне показалось сначала, и приходилось то и дело останавливаться, чтобы передохнуть. Но я так или иначе намеревался сделать то, что задумал, и расквитаться с сэром Невилом сполна. Так вот, дотащился я до опушки – это отняло прилично времени – и перелез через ограду. Наконец добрался до дома. Он стоял совсем темный, кроме одного окна, что выходит на террасу. Занавески были задернуты неплотно, я посмотрел в щелку и увидел его!
– Живого?
– Самого что ни на есть. Он скалил зубы. Знакомая улыбочка – в прошлые годы она будила во мне дьявола. Я решил, что он не один, и тихонько отошел.
– А того, кто был с ним, ты видел?
– Нет, нет, я не стал ждать, приятель, а прокрался вокруг дома к другому окну, которое помнил, как открывать. Я ведь знаю этот дом вдоль и поперек. Ну, открыть окно – минутное дело. Забрался я внутрь и вытащил приготовленный нож…
– Что за нож?
– Вот этот. – И Бен Баукер показал короткий прочный нож с широким лезвием, которым пользуются мясники при разделке туш.
– А ты не находил еще один нож? В лесу.
– Нет. А какой он из себя?
– Неважно, продолжай!
– Ну, пошел я в глубь комнаты, к двери. Никаких колебаний, голова холодная. Снял шляпу, чтобы заткнуть ему рот, если он случайно закричит… Только я хотел выйти в коридор, как услышал смех. О, я хорошо знал этот смех, приятель, тихий такой, вроде бы добродушный, а на самом деле издевательский смех. Стиснул я нож покрепче, и вдруг этот смех резко оборвался, а вместо него – мокрый натужный кашель, а потом хрип. Не хотел бы я услышать его снова! Я прямо окаменел, душа в пятки ушла – это у меня-то, который пришел, чтобы прикончить своего врага! Я испугался, как мальчишка, стоял в ледяном поту и дрожал – потому что понял, что значит этот хрип!
– Так… А дальше?
– Я уронил шляпу.
– Ты слышал или видел что-нибудь еще?
– А как же, слышал скрип ступенек и словно женское платье прошуршало по стене…
– А может, мужской сюртук?
– Может, и сюртук, приятель, тут я не уверен, хотя мне тогда показалось, что это скорее похоже на женское платье.
– И это… все?
– Нет. Я подождал, пока все затихнет, и подкрался к той комнате… Дверь была открыта, и я увидел…
– Разве свечи горели?
– Ага, приятель, горели… А Лоринг сидел весь в крови, мертвый… Он пялился в потолок – и все еще скалился! Я-то сразу понял, что жизни в нем, как в бревне, но на всякий случай подошел чуток поближе… и тут услыхал шаги. Очень осторожные шаги. Кто-то спускался по лестнице…
– Походка – мужская?
– Вроде бы мужская. Ну, я поджал хвост и драпанул через окно. А про шляпу, ясное дело, начисто забыл. Черт бы ее побрал! Можешь мне верить, приятель, это святая правда!
Дэвид посидел, глядя на свою правую руку, то сжимая ее в кулак, то разжимая, наконец Баукер решился отвлечь его от этого занятия.
– Ты веришь мне, приятель? – с надеждой спросил он. – Я рассказал тебе всю правду, как на духу.
Дэвид сумрачно глянул в изможденное лицо бывшего каторжника, отвернулся и сказал, как будто простонал:
– Помоги мне Боже… Верю.
– Что с тобой, парень? Ты не болен?
– Нет.
– А я вот совсем раскис, нога почти не ходит. А эти… охотятся за мной, словно за диким зверем. Все из-за шляпы. Ловят за дело, которого я не делал, во всяком случае, не успел. Что за напасть, не повторилось бы как тогда!.. У тебя, разумеется, с собой ничего съестного, приятель? Я, понимаешь, целый день отлеживался в лесу, а человек должен есть. Может, завалялась какая-нибудь корка?
– Еды я могу принести, – сказал Дэвид. – Если ты подождешь, сделаю это с радостью.
– Нет, нет, приятель, сердечно благодарен, но риск слишком велик. Тебя могут заметить и выследить… Этот парень с Боу-стрит – хитрющий, как лисица, только, чтобы меня поймать, надо быть еще хитрее. Я ведь здешние места знаю как свои пять пальцев, а то и лучше!
– А как насчет денег? У меня осталось около тридцати шиллингов от тех двух гиней, которые ты мне одолжил…
– Оставь себе, приятель. Денег у меня много, хотя я отдал бы их все за плотный ужин с кружкой пива.
– Что я могу сделать для тебя, Бен Баукер?
– Да что там… – Бывший каторжник печально махнул рукой. – Просто пожелай мне удачи. Она меня не баловала. Ну, и кроме того… можешь по-дружески пожать мне руку… в знак того, что веришь мне и не сомневаешься в том, что я рассказал тебе истинную правду.
Дэвид не колеблясь протянул руку Бену Баукеру.
– Удачи тебе, Бен! – сказал он. – Милосердное провидение уберегло тебя от преступления ради какой-то хорошей цели. В конце концов, это и есть самая большая удача. И если ты когда-нибудь разыщешь свою Нэнси, то придешь к ней с чистыми руками, не запятнанными кровью твоего врага.
Бен Баукер вздохнул и покачал головой.
– Эх, малышка Нэн! Она потеряна для меня навсегда, бедное создание. Будь она жива – как знать, может, моя жизнь изменилась бы к лучшему. Только она умерла, приятель, иначе давно бы уже вернулась домой к матери-старухе. Та все глаза проглядела, ее дожидаясь, каждую ночь молится о возвращении дочери.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41