Время от времени она подходила к окну и смотрела наружу, раздвинув шторы, но Винсент не появлялся.
Было почти три часа, когда она услышала резкий металлический звук его сапог по дорожке.
– Я уже начала беспокоиться, – сказала она, когда он вошел в дом и закрыл за собой дверь. – Просто не могла себе представить, что могло с тобой случиться.
– Пришлось разгребать очень много снега, – сказал он, снимая шапку, развязывая шарф и медленно стаскивая заледеневшие перчатки. – Больше, чем я рассчитывал… подъездная аллея, две длинные террасы, дорожка между газонами и задний двор.
– И все это ты должен был расчистить один? Ты, должно быть, страшно устал, Винсент. Ты посинел от холода. Иди к огню и грейся.
– Они даже не предложили мне чашку чая двенадцать часов…
– Господи, что же это за люди! – Одра посмотрела на Винсента в изумлении.
Он ничего не ответил.
Когда он подошел к огню, Одра заметила в его лице нечто, что сильно встревожило ее.
– Винсент, – начала она и остановилась в нерешительности. – У тебя все в порядке?
Он продолжал молчать, стоя спиной к огню, пытаясь согреться. Минуту спустя он опустил руку в карман и что-то вытащил оттуда. Повернув к Одре свое измученное, усталое лицо, он раскрыл дрожащую руку.
– Вот что они заплатили мне, – сказал он голосом, звенящим от обиды, показывая ей лежащую на ладони монету.
Одра не могла поверить своим глазам. Шестипенсовик! Она была в ужасе.
– Они заплатили тебе всего шесть пенсов за шесть часов работы. Но это возмутительно… эти люди…
Она не могла продолжать – гнев душил ее.
– Да…
Одра глубоко вздохнула, пытаясь успокоиться.
– Ох, Винсент, Винсент, дорогой мой… – Она вскочила и бросилась к нему с выражением глубокого сочувствия на лице. Нежно взяв его за руку, она сказала: – Я больше никогда не позволю тебе делать что-нибудь подобное. Никогда.
Он покачал головой и отвернулся. Спустя минуту или две он вновь повернулся к ней. В глазах его застыла печаль.
– На этой стране лежит проклятие, – произнес он.
26
«С днем рождения тебя, с днем рождения тебя, с днем рождения, дорогая мама, с днем рождения тебя». Кончив петь поздравление, Кристина бросилась через всю комнату к Одре и, почти сбив ее с ног, крепко ее обняла.
Затем, подняв глаза, она посмотрела на мать и сообщила:
– Мы устраиваем праздник в честь твоего дня рождения, мам. Мы приготовили все сами, и праздник будет для нас троих. Это наш сюрприз.
Одра улыбнулась, глядя на поднятое к ней маленькое серьезное личико.
– Это просто чудесно, дорогая, – сказала она, откидывая прядь волос со лба шестилетней дочери и думая, что сегодня она кажется очень похожей на своего отца.
Хотя у Кристины был ее цвет волос, она унаследовала от Винсента тонкие черты лица и от Лоретт черные глаза с поволокой. „Она, безусловно, в большей степени Краудер, чем Кентон, по крайней мере внешне", – снова подумала Одра. Это сходство дочери с Краудерами всегда было заметно, но в последнее время больше, чем когда-либо. Кристина сильно вытянулась, обещала быть высокой; это тоже было характерно для Краудеров.
– С днем рождения, любимая, – сказал Винсент, подходя к Одре и целуя ее в щеку.
– А я думала, что вы забыли о нем. – Одра усмехнулась.
Винсент затянулся сигаретой.
– Как мы могли? Ты последнее время делала достаточно много намеков, – поддразнил он жену.
– Мам, пожалуйста, пойдем, пойдем! Сюда! – крикнула Кристина, хватая Одру за руку и пытаясь оттащить от входной двери. – Ты должна войти сюда, в гостиную – и ты тоже, папа. Ох, пожалуйста, пойдем!
Рассмеявшись, Одра положила сумочку на маленький столик возле двери и позволила этой удивительно сильной и решительной девчушке втянуть себя в соседнюю комнату.
– Вот, – сказала Кристина, легонько и нежно подтолкнув ее, – садись, сюда, мам, на диван, а ты, папа, – она взглянула через плечо на Винсента, – можешь сесть вон на тот стул.
– Правильно, – заметил Винсент, обращаясь к Одре. – Я думаю, в ней все задатки армейского генерала.
Одра кивнула – это и в самом деле было забавно. Она откинулась назад, разгладила свое хлопчатобумажное платье и выжидающе посмотрела на Винсента.
Он встретил ее взгляд с бесстрастным выражением лица.
Кристина метнулась к старинному шкафчику в углу и вернулась с несколькими конвертами.
– Вот твои поздравительные открытки, мам, почтальон принес их сегодня утром сразу же после того, как ты ушла в больницу. Я буду давать их тебе по одной. – Она вручила Одре открытку и, наклонившись, попыталась разглядеть ее. Не в силах больше сдерживать любопытство, она спросила: – Это от кого?
– Это от тетушки Лоретт и дядюшки Майка. – Одра показала открытку. – Птички-голубянки, сидящие на ветке. Красиво, правда?
Кристина кивнула.
– Если ты дашь ее мне, я поставлю ее на каминную полку… о, спасибо, мам. – Она протянула Одре другой конверт. – Теперь открой вот этот…
Одра заметила австралийскую марку и узнала почерк Уильяма.
– Ну, это мы знаем от кого, да? – радостно воскликнула она.
– Можно посмотреть? – Кристина положила руку на плечо матери и принялась вместе с ней разглядывать открытку. – Эта тоже красивая, мам, но есть еще много других.
Конверты медленно вручались, вскрывались и после восторженных восклицаний осторожно выстраивались в ряд на каминной полке. Из Сиднея пришла еще одна открытка от брата Фредерика и его жены Марион; были открытки и от прочих членов клана Краудеров; была открытка от Гвен, которая все еще помнила день ее рождения.
Последняя из стопки была вручена девочкой особенно эффектным жестом. При этом вид у нее был торжественный – она так старалась сделать этот день необычным для своей мамы.
– А это от нас, – прошептала она, ближе наклоняясь к Одре и нежно касаясь ее щеки. – Ее выбирал папа, но он взял меня с собой в магазин, и я ему помогала.
Одра надорвала конверт и вынула поздравительную открытку. Она была самой дорогой, на глянцевой бумаге с продернутым желтым шелковым шнуром, завязанным на сгибе. На открытке была изображена ваза с желтыми розами, стоящая на столе у открытого окна, а над вазой порхала красная бабочка.
– Очаровательно! – сказала Одра, прежде чем заглянула внутрь и прочитала напечатанный стишок. Под ним была приписка от Винсента: „С пожеланиями еще многих и многих счастливых дней рождения, с любовью от мужа и дочери". Ниже стояла его подпись, к которой Кристина приблизила свою.
– Спасибо, за всю мою жизнь я не получала поздравительной открытки лучше этой, – заявила Одра, подняв глаза и улыбнувшись сначала Кристине, потом Винсенту.
Они сияли. Кристина сказала:
– Сейчас я принесу наш подарок, мам.
Она бросилась к комоду, достала из ящика сверток и принесла его матери.
– Это от папы и от меня, – сообщила она, торжественно улыбаясь.
Одра развязала ленту и принялась развертывать бумагу, гадая, что же они ей купили, и чувствуя себя бесконечно счастливой оттого, что они сделали из ее дня рождения такое событие. Это так тронуло ее, что какое-то время она не могла ничего сказать. Она увидела, что держит в руках вставленную в рамку акварель. Когда же она слегка повернула ее к свету, чтобы получше рассмотреть, то глаза ее широко раскрылись, дыхание пресеклось от удивления и восторга. На картине был летний сад на закате, пронизанный солнечным светом. На листьях сверкали дождевые капли, как если бы перед тем, как художник взялся за кисть, прошел короткий ливень.
Акварель была маленькой, но очень симпатичной, хотя и не лишенной некоторых недостатков и требовавшей доработки: одна сторона ее была незаконченной и выглядела слишком любительской. Тем не менее в пейзаже было что-то, что приковывало внимание. «Как чудесно, – думала Одра, прищурившись рассматривая картину. – И как похоже на работы отца».
Но Одра знала, что Винсенту так и не удалось найти ранние акварели Адриана Кентона.
В углу картины было смело и ясно написано имя Кристины, хотя Одра и без того догадалась бы, что она творение ее дочери. Несмотря на неумелость и детскость, Кристина сумела главное – передать на бумаге свет. Ей и раньше это удавалось. Новая работа показала, как многого она сумела добиться за последнее время. Еще с четырехлетнего возраста девочка проявляла способности к рисованию и живописи, но ее последние акварели доказывали, что она не просто способная. В ней чувствовалась одаренность. От этого открытия Одра испытала радостное возбуждение, ее охватило чувство гордости за своего ребенка.
Подняв голову, она заглянула в большие серые глаза Кристины, с беспокойством прикованные к ее лицу.
– Она не нравится тебе, мам? – У ребенка задрожали губы.
– О, Кристи, мне нравится! Мне в самом деле нравится! Это по-настоящему красиво, дорогая. Спасибо тебе большое. – Одра заключила девочку в объятия и крепко прижала ее к себе. – Извини, что сразу этого не сказала, я была поглощена ею и любовалась ею!
Кристина снова заглянула в глаза матери, и ее лицо озарилось радостью.
– Я нарисовала ее специально к твоему дню рождения, мам, а папа отнес ее в мастерскую мистера Кокса на Таун-стрит и там ее вставили в рамку. Это подарок от нас двоих… потому что папа заплатил за рамку.
– Спасибо. Это лучшее из всего, что вы могли мне подарить, это поистине самый прекрасный подарок. Я всегда буду беречь его. – Она посмотрела на акварель. – И она стоила того, чтобы ее вставить в рамку, правда, Винсент?
– Да, стоила. Я сразу понял, как она хороша, едва только Кристина показала ее мне. Ты у нас умница, малышка!
Кристина выглядела довольной.
– Куда ты ее поставишь, мамуля? – спросила она.
– Ну, дай подумать… Я только знаю, что она должна находиться на самом почетном месте в этом доме, – объявила Одра. – Как насчет того, чтобы поставить ее сюда, на каминную полку? Хотя бы временно.
С этими словами Одра поднялась и, подойдя к камину, поставила акварель посреди поздравительных открыток.
Повернувшись, она спросила у дочери:
– А чей это сад? Куда ты ходила рисовать.
– Капфер-Хауз. Я спросила у миссис Белл разрешения. И она сказала «да», я могу рисовать для тебя ее сад, и я выбрала тот красивый маленький уголок возле роз, помнишь? Миссис Белл часто выходила посмотреть, что у меня получается. Ей было интересно. Я рисовала на прошлой неделе, мам, и она заставила меня войти в дом, когда начался дождь, и дала мне стакан молока и шоколадку «Кэдбери», нет, две, а когда дождь кончился, я начала все сначала. Сад мне тогда понравился больше… он как будто весь блестел после дождя.
Одра кивнула.
– Ты прекрасно поймала настроение, Кристина, думаю, пока это самая лучшая твоя работа. Ты делаешь большие успехи.
Радости девочки не было предела.
– Кристи, дорогая, – сказал Винсент, обращаясь к дочери, – как насчет праздничного чаепития? Наверно, уже пора?
– Ну конечно! Мам, пойдем, и ты тоже, папа!
27
Это было роскошное праздничное чаепитие. Одре не позволили палец о палец ударить. Поэтому она сидела за столом в гостиной, наблюдая за хлопотами мужа и дочери, накрывавших на стол. Еще раньше она заметила, с какой тщательностью они оделись, желая превратить ее день рождения в поистине важное событие, и она не могла не чувствовать себя счастливой и польщенной. Ей стало жаль, что у нее не хватило времени сменить платье, в котором она ходила на работу, на что-нибудь более нарядное – Кристина не дала ей такой возможности.
«Какой красивый сегодня Винсент», – думала Одра, наблюдая за мужем, хозяйничающим на кухне. На нем была белоснежная рубашка, красный галстук и темно-серые носки; было очевидно, что он спешил домой, чтобы успеть еще раз побриться и переодеться к чаю. А еще он постригся, и его черные волосы, зачесанные наискось назад и открывавшие треугольный выступ на лбу, были еще влажными.
Что до Кристины, то она сегодня была само очарование.
Малышка нарядилась в свое лучшее праздничное платье из голубого шелка, отделанное узкими полосами белых кружев по лифу и по подолу и надела белоснежные короткие носочки и лакированные кожаные выходные туфли с застежками. Синяя шелковая лента вокруг головы была завязана бантом на макушке. Одра улыбнулась. Винсенту удалось вполне прилично завязать этот бант.
Откинувшись на стуле, именинница принялась с интересом разглядывать стол. Он был накрыт красивой льняной скатертью и сервирован праздничной посудой, предназначенной только для гостей. На каждую тарелку была положена льняная салфетка, а посреди стола стоял букет желтых роз из их сада в стеклянной вазе. Одра вновь не смогла сдержать улыбки – о цветах, конечно же, позаботилась Кристина.
Выключив чайник, посвистывавший на газовой конфорке, Винсент принялся заваривать чай в большом серебряном чайнике из Хай-Клю; а Кристина принесла из кладовой, где хранилась провизия, блюда с угощениями.
Тонким детским голоском она пояснила:
– Маленькие сэндвичи приготовлены так, как ты их делаешь, мам, и они все твои любимые: с паштетом, помидорами и огурцами, а еще папа купил в кооперативе баночку лосося, и мы с ним также приготовили много сэндвичей.
– Выглядят они восхитительно, – сказала Одра. – Тебе пришлось хорошенько потрудиться, да?
– Папа помогал, – ответила Кристина. Она сделала еще несколько заходов в кладовую, откуда принесла шоколадные бисквиты, сдобные булочки с изюмом, облитые сахарной глазурью ячменные лепешки и малиновый джем. – Я попросила бабушку испечь булочки и лепешки, – сказала она. – А вот клубника, мам! – Кристина поставила перед матерью блюдо. – Ой, а сливки! Я забыла сливки!
– Кристина, миленькая, давай присаживайся, – позвал ее Винсент, неся к столу чайник и принимаясь разливать чай. – Не знаю, как вы, девочки мои, но я умираю от голода.
За чаем Одра и Винсент болтали. Она рассказывала ему о том, каким хлопотливым выдался сегодняшний день в больнице св. Марии, где она теперь была старшей сестрой и отвечала за два детских и родильное отделения. Он говорил о временной работе, которую выполнял вместе с Фредом Варли; они пристраивали конюшни к особняку Пинфолда в Старом Фарли.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54