Лишь этим и можно было объяснить ее покорность.
– Благодарю тебя, Дэвид, – сказала Ребекка.
Глава 15
Ребекка спустилась вниз в первый раз в сочельник, на день раньше обещанного ей Дэвидом срока. По случаю такой даты граф, Луиза и Дэвид отобедали вместе с ней в ее комнате, а потом удалились, дав Ребекке возможность отдохнуть. Попозже они собирались пойти в церковь.
Оставшись одна, Ребекка попыталась не дать чувству подавленности овладеть ею. Впрочем, все способствовало совершенно противоположному настроению. Завтра – Рождество, и Ребекка собиралась впервые за месяц спуститься вниз. Это было бы самое значительное, самое прекрасное событие в ее нынешней жизни: миновал месяц, четвертый месяц, а она все еще была беременна.
Если только удастся благополучно преодолеть четвертый месяц, сказал сэр Руперт Бедуэлл, тогда она, вероятно, сможет доносить младенца до положенного срока. И Ребекка должна была вот-вот вступить в пятый месяц. «О нет, – решила она, закрыв глаза и легко положив обе руки на живот, – у меня нет никаких оснований грустить из-за того, что я вечером в сочельник осталась одна. Это просто глупо».
А потом дверь снова открылась, и, повернув голову, Ребекка увидела вернувшегося в спальню Дэвида. Она тоскующим взглядом посмотрела на него и попыталась решить, понимает ли он, насколько она стала зависеть от него за минувший месяц. Его визиты к ней превратились в главное событие дня, хотя они беседовали лишь на абсолютно отвлеченные темы. Порой она даже задумывалась, не обманывается ли, вспоминая, как он сжимал ее в объятиях и плакал вместе с ней. Но она знала, что это ей не приснилось. Просто дала себя знать одна из немногих трещин в том панцире, с помощью которого Дэвид столь тщательно скрывал свою душу от посторонних взглядов.
Ребекка пыталась понять, знает ли Дэвид, насколько он теперь стал нужен ей по ночам. Она сомневалась в том, что смогла бы заснуть, если бы мужа не было рядом с ней. Ведь лежать круглые сутки в постели – это такая тоска…
Дэвид никогда не пытался прикоснуться к ней или поцеловать ее, но Ребекка ощущала тепло его присутствия рядом с собой и знала, что он, если будет надо, всегда ей поможет. Порой она просыпалась ночью и обнаруживала, что они с Дэвидом лежат, тесно прижавшись друг к другу, и совершенно непонятно, по чьей инициативе это произошло. Иногда Ребекка застенчиво отодвигалась от Дэвида. Но бывали моменты, когда она чувствовала себя слишком тепло и уютно, чтобы подвинуться, и тогда просто закрывала глаза и вновь погружалась в сон.
– Ты что-нибудь забыл? – спросила она.
– К нам пришли поколядовать, – объяснил он. – Их целая армия, Ребекка. Они заполнили весь холл. И хотят повидать тебя. Я, однако, не думаю, что их стоит приводить сюда.
Она рассмеялась.
– Я считаю, что легче тебя туда отнести, – сказал он. – Ты смогла бы это выдержать?
– Вниз? – Ребекка почувствовала себя ребенком, которому предложили редкое угощение. – Сейчас?.. Да ты только взгляни на меня.
– Ты очень хорошо заплела волосы к обеду, – заметил он. – Прическа до сих пор выглядит аккуратно. Я принесу тебе халат и закутаю тебя в одеяло. Но конечно, если только ты сама этого хочешь, Ребекка. Если нет, то я им скажу, что ты себя пока еще не очень хорошо чувствуешь. Если я оставлю дверь открытой, то ты услышишь, как они поют. Я не преувеличил, когда сказал, что их там целая армия.
– Я хочу, – поспешно сказала она, сев в постели и сбросив одеяло. – Сейчас Рождество. Я его обычно любила больше любого другого праздника. Мне кажется, что многие годы я его по-настоящему не праздновала. В последний раз это было в Лондоне вместе с Джу…
– Я сейчас принесу твой халат и одеяло, – сказал Дэвид, уходя в туалетную комнату.
Да, то было в Лондоне вместе с Джулианом. Шумные праздники с множеством служивших с ним офицеров и их женами. Ей там не очень понравилось. Ребекка предпочла бы быть наедине с мужем или в кругу близких друзей. Но Джулиан всегда любил большие сборища.
Это было за несколько дней до ее выкидыша. Возможно, он и случился потому, что она все рождественские дни вопреки своему желанию протанцевала. Джулиан настаивал на том, чтобы Ребекка получила удовольствие. Он утверждал, что ее одолевает хандра, когда она пытается вести спокойную жизнь из страха, что у нее снова произойдет выкидыш.
– Вот все, что надо, – сказал Дэвид и помог Ребекке, сидевшей на краю кровати, надеть халат. – Нет-нет, не вставай. Я оберну тебя одеялом вот так и отнесу вниз. Тебе удобно?
– Я, должно быть, вешу целую тонну, – сказала она. – Весь этот месяц я только и делала, что лежала, и моим единственным занятием было прибавлять в весе.
– Ты как пушинка, – возразил Дэвид.
Он почти не преувеличил. Когда он спускался с ней по лестнице, Ребекка слышала звуки голосов, а когда они подошли к ведущей в холл двери, то ей показалось, что внутри не протолкнуться. Народу было и вправду многовато, но Ребекка тут же разглядела в этой толпе Мириам Фелпс со всеми ее вязальщицами и портнихами и улыбнулась.
Увидев, ее, все стали аплодировать, а затем разразились радостными возгласами. Несколько мужчин в знак приветствия засвистели. Они все уже были в явно праздничном настроении. Ребекка почувствовала, что на глаза неожиданно навернулись слезы, и ей на несколько мгновений пришлось укрыть свое лицо за плечом Дэвида. Когда Ребекка вновь взглянула, то увидела графа и Луизу, стоявших у одного из больших каминов. Во всех каминах пылали толстые поленья. К огню была пододвинута дубовая скамья.
Дэвид усадил на нее Ребекку и сел рядом с ней, не убирая руку с ее плеч. Наступила почти полная тишина.
– Вы поете колядки? – спросила Ребекка. – Так вы же должны ходить из дома в дом. Хотя, судя по тому, сколько вас здесь, сейчас все дома пусты?
Раздался взрыв смеха.
По-видимому, кому-то пришла в голову мысль пойти поколядовать в Стэдвелл. Ведь довольно долго в доме никто не жил. А все знали, что виконтесса прикована к постели и не сможет прийти в церковь. Идея распространилась подобно пожару, и пришли почти все – обитатели коттеджей, многие из деревни.
– Вопрос в том, – сказала Ребекка, – умеете ли вы петь?
И вновь по толпе прокатился хохот. Многие, многие умели петь и пели, а те, кто не умел, все равно присоединились к хору. И было отнюдь не важно, что некоторые пели слишком громко, слишком хрипло или совсем не в тон. Это действительно не имело никакого значения. Ребекка тоже стала подпевать, она слышала, что совсем рядом с ее ухом звучит голос Дэвида. Когда Ребекка посмотрела в сторону Луизы, то увидела, что та тоже поет. Граф, как всегда, выглядел строгим. Но тем не менее отбивал такт ногой.
Обычно приходящие колядовать исполняли три-четыре веселые рождественские песенки, кое-чем закусывали и отправлялись дальше. Но на этот раз они все пели и пели, и через двадцать минут Дэвид дал сигнал дворецкому, и тут же лакеи принесли сидр и пиво с пряностями, а горничные – подносы со слоеными пирогами и кексы. Звуки музыки сменились веселой болтовней и смехом.
– Ты не устала? – тихо спросил Дэвид. – Может быть, мне отнести тебя обратно?
– Пока нет, – ответила Ребекка. – Побудем тут еще немножко, Дэвид.
Он кивнул и положил ей на тарелку слоеный пирог.
Пришедшие были слишком застенчивы и не решались подойти к ним поближе и заговорить, но, ко всеобщему удовольствию, прозвучало несколько шуток. Больше всех понравилась шутка Джошуа Хиггинса, одного из тех молодых мужчин, которые осенью помогали хозяевам в саду.
– Что это такое? – спросил он, когда шум голосов почти совсем смолк и все, по-видимому, уже собирались уходить. Его голос прозвучал озадаченно. – Откуда это попало ко мне? Как оно очутилось в моем кармане? Кто это подложил туда? – Из кармана своего пальто он достал зеленую веточку.
– Мне кажется, Джош, что это омела, – сказал кто-то из мужчин. – Быть может, ее туда положила Мириам. Видимо, она хотела намекнуть, что ты уж слишком медлителен.
Раздался общий смех, а Мириам покраснела и громко запротестовала. Джошуа направился к камину, будто хотел бросить в огонь увядающее растеньице. В последний момент он обернулся. На его лице появилась усмешка. Раздался смех, сопровождаемый одобрительным свистом.
«Боже мой, – подумала Ребекка. – Не собирается ли Дэвид меня поцеловать? Ладно, один поцелуй, меня никак не возбудит. Ведь в конце концов наступает Рождество».
А потом Дэвид крепче сжал ее плечо. Второй рукой он взял жену за подбородок и повернул ее лицо к себе. И поцеловал ее. Слегка… В губы… Так, как поцеловал ее в день свадьбы перед алтарем… Поцелуй на людях… Рождественский поцелуй… Раздался пронзительный свист.
В день свадьбы Ребекку угнетала мысль о том, что рядом с ней – Дэвид, что она добровольно выходит за него замуж, что она отдает ему всю себя до конца своих дней. Тогда она испытывала ужас при мысли о предстоящей близости с ним. А теперь…
А теперь? Снова рядом Дэвид. Ее муж. Она отдалась ему и теперь носит в своем чреве его ребенка. Она – его жена на всю жизнь. Ничто не изменилось. За исключением того, что нет больше ужаса. И подавленности. Как это прекрасно – испытывать чувство сопричастности: этому дому, этим людям. Как чудесно вновь принадлежать мужчине. Жить с возрожденной надеждой на то, что ты способна иметь своего собственного ребенка.
Тогда у них с Дэвидом наконец будет семья. Истинная семья.
Прошлое вдруг перестало приносить боль, нагнетать тоску. Настоящее вдруг стало радостным, а будущее сулило надежду и счастье.
– Счастливого Рождества, Дэвид, – тихо сказала Ребекка, когда он поднял голову.
Дэвид произнес коротенькую речь, поблагодарив всех колядовавших за их приход, ознаменовавший прекрасное начало рождественских праздников. Потом он сказал, что собирается отнести свою жену наверх, прежде чем они распахнут двери и впустят в дом зиму.
Ребекка всем улыбнулась. Она непременно расплакалась бы, но виконтессе это не пристало. Неожиданно она заметила новые шарфы и варежки, а также несколько новых шерстяных шапок – и одарила улыбками Мириам и Джошуа.
По дороге в ее комнату супруги молчали. Покидая веселое сборище, Ребекка почувствовала, как постепенно расслабляется. Вместе с тем ей было немного неловко, потому что она остается наедине с Дэвидом после того, как он только что поцеловал ее. В последний раз он ее целовал через три дня после их свадьбы – в ту самую ночь, когда ему приснился кошмар. Ребекке было неприятно воспоминание об этой ночи, но избавиться от него она не могла. Трудно поверить, что в ту ночь все происходило наяву. А ведь скорее всего именно тогда был зачат их ребенок.
Дэвид усадил жену на край кровати и развернул одеяло, в которое она была укутана. Он стоял молча, пока Ребекка снимала халат. Когда Дэвид вернулся из туалетной комнаты, Ребекка уже легла.
– Я пришлю горничную, чтобы она причесала тебя, – сказал он. – Мы, по-видимому, вернемся из церкви довольно поздно. Когда я буду ложиться в постель, то попытаюсь не разбудить тебя.
– Дэвид, – произнесла Ребекка, еще не зная, что собирается ему сказать. Ей не нужны были слова. Она хотела… Нет, она не знала, чего хочет. Наступило Рождество, а Ребекка привыкла к тому, что долгожданное Рождество всегда приносит нечто удивительное, нечто чудесное.
– Да? – Он стоял и смотрел на нее, заложив руки за спину. Стоял в ожидании. Такой строгий, элегантный в своем черном сюртуке и накрахмаленной льняной сорочке.
Дэвид… Ребекка давно стремилась его понять. Постоянная отчужденность этого человека причиняла ей боль. Его жестокость обескураживала. Он долгое время не нравился ей, поскольку всегда оставался непостижимым. А теперь он ее муж, и это стремление как-то понять его становится довольно болезненным.
– Как было мило с их стороны прийти к нам, правда? – промолвила она.
– Да, – ответил Дэвид. – Мне кажется, ты нашла путь к их сердцам, Ребекка. Думаю, что я мудро поступил, женившись на тебе. Спокойной ночи. И счастливого Рождества.
Когда он ушел, к ее глазам подступили слезы. Слезы счастья. Слезы опустошенности. Слезы…
Она не знала, почему плачет. Не знала, радуется она или грустит. А может быть, оба этих чувства смешались. Но возможно ли такое?
«Думаю, что я мудро поступил». Как типичны для Дэвида эти бесстрастные слова. Мудро… «Потому что я нашла путь к сердцам этих людей? Но нашла ли я его? Не преувеличивает ли Дэвид? В конце концов я не сделала для них ничего особенного».
Мысли путались в голове Ребекки. Так что же, ее слезы вызваны похвалой Дэвида? Его словами о том, что, женившись на ней, он поступил мудро? Это слезы счастья? Или она плачет из-за того, что Дэвид не сказал, что рад своей женитьбе на ней? Или из-за того, что он не догадался, оставшись с ней наедине, напоследок поцеловать ее? А ей горько оттого, что его синие глаза не лучились улыбкой?
Ребекка хотела бы понять своего мужа. Она хотела бы, чтобы он убрал возведенные им барьеры и разрешил ей узнать его поближе. Она хотела бы увидеть в глазах Дэвида любовь.
Однажды он плакал вместе с ней. Потому что подумал, что их ребенку грозит смерть? Или потому, что Ребекку охватила паника, потому, что его жена ужасно страдала? Ребекка решила, что больше подходит второе объяснение. Да и сейчас не отказалась от этой мысли. Но никому не дано знать, что творится в душе у Дэвида.
Ребекка всегда знала все о Джулиане. Он обычно выставлял свои чувства напоказ. Ребекка тосковала по открытости их взаимной любви. О, как было бы прекрасно, если бы такая же открытость воцарилась и в их отношениях с Дэвидом.
А потом она широко раскрыла глаза. Ничего подобного в ее отношениях ни с Дэвидом, ни с любым другим мужчиной никогда быть не может. Только с Джулианом она смогла испытать подобную близость. Джулиан был единственной любовью на всю ее жизнь. Ребекка внезапно испугалась того, что время сотрет из ее памяти воспоминания об этой любви. Ведь такую любовь дано испытать лишь один раз в жизни. Ребекка не хотела предать ее забвению.
В отношениях с Дэвидом она к этому не стремилась.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57