Но даже при этом было опасно продолжать преследование, оставив расположенную наверху батарею без надлежащего прикрытия, если не считать небольших групп гвардейцев. На высотах все еще находились другие русские колонны, непрерывно продолжавшие продвигаться вперед.
Дэвиду нужно было остановить своих солдат и солдат из других подразделений, которые встречались ему на пути. И если окажется необходимо, то сделать это под угрозой оружия. За то, что произошло, полетят головы.
Положение не улучшилось и после того, как остатки утреннего тумана, смешавшись с дымом от пушек, почти полностью скрыли от Дэвида все происходившее наверху и вокруг. И все-таки минут за десять майор Тэвисток добился того, что десятки солдат стали подниматься в гору, а он все продолжал подгонять остальных. Солдаты передвигались в одиночку, парами, небольшими группами, и Дэвид направлял их в нужную сторону ругательствами и угрожающими движениями сабли.
Размахивал саблей не только он. Внезапно сквозь дым и туман майор Тэвисток напоролся на двух человек. Один из них распростерся на земле, а второй поставил ногу ему на грудь и явно собирался пронзить его саблей.
– Не убивайте его! Возьмите его в плен! – Дэвид выпалил приказ, пытаясь тем временем оценить ситуацию. Оба человека оказались британцами. На земле лежал капитан Шерер, а тем, кто намеревался убить его, был Джулиан.
– Остановись, ради Бога! – громко закричал Дэвид, и Джулиан резко повернул голову в его сторону. – Ты что, спятил?
– Не вмешивайся в это, Дейв, – произнес Джулиан грубым, почти неузнаваемым голосом. Взгляд его был совершенно диким. Так мог смотреть лишь человек, полностью обезумевший от неистовой жажды крови. – Это тебя никак не касается. – Его сабля блеснула.
Вдруг Дэвид услышал выстрел. Сквозь непрерывный рев и оглушающий гром пушечных залпов, доносящихся с поля битвы, он услышал единственный выстрел и увидел, как Джулиан оглянулся, посмотрел на него удивленными глазами, а потом упал на колени и рухнул вперед, перевалившись через тело капитана Шерера.
Дэвид безучастно посмотрел на пистолет в своей руке.
Все было окутано дымом и туманом и казалось нереальным. Это время и это место, подумалось Дэвиду, не имеют никакого отношения к бушующей кругом смертельной битве. И вообще ни к чему, кроме того, что произошло здесь. И о битве, и обо всем остальном можно забыть.
– Черт возьми! – Дрожащий голос принадлежал капитану Шереру. – Он совершенно рехнулся, майор. Если бы не вы, то меня уже не было бы в живых. Я обязан вам жизнью. – Шерер неуклюже пытался выбраться из-под упавшего на него тела.
Дэвид почувствовал, как чья-то рука (может, его собственная?) уверенно вкладывает пистолет в кобуру. Ноги, словно налитые свинцом – он не ощущал их своими, – повели его к двум лежащим на земле переплетенным телам. Он осторожно перевернул Джулиана вверх лицом и посмотрел на маленькое, смертельное, окаймленное кровью отверстие как раз над его сердцем. Он прикоснулся тремя пальцами к шее Джулиана. Пульс не прощупывался.
– Он мертв, – сказал Дэвид, ни к кому конкретно не обращаясь.
Капитан Шерер с трудом пытался встать на ноги, поддерживая окровавленную правую руку.
– У вас не было иного выбора, сэр, – огорченно сказал он, – иначе вам пришлось бы просто наблюдать за тем, как он хладнокровно убьет собрата-офицера. У вас не было выбора.
– Джулиан… – Губы Дэвида выговорили его имя, но вряд ли кто-нибудь услышал бы его, даже если бы кругом не грохотали пушки.
– Он пал в бою, – резко сказал капитан Шерер. – Смертью героя, сэр. Застрелен убегавшим русским. Они подают сигнал, сэр.
Три русских батальона продвигались над ними вдоль высот, отрезая их от оставшихся у батареи возглавляемых герцогом Кембриджским гренадеров со знаменами. Раздающиеся голоса призывали вернуться обратно всех тех, кто остался на склонах Китспура.
Они могли бы вообще никогда не откликнуться на эти призывы, если бы к ним на помощь не пришли французы – в тот самый момент, когда они с боем прорывались сквозь русские колонны, направляясь к знаменам, а потом продолжали сражаться вместе с остававшимися гвардейцами, чтобы подняться с ними в безопасное место. Но в самую последнюю минуту подошли французы и оттеснили русские колонны в лощину святого Климента.
Но и при этом много британцев так и не сумели прорваться. Капитан Шерер каким-то чудом спасся, несмотря на то что не мог действовать одной рукой. Майор лорд Тэвисток, которым в бою управлял один лишь инстинкт, сражался, размахивая саблей во все стороны. Он свалился раненый и, вероятно, был бы прикончен русским штыком, если бы свои не перетащили его в безопасное место.
Когда Дэвида несли в лазаретную палатку, он потерял сознание. Одна пуля пробила мышцы левой руки, а другая застряла между икрой и костью левой ноги.
Он едва не умер. Было удивительно, что он не умер. Многим тысячам раненых, отчаянно желавшим остаться в живых, это не удалось. А вот майор Тэвисток, утративший всякое желание жить, тем не менее выжил.
Он обругал хирурга, который хотел ампутировать ему руку и ногу. И пригрозил ему смертью, а то и чем-нибудь похуже, если только тот попытается осуществить свою затею. Обе пули были удалены в госпитале в Балаклаве. А потом у Дэвида началась лихорадка, которая принесла смерть гораздо большему числу людей, чем раны или шок от ампутации.
Из-за высокой температуры Дэвид даже не знал, что его опять перевезли: погрузили на борт корабля и доставили в размещенный в бараках госпиталь в Скутари. Он мог бы умереть – и почти непременно умер бы, – если бы там не оказалась группа дам – сестер милосердия, только что прибывших из Англии. Они настояли на очистке помещений и воздуха в госпитале.
При всем этом то, что Дэвид остался жив, было чудом. Одна из сестер – их начальница – предупредила его, что он может умереть.
– Ваши раны, майор, заживают хорошо, – как бы излагая непреложный факт, сказала ему мисс Найтингейл через несколько недель после его прибытия. – Но вы умираете. Вы же понимаете это?
При всей заботе, которую она проявляла в отношении пациентов, мисс Найтингейл явно не бросалась словами. Майору Тэвистоку стоило больших усилий не послать ее к черту, что он собирался вот-вот сделать. Ведь она все-таки леди.
– Вылечить себя можете только вы сами, – заявила мисс Найтингейл. – Ваши истинные раны таковы, что ни я, ни хирурги не в состоянии вылечить их. Вы все еще не можете забыть эти смерти? – Ее тон неожиданно стал ласковым, понимающим.
– Я убил своего брата, – сказал ей Дэвид, закрыв глаза.
Мисс Найтингейл долго не отвечала ему, а он не открывал глаз, чтобы посмотреть, не ушла ли она.
– Я не знаю, насколько буквально следует понимать ваши слова, майор, – сказала она. – У вас есть жена? Или мать и отец? Или какие-нибудь другие родственники? Есть ли кто-нибудь, кто станет горевать, если вы умрете? Но разве умереть, если вы можете жить, не значит поддаваться своим собственным слабостям?
Когда наконец Дэвид открыл глаза, она уже ушла.
Он убил Джулиана. Джулиана, которого любил, несмотря ни на что. Дэвид мог тогда закричать еще раз и отклонить в сторону устремленное вниз сверкающее лезвие. Или мог выстрелить в руку или ногу. Но вместо этого он прицелился в сердце.
Он убил мужа Ребекки, мужчину, которого она любила больше всех на свете. Он никогда не сможет вернуться домой и повстречаться с ней. Дэвид старался не представлять себе Ребекку в тот момент, когда ей сообщат эту новость. Он изо всех сил пытался гнать от себя эти образы, но они упрямо преследовали его – и во сне, и наяву. При одной мысли о том, что ему, убийце Джулиана, предстоит встретиться лицом к лицу с его женой, Дэвида вновь и вновь охватывало желание умереть. Он завидовал тем, кого уже настигла смерть – внешне такая легкая.
Он пытался перестать представлять себе, как его отец встретит известие о смерти Джулиана. Дэвид был единственным сыном у отца, его единственным ребенком. Отец возражал против того, чтобы его сын покупал патент для службы в гвардии, поскольку права Дэвида как землевладельца и наследника графского титула позволяли ему остаться дома. Но он должен был уехать. Уехать от Ребекки. По иронии судьбы случилось так, что его решение поступить на военную службу привело в армию и Джулиана – всего за каких-то несколько месяцев до свадьбы.
Мог ли Дэвид сознательно умереть и причинить отцу все эти страдания? Мог ли он так поступить?
В конце концов Дэвид решил выжить – словно полностью контролировал свою судьбу. Это произошло, когда он подслушал, как хирург и мисс Найтингейл обсуждают желательность его эвакуации домой. Меньше всего на свете он хотел бы оказаться дома. Если нужно выжить и выздороветь, чтобы отсрочить возвращение, то майор Тэвисток обязательно выживет и поправится.
Дэвид вернулся в свой полк в Крыму вскоре после Рождества и смог вместе со своими солдатами и друзьями-офицерами выстрадать все неописуемые ужасы тамошней зимы – без соответствующей одежды, подходящего жилья, нормального питания. Он чуть ли не радовался этим страданиям. В течение последующего года Дэвид вновь и вновь отличался в боях, завоевав хорошую репутацию своей отважной и непреклонной верностью служебному долгу. Он был награжден недавно учрежденным орденом – «Крестом Виктории», присуждаемым за выдающуюся доблесть.
Капитан сэр Джордж Шерер стал инвалидом после Инкерманской битвы и отбыл на родину. Капитан сэр Джулиан Кардвелл был похоронен вместе со многими другими солдатами и офицерами на Инкерманских высотах. О нем вспоминали как о герое и милом распутнике.
Дэвид разыскал его могилу. Он посетил ее лишь раз после возвращения из Скутари. Шел он туда с глубокой грустью. Это была братская могила. Кто-то бесстрастно собрал и захоронил всех вместе – офицеров и рядовых. Согласно обычаю, офицеров было принято хоронить в отдельных, аккуратно обозначенных могилах. Но Джулиана захоронили вместе со всеми другими воинами – из всех полков и всех званий, – которые не вернулись живыми с Китспура.
Похоже, и во время сражений, и после них всюду царила неразбериха. Дэвид горевал, что его не было там чтобы идентифицировать тело Джулиана, чтобы похоронить его пристойно, в соответствии с его званием. Он стоял с окаменевшим лицом и смотрел вниз на большую, занесенную снегом могилу.
Там лежал Джулиан. Джулиан, его брат. Человек, которого он убил.
Джулиан никогда не вернется.
Майор лорд Тэвисток будет один хранить свою тайну и нести бремя своей вины.
Глава 3
Крейборн, Англия, июль 1856 года
Весной 1856 года был заключен Парижский мирный договор. Он положил конец той полосе испытаний, что вошла в историю под названием Крымской войны, самой тяжелой и кровопролитной из всех войн, в которых до сих пор участвовали британцы. Домой начали возвращаться оставшиеся в живых из числа тех, кто покинул Британию более двух лет назад, в том числе раненые и искалеченные.
Леди Кардвелл все еще одевалась в черные цвета. По прошествии первого года с момента гибели Джулиана она неохотно отказалась от вуали и нарукавной повязки из толстого крепа, но продолжала носить траур, поскольку печаль не покидала ее.
Ребекка любила Джулиана. Он так долго привносил любовь и веселье в ее жизнь, что она не могла даже вспомнить то время, когда его не было рядом с ней. Джулиан был ее жизнью. Ребекка все еще не осознала, как жить без него.
Теперь же боль опять обострилась. А вместе с ней и чувство вины. Ребекка стояла у окна своей личной гостиной в Крейборне, загородном доме графа Хартингтона, и смотрела на подъездную аллею – на то место, где она в полумиле от дома скрывалась за деревьями. В минувшие четыре дня это стало постоянным занятием леди Кардвелл в послеобеденные часы, когда она ждала возвращения с вокзала экипажа. Она решила, что будет делать так до тех пор, пока наконец не приедет Дэвид. Об этом сообщил Ребекке его отец.
Дэвид…
Она хотела бы, чтобы из жизни ушел именно Дэвид. Дэвид, а не Джулиан. Она горько плакала от несправедливости случившегося. Оттого, что погиб Джулиан, а Дэвид остался в живых. Ребекка где-то читала, что хорошие люди умирают молодыми, а порочные продолжают жить. Сама эта идея была предельно глупой, но даже если это и так, то все равно: почему должен был умереть именно Джулиан? Он был воплощением жизни, любви, смеха…
Вскоре, однако, к Ребекке вернулись здравые мысли. И она почувствовала себя виноватой. Как она вообще могла желать смерти другому человеку, чтобы удалось выжить ее мужу? Будто между двумя этими фактами существует прямая зависимость. Она же не хотела этого. Она не хотела, чтобы Дэвид умер. Ей лишь было нужно, чтобы выжил Джулиан. Она страстно желала, чтобы выжили они оба.
Именно над этим размышляла Ребекка, когда в Крейборн приехал какой-то мрачный, встревоженный солдат и попросил о приватной беседе с графом. Она тогда поняла, что один из двух близких ей людей мертв. Но когда она прохаживалась по холлу перед библиотекой, испытывая сердечную боль и тошноту и отказавшись от компании Луизы, Ребекка отнюдь не думала, что им окажется Дэвид. Такая мысль ей даже не приходила в голову. Она лишь надеялась, упрямо надеялась на то, что речь идет не о Джулиане. Ее хрупкая надежда основывалась на том факте, что солдат не стал говорить с ней лично.
Но надежда начала испаряться, как только раскрылась дверь в библиотеку и помрачневший, осунувшийся граф попросил Ребекку пройти внутрь. Тут-то она осознала, что погиб Джулиан, а не Дэвид.
Граф мог бы и не говорить ей об этом. Однако в ней все же теплились остатки надежды, что граф зовет ее, чтобы сообщить о смерти своего сына. Значит, она действительно хотела, чтобы смерть унесла именно Дэвида.
Но это произошло с Джулианом. Он погиб в Крыму в битве – как называется то место? – у Инкермана. Когда пришло известие, Джулиан был мертв уже несколько недель.
Ребекка попыталась еще раз осмыслить свои чувства. Она все-таки не хотела смерти Дэвида. Но она и вправду ненавидела его.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57