https://wodolei.ru/brands/Gustavsberg/
Джавад – собственное имя и в то же время слово «щедрый».
и расточительного. Слабость пригвоздила меня к земле, и одна часть моего тела вошла от старости в другую, так что я не узнал самого себя и стал вздыхать о том, чем я был вчера.
Я сказал, описывая свое состояние, такие стихи:
Когда я дошел до жизненного предела, которого раньше желал, я стал жаждать смерти.
Благодаря продолжительности жизни у меня не осталось силы, чтобы дать отпор превратностям судьбы, когда они на меня нападают.
Мои силы ослабли, и два моих верных союзника – мое зрение и мой слух – предали меня, когда я достиг этого предела.
Когда я встаю, мне кажется, что я подымаю гору, а при ходьбе я иду, как закованный в цепи.
Я тащусь, держа палку в той самой руке, которую я знал раньше несущей в сражении копье и меч из индийской стали.
Я провожу ночь на мягкой постели, но не сплю и ворочаюсь, словно я лежу на скалах.
Человека переворачивает жизнь, и, достигнув полного совершенства, он опять возвращается к тому, с чего начал. [248]
А в Мисре я сказал, проклиная в жизни покой и отдых, которые так быстро и поспешно оканчиваются:
Посмотри, как превратности судьбы приучили меня, после того как я поседел, к привычкам, не похожим на прежние.
В перемене воли судьбы заключается назидание, да и какое положение не меняется с течением дней?
Я был факелом войны, и всякий раз, когда она угасала, я разжигал ее, высекая белыми клинками огонь из головы врага.
Моей заботой было нападать на соперников, которых я считал добычей, отданной мне на растерзание, а они страшились меня.
В страшной схватке я двигался быстрее, чем ночь, я был стремительнее потока и тверже в бою, чем судьба.
А теперь я стал, как томная девушка, возлежащая на мягких подушках за покрывалом и пологом.
Я почти загнил от долгого отдыха, подобно тому как индийский меч ржавеет от продолжительного пребывания в ножнах.
После кольчуг войны я закутан в плащи из дабикских Дабик – селение в Северном Египте, известное вырабатывавшимися там тканями.
материй. Горе мне и этим плащам!
Я не ищу довольства и не добиваюсь его, мне нет до благосостояния яи дела, ни заботы.
Я не хочу достигнуть славы в спокойствии или добиться высокого положения, не разбив в куски белых мечей и копий.
Я полагал, что в жизни новое не стареет и тот, кто силен, не слабеет, и что, когда я вернусь в Сирию, окажутся мои дни такими же, как раньше, и время их не изменит после меня. Но когда я вернулся, то лживыми оказались обещания моих надежд, и рассеялись эти предположения, словно блестящее марево. О боже, прости за эти случайные слова, вырвавшиеся вследствие заботы, которая меня постигла, а затем рассеялась!
Возвращусь же к тому, что меня занимает, и сброшу с себя гнет мрачной ночи. [249]
Жизненного предела не изменить
Если бы сердца были чисты от скверны грехов и вручали себя ведающему сокрытое, они бы знали, что устремление в опасности войны не сокращает времени, остающегося до назначенного предела. Однажды я видел, когда мы сражались с исмаилитами в крепости Шейзар Вероятно, в 1135 году, как и в предыдущем рассказе.
, назидательный пример, из которого ясно и доблестному, и умному, и трусливому, и глупому, что срок жизни заранее установлен и предопределен, что ее предел нельзя ни приблизить, ни отдалить.
А именно, когда мы кончили в тот день сражение, кто-то закричал из крепости: «Враги!» Около меня было несколько моих товарищей, имевших с собой оружие. Мы поспешно бросились к тому, кто крикнул, и сказали ему: «Что с тобой?» – «Я слышу шорох людей вот здесь», – сказал он. Мы пошли к пустой и темной конюшне и, войдя туда, нашли там двух вооруженных людей и убили их. Мы обнаружили в конюшне убитым одного нашего товарища, тело которого на чем-то лежало. Мы подняли его и нашли под ним одного батынита, который закрылся саваном и положил убитого себе на грудь. Мы подняли тело нашего товарища и убили того, кто был под ним, а товарища [250] положили в мечеть близ этого самого места. Он получил опасные раны, и мы не сомневались, что он умер, так как он не двигался и не дышал. Клянусь Аллахом, я потрогал его голову ногой на плитах мечети, и мы были уверены, что он мертв.
Этот несчастный проходил мимо конюшни и услышал шорох. Он всунул в стойло голову, чтобы проверить, что он слышит, и один из исмаилитов втащил его туда. Они били его ножами до тех пор, пока не решили, что он умер, но Аллах великий судил, чтобы его раны на шее и на теле были зашиты, он выздоровел и стал так же здоров, как прежде. Да будет благословен Аллах, определяющий судьбы и назначающий срок кончин и жизней.
Я был свидетелем одного похожего случая. Франки, да проклянет их Аллах, сделали на нас набег в последнюю треть ночи. Мы сели на коней, намереваясь их преследовать, но мой дядя Изз ад-Дин Правитель Шейзара.
, да помилует его Аллах, удержал нас от преследования и сказал: «Это разведка, а набег будет ночью».
Из города без нашего ведома выступила за франками пехота. Франки напали на некоторых пехотинцев, когда они возвращались, и убили их, а некоторые спаслись.
На другое утро я расположился в Бендер Капице, деревне около города. Я увидел три приближающиеся фигуры, две из которых были как люди, а у среднего лицо не походило на человеческое. Когда они приблизились ко мне, оказалось, что среднего ударил мечом по носу один франк и рассек лицо до самых ушей. Половина лица отвисла и оказалась у него на груди, а между двумя половинами был разрез величиной в пядь, и тем не менее он шел между двумя другими. Этот человек отправился в город, и врач зашил и залечил его лицо. Его рана затянулась, он выздоровел и оставался таким же, как прежде, пока не умер на своей постели. Он был продавцом вьючных животных и назывался Ибн Гази «рассеченный». Его прозвали рассеченным из-за этой раны. [251]
Тягость старости
Но пусть не вздумают предполагать, что смерть можно приблизить, подвергая себя опасности, или отдалить усиленной осторожностью. В моей долгой жизни самое яркое назидание: сколько я встретил ужасов и сколько раз устремлялся в страшные места и подвергался опасностям, сражался со всадниками и убивал львов, рубил мечами, ударял копьями и наносил раны стрелами и луками! И все-таки я был защищен от рока надежной крепостью, так что достиг девяноста лет, и смотрел на свое здоровье и долголетие так, как говорил пророк, да благословит его Аллах и да приветствует: «Довольно и такой болезни, как здоровье» Смысл этого изречения в том, что слишком преклонная старость так же тягостна, как и болезнь.
. За моим опасением от этих ужасов последовало нечто более тягостное, чем смерть в бою и сражении: гибель во главе войска приятнее, чем тяготы жизни. Благодаря долгой жизни дни потребовали от меня обратно все разнообразные удовольствия и наслаждения, а тяжелая нужда замутила безоблачное счастье жизни. Я сказал о самом себе такие стихи:
Судьба к восьмидесяти годам иссушила мою кожу, и меня огорчает слабость ног и дрожание рук.
Когда я пишу, почерк у меня очень дрожащий, как почерк у испуганного человека с трясущимися руками. [252]
Удивляйся же тому, что моя рука слишком слаба, чтобы держать перо после того, как она ломала копья в груди льва.
Когда я иду с палкой в руке, моя нога становится такой тяжелой, как будто бы я погружаю ее в жидкую подмерзшую грязь.
Скажи тому, кто жаждет долгого пребывания на земле: вот последствия долгой жизни и преклонного возраста.
Мои силы ослабли и почти исчезли, и беспечное счастье прекратилось и пришло к концу. Долгая жизнь среди людей повергла меня, и притушенный огонь моего очага скоро совсем погаснет. Наконец я стал таким, как сказал о себе:
Судьба забыла обо мне, и я стал подобен верблюдице, истомленной долгим путешествием по пустыне.
Мои восемьдесят лет не оставили мне мощи, и когда я хочу встать, я чувствую себя разбитым.
Я произношу молитву сидя, а земные поклоны, когда я хочу поклониться, кажутся мне тягостью.
Это состояние предвещает мне, что время тронуться в последний путь приблизилось и путешествие уже недалеко.
Бессилие от преклонных лет сделало меня слишком слабым для службы султанам. Я покинул пороги их дверей и отделил свои судьбы от их судеб. Я уволился от служения им и возвратил им то, что они мне пожаловали из даров, так как я знал, что бессильная старость не в состоянии исполнять обязанности службы, и промысел со старым стариком не приносит выгоды эмиру. Я перестал выходить из дома и сделал безвестность своим покровом. И согласилась моя душа на уединенную жизнь на чужбине и разлуку с родиной и милыми сердцу местами, и, наконец, ее неудовольствие успокоилось, так что я не чувствовал никакой горечи. И терпел я, как пленник терпит свои цепи или как жаждущий путешественник терпит жажду, пока не дойдет до воды. [253]
Хвала великому Саладину
Потом меня призвал к себе письмом наш господин, царь победоносный, благо мира и религии Игра слов, основанная на буквальном значении почетных титулов Саладина: аль-Малик ан-Насир – «царь победоносный» и Салах ад-Дин – «благо религии».
, султан ислама и мусульман, объединяющий слова истинной веры и поражающий поклонников креста, воздвигающий знамя справедливости и добрых дел, оживитель власти повелителя правоверных, Абу-ль-Музаффар Юсуф ибн Айюб Юсуф ибн Айюб – имя султана Салах ад-Дина, последнего покровителя престарелого Усамы, давшего ему приют в Дамаске (в 1174– 1199 гг.).
, да украсит Аллах ислам и мусульман, даровав ему долголетие, и да укрепит их остриями его мечей и решений. Да очистит Аллах мусульманам пользование его густой тенью, как он очистил от мути источники его щедрости. Да распространит Аллах до крайних пределов земли его высочайшие приказы и запреты, и да поставит он острия его мечей судьями над шеями его врагов. Его милость откопала меня в глубине стран, хотя я был отделен от него горами и равнинами, и нашла меня в покинутом уголке земли, не имеющим ни средств, ни родины. Он вырвал меня из пасти превратностей своим прекрасным решением и перевел меня к своим высоким дверям обильными и богатыми [254] милостями. Он вправил то, что время во мне сломало, и вернул цену благодаря своему великодушию тому, что не имело цены для других по причине моих преклонных лет. Он засыпал меня самыми удивительными щедротами и пожаловал мне по своему великодушию самые драгоценные дары, так что своей безграничной милостью он вознаградил меня за мою прежнюю службу у других. Он засчитал мне эту службу и был так признателен за нее, словно сам был свидетелем ее и очевидцем. Его дары посещали меня ночью во время сна и притекали ко мне, когда я сидел в тоске. Благодаря его щедротам каждый день прибавляет мне милостей и почестей, так как он почитает достойных, хотя я и ничтожнейший из его рабов. Его благородное решение обезопасило меня от перемены счастья, его дары возвратили мне то, что вырвало у меня время губительными бедствиями. Он излил на меня свои преизбыточествующие благодеяния, после того как исполнил все должное и законное, так что всякая шея была бы слишком слаба, чтобы вынести даже легчайшую из его щедрот. Его великодушие не оставило мне ни одной мечты, исполнения которой я мог бы ожидать. Я провожу день и ночь, вознося за него молитвы; его милость достигает всех рабов Аллаха и оживляет своими благами страны. Он тот султан, который вернул к жизни заветы халифов, шедших по прямому пути Под этим именем разумеются обыкновенно четыре первых халифа: Абу Бекр, Омар, Осман и Али.
, и высоко воздвиг столпы власти и веры. Он река, не высыхающая от множества приходящих на водопои, и благотворитель, не урезывающий своих щедрот, несмотря на следующих друг за другом посетителей.
Пусть же народ не перестанет чувствовать себя под защитой его мечей в неприступном укреплении, под потоком его щедрот, как бы во время весны с ее благодатными дождями, и под его справедливым управлением, как бы в лучах света, рассеивающего мрак обид и отводящего протянутую руку хищного врага. Пусть его всепокоряющая власть держит народ [255] как бы в раскидистой тени я непрекращающемся блаженстве, идущем вновь и вновь по следам прошедшего до тех пор, пока ночь сменяется днем и вращается небесный свод.
Я молился, а два ангела – хранители свитков Ангелы, записывающие добрые и злые деяния людей.
провозгласили: «Аминь!»
Ведь властитель небесного престола близок к тому, кто призывает его.
Он сказал уже, да будет ему слава, рабам своим:
«Просите меня, ибо я тот, кто слышит и отвечает» Ср. Коран, II, 64.
.
Слава Аллаху, господу миров, и да будет его благословение на господине нашем Мухаммеде и на всем роде его! Достаточно с нас Аллаха, славного промыслителя, и все счастье, которое вы имеете, все от Аллаха.
Прибавление первое
Говорит Усама ибн Муршид ибн Али ибн Мукаллад ибн Наср ибн Мункыз, да дарует прощение Аллах ему и его родителям и всем мусульманам! Вот любопытные происшествия; часть их случилась в моем присутствии, а часть рассказали мне люди, которым я доверяю. Я сделал их добавлением к своей книге, так как они не входили в состав того, о чем я хотел упомянуть в предыдущем. Я начну с рассказов о праведных, да будет над ними всеми благословение Аллаха.
Рассказы о праведниках
Шейх имам проповедник Сирадж ад-Дин Абу Тахир Ибрахим ибн аль-Хусейн ибн Ибрахим, проповедник города Ис’ерда Ис‘ерд – нынешний Сеерт, город в Диарбекре, в верховьях Тигра.
, рассказал мне там в месяце зу-ль-ка‘да пятьсот шестьдесят второго года 19 августа – 17 сентября 1167 года.
следующее: Абу-ль-Фарадж Багдадский Абу-ль-Фарадж Багдадский – вероятно, знаменитый историк, известный под именем Ибн аль-Джаузи (1164–1202).
рассказал мне событие такого рода: «Я присутствовал,–говорил он, – на собрании у имама Абу Абдаллаха Мухаммеда аль-Баср‘и в Багдаде, когда к нему пришла какая-то женщина и оказала:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37
и расточительного. Слабость пригвоздила меня к земле, и одна часть моего тела вошла от старости в другую, так что я не узнал самого себя и стал вздыхать о том, чем я был вчера.
Я сказал, описывая свое состояние, такие стихи:
Когда я дошел до жизненного предела, которого раньше желал, я стал жаждать смерти.
Благодаря продолжительности жизни у меня не осталось силы, чтобы дать отпор превратностям судьбы, когда они на меня нападают.
Мои силы ослабли, и два моих верных союзника – мое зрение и мой слух – предали меня, когда я достиг этого предела.
Когда я встаю, мне кажется, что я подымаю гору, а при ходьбе я иду, как закованный в цепи.
Я тащусь, держа палку в той самой руке, которую я знал раньше несущей в сражении копье и меч из индийской стали.
Я провожу ночь на мягкой постели, но не сплю и ворочаюсь, словно я лежу на скалах.
Человека переворачивает жизнь, и, достигнув полного совершенства, он опять возвращается к тому, с чего начал. [248]
А в Мисре я сказал, проклиная в жизни покой и отдых, которые так быстро и поспешно оканчиваются:
Посмотри, как превратности судьбы приучили меня, после того как я поседел, к привычкам, не похожим на прежние.
В перемене воли судьбы заключается назидание, да и какое положение не меняется с течением дней?
Я был факелом войны, и всякий раз, когда она угасала, я разжигал ее, высекая белыми клинками огонь из головы врага.
Моей заботой было нападать на соперников, которых я считал добычей, отданной мне на растерзание, а они страшились меня.
В страшной схватке я двигался быстрее, чем ночь, я был стремительнее потока и тверже в бою, чем судьба.
А теперь я стал, как томная девушка, возлежащая на мягких подушках за покрывалом и пологом.
Я почти загнил от долгого отдыха, подобно тому как индийский меч ржавеет от продолжительного пребывания в ножнах.
После кольчуг войны я закутан в плащи из дабикских Дабик – селение в Северном Египте, известное вырабатывавшимися там тканями.
материй. Горе мне и этим плащам!
Я не ищу довольства и не добиваюсь его, мне нет до благосостояния яи дела, ни заботы.
Я не хочу достигнуть славы в спокойствии или добиться высокого положения, не разбив в куски белых мечей и копий.
Я полагал, что в жизни новое не стареет и тот, кто силен, не слабеет, и что, когда я вернусь в Сирию, окажутся мои дни такими же, как раньше, и время их не изменит после меня. Но когда я вернулся, то лживыми оказались обещания моих надежд, и рассеялись эти предположения, словно блестящее марево. О боже, прости за эти случайные слова, вырвавшиеся вследствие заботы, которая меня постигла, а затем рассеялась!
Возвращусь же к тому, что меня занимает, и сброшу с себя гнет мрачной ночи. [249]
Жизненного предела не изменить
Если бы сердца были чисты от скверны грехов и вручали себя ведающему сокрытое, они бы знали, что устремление в опасности войны не сокращает времени, остающегося до назначенного предела. Однажды я видел, когда мы сражались с исмаилитами в крепости Шейзар Вероятно, в 1135 году, как и в предыдущем рассказе.
, назидательный пример, из которого ясно и доблестному, и умному, и трусливому, и глупому, что срок жизни заранее установлен и предопределен, что ее предел нельзя ни приблизить, ни отдалить.
А именно, когда мы кончили в тот день сражение, кто-то закричал из крепости: «Враги!» Около меня было несколько моих товарищей, имевших с собой оружие. Мы поспешно бросились к тому, кто крикнул, и сказали ему: «Что с тобой?» – «Я слышу шорох людей вот здесь», – сказал он. Мы пошли к пустой и темной конюшне и, войдя туда, нашли там двух вооруженных людей и убили их. Мы обнаружили в конюшне убитым одного нашего товарища, тело которого на чем-то лежало. Мы подняли его и нашли под ним одного батынита, который закрылся саваном и положил убитого себе на грудь. Мы подняли тело нашего товарища и убили того, кто был под ним, а товарища [250] положили в мечеть близ этого самого места. Он получил опасные раны, и мы не сомневались, что он умер, так как он не двигался и не дышал. Клянусь Аллахом, я потрогал его голову ногой на плитах мечети, и мы были уверены, что он мертв.
Этот несчастный проходил мимо конюшни и услышал шорох. Он всунул в стойло голову, чтобы проверить, что он слышит, и один из исмаилитов втащил его туда. Они били его ножами до тех пор, пока не решили, что он умер, но Аллах великий судил, чтобы его раны на шее и на теле были зашиты, он выздоровел и стал так же здоров, как прежде. Да будет благословен Аллах, определяющий судьбы и назначающий срок кончин и жизней.
Я был свидетелем одного похожего случая. Франки, да проклянет их Аллах, сделали на нас набег в последнюю треть ночи. Мы сели на коней, намереваясь их преследовать, но мой дядя Изз ад-Дин Правитель Шейзара.
, да помилует его Аллах, удержал нас от преследования и сказал: «Это разведка, а набег будет ночью».
Из города без нашего ведома выступила за франками пехота. Франки напали на некоторых пехотинцев, когда они возвращались, и убили их, а некоторые спаслись.
На другое утро я расположился в Бендер Капице, деревне около города. Я увидел три приближающиеся фигуры, две из которых были как люди, а у среднего лицо не походило на человеческое. Когда они приблизились ко мне, оказалось, что среднего ударил мечом по носу один франк и рассек лицо до самых ушей. Половина лица отвисла и оказалась у него на груди, а между двумя половинами был разрез величиной в пядь, и тем не менее он шел между двумя другими. Этот человек отправился в город, и врач зашил и залечил его лицо. Его рана затянулась, он выздоровел и оставался таким же, как прежде, пока не умер на своей постели. Он был продавцом вьючных животных и назывался Ибн Гази «рассеченный». Его прозвали рассеченным из-за этой раны. [251]
Тягость старости
Но пусть не вздумают предполагать, что смерть можно приблизить, подвергая себя опасности, или отдалить усиленной осторожностью. В моей долгой жизни самое яркое назидание: сколько я встретил ужасов и сколько раз устремлялся в страшные места и подвергался опасностям, сражался со всадниками и убивал львов, рубил мечами, ударял копьями и наносил раны стрелами и луками! И все-таки я был защищен от рока надежной крепостью, так что достиг девяноста лет, и смотрел на свое здоровье и долголетие так, как говорил пророк, да благословит его Аллах и да приветствует: «Довольно и такой болезни, как здоровье» Смысл этого изречения в том, что слишком преклонная старость так же тягостна, как и болезнь.
. За моим опасением от этих ужасов последовало нечто более тягостное, чем смерть в бою и сражении: гибель во главе войска приятнее, чем тяготы жизни. Благодаря долгой жизни дни потребовали от меня обратно все разнообразные удовольствия и наслаждения, а тяжелая нужда замутила безоблачное счастье жизни. Я сказал о самом себе такие стихи:
Судьба к восьмидесяти годам иссушила мою кожу, и меня огорчает слабость ног и дрожание рук.
Когда я пишу, почерк у меня очень дрожащий, как почерк у испуганного человека с трясущимися руками. [252]
Удивляйся же тому, что моя рука слишком слаба, чтобы держать перо после того, как она ломала копья в груди льва.
Когда я иду с палкой в руке, моя нога становится такой тяжелой, как будто бы я погружаю ее в жидкую подмерзшую грязь.
Скажи тому, кто жаждет долгого пребывания на земле: вот последствия долгой жизни и преклонного возраста.
Мои силы ослабли и почти исчезли, и беспечное счастье прекратилось и пришло к концу. Долгая жизнь среди людей повергла меня, и притушенный огонь моего очага скоро совсем погаснет. Наконец я стал таким, как сказал о себе:
Судьба забыла обо мне, и я стал подобен верблюдице, истомленной долгим путешествием по пустыне.
Мои восемьдесят лет не оставили мне мощи, и когда я хочу встать, я чувствую себя разбитым.
Я произношу молитву сидя, а земные поклоны, когда я хочу поклониться, кажутся мне тягостью.
Это состояние предвещает мне, что время тронуться в последний путь приблизилось и путешествие уже недалеко.
Бессилие от преклонных лет сделало меня слишком слабым для службы султанам. Я покинул пороги их дверей и отделил свои судьбы от их судеб. Я уволился от служения им и возвратил им то, что они мне пожаловали из даров, так как я знал, что бессильная старость не в состоянии исполнять обязанности службы, и промысел со старым стариком не приносит выгоды эмиру. Я перестал выходить из дома и сделал безвестность своим покровом. И согласилась моя душа на уединенную жизнь на чужбине и разлуку с родиной и милыми сердцу местами, и, наконец, ее неудовольствие успокоилось, так что я не чувствовал никакой горечи. И терпел я, как пленник терпит свои цепи или как жаждущий путешественник терпит жажду, пока не дойдет до воды. [253]
Хвала великому Саладину
Потом меня призвал к себе письмом наш господин, царь победоносный, благо мира и религии Игра слов, основанная на буквальном значении почетных титулов Саладина: аль-Малик ан-Насир – «царь победоносный» и Салах ад-Дин – «благо религии».
, султан ислама и мусульман, объединяющий слова истинной веры и поражающий поклонников креста, воздвигающий знамя справедливости и добрых дел, оживитель власти повелителя правоверных, Абу-ль-Музаффар Юсуф ибн Айюб Юсуф ибн Айюб – имя султана Салах ад-Дина, последнего покровителя престарелого Усамы, давшего ему приют в Дамаске (в 1174– 1199 гг.).
, да украсит Аллах ислам и мусульман, даровав ему долголетие, и да укрепит их остриями его мечей и решений. Да очистит Аллах мусульманам пользование его густой тенью, как он очистил от мути источники его щедрости. Да распространит Аллах до крайних пределов земли его высочайшие приказы и запреты, и да поставит он острия его мечей судьями над шеями его врагов. Его милость откопала меня в глубине стран, хотя я был отделен от него горами и равнинами, и нашла меня в покинутом уголке земли, не имеющим ни средств, ни родины. Он вырвал меня из пасти превратностей своим прекрасным решением и перевел меня к своим высоким дверям обильными и богатыми [254] милостями. Он вправил то, что время во мне сломало, и вернул цену благодаря своему великодушию тому, что не имело цены для других по причине моих преклонных лет. Он засыпал меня самыми удивительными щедротами и пожаловал мне по своему великодушию самые драгоценные дары, так что своей безграничной милостью он вознаградил меня за мою прежнюю службу у других. Он засчитал мне эту службу и был так признателен за нее, словно сам был свидетелем ее и очевидцем. Его дары посещали меня ночью во время сна и притекали ко мне, когда я сидел в тоске. Благодаря его щедротам каждый день прибавляет мне милостей и почестей, так как он почитает достойных, хотя я и ничтожнейший из его рабов. Его благородное решение обезопасило меня от перемены счастья, его дары возвратили мне то, что вырвало у меня время губительными бедствиями. Он излил на меня свои преизбыточествующие благодеяния, после того как исполнил все должное и законное, так что всякая шея была бы слишком слаба, чтобы вынести даже легчайшую из его щедрот. Его великодушие не оставило мне ни одной мечты, исполнения которой я мог бы ожидать. Я провожу день и ночь, вознося за него молитвы; его милость достигает всех рабов Аллаха и оживляет своими благами страны. Он тот султан, который вернул к жизни заветы халифов, шедших по прямому пути Под этим именем разумеются обыкновенно четыре первых халифа: Абу Бекр, Омар, Осман и Али.
, и высоко воздвиг столпы власти и веры. Он река, не высыхающая от множества приходящих на водопои, и благотворитель, не урезывающий своих щедрот, несмотря на следующих друг за другом посетителей.
Пусть же народ не перестанет чувствовать себя под защитой его мечей в неприступном укреплении, под потоком его щедрот, как бы во время весны с ее благодатными дождями, и под его справедливым управлением, как бы в лучах света, рассеивающего мрак обид и отводящего протянутую руку хищного врага. Пусть его всепокоряющая власть держит народ [255] как бы в раскидистой тени я непрекращающемся блаженстве, идущем вновь и вновь по следам прошедшего до тех пор, пока ночь сменяется днем и вращается небесный свод.
Я молился, а два ангела – хранители свитков Ангелы, записывающие добрые и злые деяния людей.
провозгласили: «Аминь!»
Ведь властитель небесного престола близок к тому, кто призывает его.
Он сказал уже, да будет ему слава, рабам своим:
«Просите меня, ибо я тот, кто слышит и отвечает» Ср. Коран, II, 64.
.
Слава Аллаху, господу миров, и да будет его благословение на господине нашем Мухаммеде и на всем роде его! Достаточно с нас Аллаха, славного промыслителя, и все счастье, которое вы имеете, все от Аллаха.
Прибавление первое
Говорит Усама ибн Муршид ибн Али ибн Мукаллад ибн Наср ибн Мункыз, да дарует прощение Аллах ему и его родителям и всем мусульманам! Вот любопытные происшествия; часть их случилась в моем присутствии, а часть рассказали мне люди, которым я доверяю. Я сделал их добавлением к своей книге, так как они не входили в состав того, о чем я хотел упомянуть в предыдущем. Я начну с рассказов о праведных, да будет над ними всеми благословение Аллаха.
Рассказы о праведниках
Шейх имам проповедник Сирадж ад-Дин Абу Тахир Ибрахим ибн аль-Хусейн ибн Ибрахим, проповедник города Ис’ерда Ис‘ерд – нынешний Сеерт, город в Диарбекре, в верховьях Тигра.
, рассказал мне там в месяце зу-ль-ка‘да пятьсот шестьдесят второго года 19 августа – 17 сентября 1167 года.
следующее: Абу-ль-Фарадж Багдадский Абу-ль-Фарадж Багдадский – вероятно, знаменитый историк, известный под именем Ибн аль-Джаузи (1164–1202).
рассказал мне событие такого рода: «Я присутствовал,–говорил он, – на собрании у имама Абу Абдаллаха Мухаммеда аль-Баср‘и в Багдаде, когда к нему пришла какая-то женщина и оказала:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37