матрас на ее кровати был набит свежими лепестками гардений, поэтому, когда она предавалась любви, любовное ложе источало божественный аромат. Однажды после ссоры она приползла к дому своего возлюбленного на четвереньках. Ее ладони и колени были содраны до мяса, она просила у него прощения у всех на глазах.То, что она пришла в сопровождении принца Абдула, не мешало ей именно в это время крутить бурный роман с одним из известнейших латиноамериканских плейбоев – Пепе Доминго. Пепе был неотразим для женщин всех возрастов. Он обладал врожденным изяществом и был великолепным танцором. Казалось, что источник опасности находился непосредственно под его элегантным, выполненным по заказу, костюмом. Пепе обожал скорость, чувственные опыты и все то прекрасное, что предлагала жизнь. Больше всего он любил деньги, и его мужское достоинство и гордость ничуть не страдали оттого, что женщины, появлявшиеся в его жизни, бывали женщинами исключительно богатыми, с удовольствием оплачивавшими все его экстравагантные наклонности. Свой талант Пепе проявлял в будуаре. Как говорили женщины, знавшие его, он был в состоянии «продолжать всегда». Кроме того, негритянская кровь, которая текла в его жилах, окрашивала его член в изумительный коричнево-сиреневый цвет, и это резко увеличивало его привлекательность.Неутомимый Пепе шесть недель не отрывался от Франчески, но вдруг на одном из коктейлей она познакомилась с принцем Абдулом. Принц Абдул получил образование в Херроу и Оксфорде, он носил тюрбан с рубином величиной с куриное яйцо, на нем был костюм с Сэвайл Роу, темный оттенок его кожи прекрасно оттенял бледность Франчески. Одним словом, он являл собой образ современного паши. Их влечение возникло мгновенно и было взаимным. С коктейля Франческа и принц отбыли вдвоем, бедняга Пепе был брошен. Игорь Трубецкой, ведущий колонки светских сплетен в популярной газете, сразу зарезервировал первую полосу в завтрашний номер и отправил фоторепортера по следу. В результате в газете появилась фотография Абдула и Франчески, выходивших из ее великолепного «роллс-ройса» у парадного подъезда ее дома на Парк-авеню.Редакция Пепе добавила материала для хорошей статьи. Пепе подбил Франческе глаз, испортив таким образом ее белоснежный образ, и тем образумил ее. Франческа поведала Игорю, а он – своим читателям, что, конечно, принц Абдул – истинный джентльмен, но только Пепе может заставить задрожать землю. Однако уже несколько дней спустя принц Абдул преподнес Франческе бриллиантовые серьги, которые переливающимся каскадом спадали от мочек ее ушей до плеч. После этого, очевидно, Франческа сразу забыла о смещении пластов земной коры, и ее с Абдулом видели везде. «Везде» в то время и в трех кругах означало «Сторк клаб», и «Эль Марокко».Илона как завороженная наблюдала вместе с остальными присутствующими, как Франческа и Абдул вплыли в темный, прокуренный зал и уселись за столик, приготовленный для двоих, в серебряном ведерке их уже поджидало охлажденное шампанское – Шерман Биллингсли знал цену рекламы для своего бизнеса. Франческа сияла, понимая, что стала центром всеобщего внимания. Она начала пощипывать Абдула за ухо, что-то ему нашептывая.Когда публика пришла в себя и все пошло своим чередом, появился третий герой драмы – прибыл Доминго. Все замерли в ожидании.Он оттолкнул официанта и перешагнул через бархатный канат, отделявший вход в зал. Потом он отборными французскими и испанскими словами (испанский он знал лучше английского) наградил Франческу и Абдула, взял «Моэ и Шандон» и начал пить прямо из горлышка. Он шатался, потому что уже успел изрядно где-то накачаться, но, обретя равновесие, ринулся к столику Франчески, намереваясь поколотить Абдула.Ким мгновенно вскочил на ноги. Встав между Пепе и Абдулом, Ким заломил Пепе руку и попросил принца отойти в сторону. Женщины завизжали от волнения; Франческа, на мгновение испугавшись, уже пришла в себя, предвидя, как в утренних газетах будут расписывать инцидент в «Сторк клабс». Участие в нем Пепе с его ураганным латинским темпераментом и такой знаменитости, как Ким Хендрикс, освежит газетные сообщения об отношениях Франческа – Абдул – Пепе, за которыми, затаив дыхание, следили журналисты из «Мирро», «Ньюс», «Джорнал Америкэн», «Хералд трибюн». Она сложила свой ротик в соответствующее моменту выражение испуга и шока, чтобы фотографам было легче работать. Последние появились откуда ни возьмись.– Затихни, – сказал Ким Пепе, все еще держа его за руку и удивляясь его силе.– Дорогой! – воскликнула Франческа. Ни один из участников сцены не понял, кому адресовано это обращение.– Сука! – заорал Пепе, не давая оснований для двусмысленного толкования. – Сука! – Он наконец вспомнил английское слово, которое так долго искал.– Пожалуйста, давайте вести себя по-джентльменски, – сказал Абдул, смущенный тем, что его любовные дела становятся достоянием публики.– Пепе, будь хорошим мальчиком и иди домой, – обратился Ким к Пепе по-испански. – Я попросил его уйти, – перевел он Франческе на английский. – Я сделал правильно?– Я не хочу его больше видеть никогда в жизни! – выкрикнула Франческа. – Никогда!Ким проводил Пепе до двери, подождал, пока швейцар остановит такси, и очень нежно усадил Пепе в машину, надеясь, что он будет в состоянии сообщить свой адрес.– Позаботьтесь о моем друге, – сказал Ким водителю, вручая тому пять долларов. – У него была тяжелая ночь.Когда Ким вернулся за свой столик, ночной клуб все еще жужжал, как растревоженный улей. Биллингсли послал им еще одну бутылку «Моэ» в знак признательности, Ким угостил всех своих соседей. Первое, что сказала ему Илона, когда он подал ей бокал холодного пенящегося шампанского, было: «Вы меня не помните?» 5 На следующий день газеты вышли с фотографиями Кима и описанием его героического вторжения в треугольник Пепе – Франческа – Абдул. Появление в этой интригующей истории нового персонажа способствовало тому, что еще сотни тысяч экземпляров газет были распроданы в одночасье. Миллионы читателей газет, не прочитавших ни строчки из написанного Кимом, теперь знали его – он стал знаменит, потому что уже был знаменит. Легенда обрастала новыми подробностями.– Я тебя сразу заметил, – говорил Ким на следующий вечер за ужином. – Ты мне кого-то напомнила.– Я это поняла. С кем же ты меня спутал? – спросила она с любопытством.– Когда-нибудь я тебе расскажу. Но не сейчас, – сказал Ким. – Я чувствую себя виноватым, что сразу не узнал тебя. Все, что я могу сказать – я тебя никогда больше не забуду, – он вложил в эти слова отработанные интонации очарованного человека.В тот вечер Илона рассказала Киму о себе больше, чем она рассказывала кому бы то ни было за всю свою жизнь. О своем детстве зимой в Чарльстоне и летом на ферме в Вирджинии; о помолвке, которую она расторгла, потому что решила ехать в Нью-Йорк делать карьеру; о том, как отец через своих друзей и приятелей своих друзей сумел найти ей работу в Нью-Йорке; о том, как она любила этот город и как всегда мечтала жить в нем. Ей понравилось больше, чем это было заметно, когда Ким сказал, что она настоящая нью-йоркская женщина, умная, уравновешенная, изысканная, красивая.– Но ни в коем случае не исправляй свой акцент и не потеряй сама себя, – предупредил ее Ким. – В Нью-Йорке тысячи изысканных женщин. Но только одна Илона Вандерпоэль из Чарльстона. Если ты потеряешь себя, ты потеряешь все…Ким все чаще встречался с Илоной. Она смягчала его одиночество, которое все больше и больше истощало его; она была нетребовательна и успокаивала его одним своим присутствием; Ким был рад, что встретил ее. Чувства Илоны, однако, были значительно глубже. Она считала Кима очень и очень известным человеком, который нес бремя своей славы легко и скромно. Он был художником, но не примадонной, как многие из тех сложных и ненасытных клиентов, которых ей приходилось утешать и задабривать. Он был не таким богатым, как большинство из мужчин, которых знала Илона, но значительно более щедрым, более занятым, чем все ее знакомые, но всегда готовым посвятить ей свое время. Скоро они стали любовниками. Илона предполагала, что их близость повлечет за собой определенные обязательства.Ким только что завершил «Равнины Серенгети» и сразу же начал следующую книгу – «Воспоминания о счастливом времени» – повесть о послевоенном времени, чье действие разворачивается в Нью-Йорке и Париже. Единственные обязательства, которые Ким признавал, были его обязательства перед литературой и перед Николь. Если вы сумеете спеть такую песню, которая заставит людей забыть о Депрессии, я награжу вас медалью. Президент Гувер при награждении Руди Вали Глава четырнадцатая 1 «Сейчас не время для фривольности», – написала Николь в 1932 году в своей постоянной рубрике, которую вела у Маргарет Берримэн в Нью-Йорке с начала двадцатых годов, пересылая ей материалы каждый месяц.1932 год действительно стал ужасным годом. Во Франции, небольшой стране, шестьсот тысяч человек были безработными; их можно было видеть на улицах Парижа – они слонялись, несчастные и потерянные, злые и обескураженные; президент Франции Поль До-мер был убит Полем Горгуловым, русским фашистом; финансовый воротила Ивар Крейгер застрелился в фешенебельных парижских апартаментах, когда его империя, оцениваемая в миллиард долларов, развалилась.В Англии произошли волнения безработных у Черринг-Кросского вокзала, а многочисленный марш голода направился к Лондону под звуки «Интернационала», выдуваемые на волынках. В Германии было шесть миллионов безработных, Адольф Гитлер дважды безуспешно пытался выиграть национальные выборы и заставлял содрогаться всю страну. В Америке – двенадцать миллионов безработных, бывшие директора торговли яблоками на улицах Нью-Йорка. Двадцать тысяч ветеранов первой мировой войны пришли в Вашингтон в поисках сдельной работы, а около двух тысяч банков лопнули.Строгая экономия, к которой Николь была приучена с детства, и умение делать все, стали бесценными качествами в годы Великой Депрессии. Николь отреагировала на кризис, свернув производство, упростив модели и экономя на всем, – уроки, полученные в детстве, оказались очень полезными. Чтобы стимулировать заказы, она срезала цены на свои модели в два раза. Вес персонал, начиная с Лалы и кончая продавщицами, перешел на половинный рабочий день. «Дом Редон», как и все другие ведущие дома моделей в Париже, традиционно бывал закрыт по понедельникам. Теперь они были открыты, чтобы принимать клиентов. В расцвете грохочущих двадцатых годов Николь представляла по четыреста моделей для каждой коллекции. Теперь ее коллекции насчитывали не больше восьмидесяти образцов.Николь всегда предпочитала простоту. Теперь же ее модели достигли такой простоты, что, сама того не думая, она революционировала женскую моду. До сих пор все модницы имели обыкновение менять наряды по нескольку раз в день: утром, к обеду, для чая, для ужина. Николь покончила с этим.Идею ей подали твидовые пиджаки Кима, все еще висевшие в ее шкафах. Идея была не нова, но она до сей поры была не в состоянии осуществить ее, потому что не находила твида, который бы ей нравился. В двадцатые годы он поехала в Шотландию убеждать владельцев фабрик, выпускавших твид, производить более тонкую и легкую продукцию, пригодную для женщин. Но шотландские фабрики отказались от ее предложения. Когда англичанин покупал твидовый пиджак, он собирался носить его всю жизнь, поэтому именно такой сорт твида – тяжелый и толстый, чтобы не сказать – неразрушимый, выпускали в Шотландии многие десятилетия и даже века. Шотландцы не понимали, зачем им менять свое производство, и Николь сдалась. Теперь, став мудрее и видя пиджаки Кима ежедневно – она повесила их с краю, чтобы быть поближе к нему, – Николь обратилась со своим замыслом к Ролану Ксавье.– Вы могли бы мне сделать твид, мягкий, как суфле? – спросила она.– Эти ваши немыслимые просьбы! – ответил Ксавье, на этот раз без прежней резкости. Он уже понял, что мозговые атаки Николь зачастую выливались в очень хорошие заказы для его фабрик. Французское правительство издало специальные законы, стимулирующие производство внутри страны, и, основываясь на ее просьбе, Ксавье уже через три месяца дал Николь ткань, которая ее удовлетворила.Из схожего с суфле твида, раскрашенного в необычные цвета цикламена и канареечный, Николь разработала модель костюма, в котором можно было отправляться куда угодно. Женщины могли надевать его утром и носить целый день. Для изысканных вечерних приемов Николь сделала аналогичный костюм из черного бархата. В годы Депрессии мода продолжала следовать своими замысловатыми путями – то пряча талию, то подчеркивая ее, то не акцентируя плеч, то делая их огромными, то увеличивая, то уменьшая вырезы. Николь сделала костюм, в котором талия была обыкновенной талией на ее собственном месте, плечи имели естественные размеры и очертания, а юбка заканчивалась сразу под коленом. Костюм Николь, сделанный в расчете на реалии Депрессии, стал своеобразной женской униформой. Николь за эту модель, стимулировавшую к тому же и отрасли, связанные с самодеятельным шитьем, получила главный приз Конкурса элегантности в 1932 году.Ким прочел сообщение об этом в «Нью-Йорк таймс», послал ей поздравительную телеграмму и решил удивить ее своим визитом. Илоне он сказал, что едет в Париж собрать материалы для «Воспоминаний о счастливой жизни». 2 Депрессия напомнила Николь о бедности, в которой она жила в детстве, и в то же время пришпорила ее воображение. Тогда ее воображение помогло ей бежать из Ларонеля, теперь же оно помогло выжить «Дому Редон». Из необходимости она работала одновременно в нескольких направлениях, искала новые пути в самых разнообразных областях. Совершенно новый вид женского костюма – лишь один из примеров. Открытие бутика – небольшого магазинчика дешевых товаров при доме моделей, числящегося среди домов «от кутюр», – стало следующим революционным шагом.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49