– Тебе нужно просто расслабиться, – сказал Дэвид. – Ничего ужасного не произошло. Ты упала в обморок. Вот и все.
Когда Ребекка стала постепенно приходить в сознание, она поняла, что находится в своей туалетной комнате.
– Как это глупо с моей стороны, – произнесла она. – Что могут подумать люди?
– Они поймут, что в зале было для тебя слишком жарко и ты слишком переволновалась, – спокойно ответил он ей. – Подержи некоторое время голову в таком положении. Я принесу тебе стакан воды.
– Я не могу представить себе, что была бы способна на нечто более нелепое, – сказала она, подняв через минуту-другую голову и взяв стакан из его рук. – И не могу понять, чем же все это вызвано. Я до сих пор никогда не падала в обморок. Нам нужно вернуться вниз, Дэвид.
После того как она сделала несколько глотков, Дэвид поставил стакан на ее умывальник.
– Что тебе сказал Шерер? – тихо спросил он.
– Ничего нового. Все, как обычно, – ответила ода. – Что ты спас ему жизнь. Что пуля попала Джулиану прямо в сердце. Боюсь, что все это я воспринимаю излишне болезненно. Но его слова были не ко времени и не к месту.
– И больше он ничего не сказал?
– Нет, – ответила она. – Все как обычно. Беда, однако, в том, Дэвид, что теперь я знаю, что именно он способен сказать, а это гораздо хуже. Это не того рода разговоры, которые кто-нибудь хотел бы услышать на балу.
– Они уедут утренним поездом, – сказал Дэвид.
– Я уверена, что он не хотел причинить мне боль, – заметила она. – Однако он говорил неприятные вещи. Я готова спуститься вниз. Но мне как-то не по себе.
– Обопрись на мою руку, – попросил Дэвид. – Встанешь поближе к какому-нибудь окну. Дай мне сигнал, если вновь почувствуешь, что приближается обморок.
– Этого не будет, – заверила она. – Мне так жаль, Дэвид, что я вызвала такую сумятицу.
Когда они спускались вниз, она все время повторяла себе: «Алый мундир…» – и отчаянно пыталась думать о чем-то другом. Ее мысли перемешались… Три алых мундира… Три британских офицера – у третьего мужчины также была сабля… Никакого русского вообще не было… Два офицера сошлись в поединке из-за женщины – жены одного из них, любовницы другого… И наконец, третий мужчина. Тот, что оказался между ними, стремившийся примирить их и получивший пулю. Убитый.
– Ты уверена, что чувствуешь себя хорошо? – спросил Дэвид, когда они приблизились к дверям в бальный зал. Он взял ее за руку.
Ребекку охватила внезапная паника. Захотелось вырвать свою руку. Однако было не самое удачное время для истерики. Выработанная годами выдержка помогла Ребекке взять себя в руки.
Хотя бы потому, что она сейчас шла со своим мужем. Убийцей ее первого мужа.
– Все в порядке, спасибо, – ответила она. – С моей стороны было глупо падать в обморок. Теперь я пришла в себя.
Она улыбнулась, скрывая свое замешательство, когда так много людей повернулось к ней, вглядываясь в ее лицо, как только она вошла в бальный зал снова под руку с Дэвидом.
Дэвид подумал, что ему следовало проявить больше силы воли и отослать Шереров прочь, как только те прибыли в Стэдвелл. Ведь в конечном счете он в пршлый раз просил Шерера покинуть их дом. Сэру Джорджу следовало бы знать, что он здесь нежелателен.
Дэвид же не отправил их прочь. А Шерер сказал Ребекке нечто такое, что привело ее к обмороку. В его словах, как сказала Ребекка, не было ничего особенного,
Все было, как обычно. Но и обычное оказалось достаточно неприятным. Напомнить ей в самый разгар бала, что Джулиан, которого она так любила, погиб от пули, пронзившей его сердце, было более чем достаточно, чтобы вызвать ее обморок.
Лорд Тэвисток снова задумался, почему Шерер так сильно ненавидит его, хотя он, Дэвид, несомненно, спас ему жизнь. Выстрели он секундой позже – и Шерер погиб бы от вонзившейся ему в грудь сабли Джулиана. Дэвид спас его от смерти.
Однако причину выяснить было не так трудно, как он предполагал. Для мужчины, подобного Шереру, и для многих других мужчин унизительно сознавать, что тебя спасли от сабли человека, который спал с твоей женой. Поэтому легче ненавидеть человека, который спас тебя, чем испытывать к нему благодарность.
И Дэвид знал, что Шерер пытается выяснить причины, побудившие майора убить Джулиана, рассматривая эту проблему на фоне поспешной женитьбы Дэвида на вдове Джулиана после возвращения домой. Шерер размышлял, были ли мотивы лорда Тэвистока столь бескорыстны, как это первоначально казалось. Подозрения Шерера отражали эхо ночных кошмаров Дэвида: он ведь и сам боялся, что убил Джулиана из ненависти и ревности, что подсознательно хотел расчистить себе путь к женитьбе на Ребекке.
Не вызывало сомнений и то, что Шерер ненавидит Ребекку. Не потому ли, что полагает, будто она так же была неверна Джулиану, как и Синтия Шерер – своему мужу? Или просто потому, что она была женой Джулиана? А может быть, его ненависть основана на принципе «око за око»? Джулиан заставил его страдать. Теперь он заставит страдать жену Джулиана.
Учитывая состояние Ребекки, виконт ругал себя за то, что сразу же не прогнал Шереров. Он содрогался при мысли о том, что они останутся в доме на ночь и уедут лишь утром.
Со стороны Дэвида было ошибкой пытаться заняться с Ребеккой любовью сразу же после бала. Она устала, а Чарльз проснулся и потребовал, чтобы его накормили в этот поздний час.
Когда Ребекка наконец легла, то выглядела удрученной. Возможно, что после столь напряженного дня наступила разрядка. Давали о себе знать последствия обморока. Она была удручена тем, что сказал ей Шерер. Да и сам Дэвид был не в духе по той же причине. К тому же он корил себя за то, что не сумел уберечь свою жену от страданий.
Дотронувшись до нее, он ощутил прежнюю Ребекку. Она напряглась при первом же его прикосновении, а затем сознательно, усилием воли заставила себя расслабиться. Она хранила молчание и никак не реагировала на Дэвида. Лишь демонстрировала покорность. Он проявил настойчивость, трогая и целуя ее в такие места, где его поцелуи и прикосновения должны были бы возбудить в ней неистовую страсть. Ему пришлось наконец признать свое поражение и лечь на жену, так и не сумев ее возбудить.
Но он все равно не смог ничего сделать. В самый последний момент он испытал унизительное чувство: его мужская сила изменила ему. Дэвид лег рядом с женой и уставился в темноту. Он не повернул головы, чтобы удостовериться, что Ребекка заснула.
Дэвид боролся с охватившими его паникой и отчаянием. Вышло так, что у них был полный забот день и они оба устали. И оба были расстроены приездом к ним непрошеных гостей. Завтра они снова останутся одни. Завтра они сумеют восстановить то, что пошло прахом сегодня.
Каким же хрупким оказалось их счастье! Оно в любой момент могло разрушиться. Но завтра они снова вернут его.
Испытывая тупую боль в сердце, Дэвид пытался догадаться о том, что же все-таки сказал Ребекке Джордж Шерер.
Глава 20
Шли месяцы, и Ребекка постепенно осознала, как ужасно таить в душе глубокие, мрачные подозрения. Это уже не просто легкие подозрения, которые можно было бы без колебаний выбросить из головы, решив, что они тебя не касаются. Эти подозрения теперь очень сильно затрагивали Ребекку.
И вместе с тем они были полностью лишены оснований. Они базировались исключительно на злонамеренных инсинуациях подлого, обиженного человека, который стремился к любому отмщению, независимо от того, насколько повинна или вовсе безгрешна избранная им жертва. Даже его жена признала, что порой он кажется ей помешанным.
Эти подозрения были смехотворны… Дики… Безумны… Кошмарны…
Они вселяли ужас.
Проходили дни, недели и даже месяцы, и Ребекка осознала, что ей следовало бы решительно действовать с самого начала. Как только она пришла в себя после обморока, ей следовало бы рассказать Дэвиду, о чем говорил сэр Джордж. Она должна была взглянуть Дэвиду в глаза и объяснить, на что, по ее мнению, сэр Джордж намекал. Ей надо было выяснить у Дэвида, правда ли это.
Конечно же, это не могло оказаться правдой. Дэвид посмотрел бы на нее недоверчиво и рассмеялся бы. Они оба рассмеялись бы – не только потому, что сказанное Джорджем Шерером было занятно, но и испытав чувство огромного облегчения. Дэвид признался бы, что у него был роман с Синтией Шерер, и предположил бы, что теперь сэр Джордж пытается расстроить его брак, поскольку он, Дэвид, расстроил семейную жизнь Шереров.
Дэвид виноват в этом, и ничего хорошего в его поступке не было. Но чувство облегчения все равно пришло бы. Все это уже в прошлом. Он с этим покончил. И это фактически никак бы не отразилось на ее браке. Все это произошло очень давно.
Ребекка говорила себе, что именно так ей следовало бы поступить. Но она знала, что не могла этого сделать. Потому что всегда существовала вероятность, что он не посмотрит на нее недоверчиво и не рассмеется. Всегда существовала возможность того, что…
Нет! Такой возможности, такой вероятности вообще никогда не было.
В течение этих месяцев Ребекка порой подозревала, что она, должно быть, снова забеременела. Ее все время тошнило, а по утрам иногда рвало. Часто ее охватывала усталость и сонливость. Но она не была беременна.
Они с Дэвидом продолжали совместно работать и обсуждать свои планы. Они по-прежнему активно участвовали в общественной жизни. Они все еще проводили много времени со своим сыном, и по отдельности, и вместе. И они по-прежнему спали в одной постели и занимались любовью. Порой неистово.
Однако удовлетворенность жизнью и счастье куда-то исчезли. Они оба слишком отчетливо понимали, что существуют разделяющие их барьеры. И вместе с тем и он, и она упорно стремились не признавать этого. У них не было желания открыто признать наличие барьеров и обсудить ситуацию.
Возможность ушибиться об эти барьеры рождала у нее ужас.
И Ребекке ничего не оставалось, кроме как погружаться в свои кошмарные подозрения. Она наблюдала за тем, как на лице Дэвида вновь появляется прежнее суровое выражение, как снова мрачнеет его взгляд. Порой она раздумывала, почему муж не задает вопросов. Не свидетельствует ли это о том, что он вынужден скрывать что-либо более серьезное, нежели любовная связь с леди Шерер? Ведь в конце концов она уже поставила его перед таким вопросом.
Все эти размышления вызывали у нее новые приступы тошноты.
Когда супруги вернулись в Стэдвелл из Крейборна, где проводили рождественские праздники, Дэвид подумал, что до наступления весны осталось не так уж много времени. Возможно, все опять наладится, когда они смогут проводить время вне стен дома, когда возобновятся все намеченные на этот год работы.
* * *
Ребекка сидела в купе поезда с Чарльзом на коленях и заставляла сына безмятежно смеяться. Этого добиться было совсем нетрудно. Он был веселым ребенком и обожал свою мать. Ребекка изображала собачий лай и делала вид, что кусает Чарльза за живот. А потом смеялась вместе с ним.
Но в отношениях со всеми людьми, кроме сына, она снова становилась спокойной, уравновешенной. Она больше не находила в себе удовлетворенности жизнью, не говоря уже о счастье. И даже когда она отвечала на любовные ласки мужа, то делала это скорее от отчаяния. В ней теперь не было радостного удивления, которое она испытывала, когда Дэвид научил ее получать удовольствие от интимной близости.
Можно было, конечно, точно установить время наступления этой перемены. Шерер действовал отнюдь не обычным методом, когда довел Ребекку на балу до обморока. За его поведением крылось что-то другое. Теперь Дэвид понял, что уже тогда ему следовало действовать решительно. Он должен был заставить Ребекку рассказать ему все. Он должен был все окончательно выяснить.
Ему не хватало лишь одного – смелости.
А что, если Ребекка обо всем догадывается?
И как они смогут продолжать жить вместе, если когда-нибудь все окончательно раскроется?
И все же, размышлял Дэвид, пока Чарльз, которому надоело играть в собаку, сполз с колен матери, встал на четвереньки, чтобы потянуть за папину цепочку для часов, – и все же не будет ли лучше, если произойдет все что угодно – только бы не терпеть эту постоянную напряженность, установившуюся в их отношениях друг с другом? Это постоянное осознание какой-то недосказанности между ними?
Возможно, было бы даже лучше теперь сыграть в открытую. Вдруг, окажется, что все не так плохо, как он предполагает?
Смогла бы Ребекка вести себя по-прежнему, если бы Шерер рассказал ей всю правду? А что, если Шерер рассказал ей лишь о романе между его женой и Джулианом? Может быть, именно это и тревожит Ребекку.
Если это так, то Дэвид, вероятно, смог бы успокоить ее. Для Ребекки было бы ужасно узнать правду. Но Дэвид смог бы уверить ее, что Джулиан пошел на эту любовную интрижку, потому что был одинок и отчаянно скучал по Ребекке. Дэвид смог бы рассказать Ребекке о том, что Джулиан испытывал чувство вины, о том, что мечтал поскорее оказаться дома.
Дэвиду при этом даже не пришлось бы много лгать.
Он вынул часы из жилетного кармана, приложил их к уху Чарльза и довольно рассмеялся, когда сын повернул голову, чтобы рассмотреть то, что издает такие странные звуки, и попытался засунуть эту штуку себе в рот.
Но Дэвид знал, что он не станет рассказывать ей всю правду. Слишком опасно. Слишком многое поставлено на карту. Даже то, как складываются их отношения в данный момент, все же лучше, чем если бы они совсем исчезли.
Вместе с тем, когда они вернулись в Стэдвелл, Дэвид осознал, что сохранять молчание больше невозможно.
Когда они приехали домой, Чарльз был в дурном настроении. Он не захотел спать в поезде и поэтому пропустил свой обычный послеполуденный сон. Дэвид отнес сына в детскую комнату, и Ребекка пошла вместе с ними, чтобы, прежде чем передать сына под надзор няни, сменить ему пеленки.
– Миссис Мэттыоз сказала, что чай немедленно подадут в гостиную, – сообщил Дэвид, как только они вышли из детской. – Идем прямо туда. Будет очень приятно посидеть у камина и выпить по чашке чая.
– На улице зябко, – согласилась Ребекка.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57