Он изменился. Это отрадно. Дэвид ей, может быть, всегда нравился бы, если бы не охватывающие его порой вспышки жестокости – и глубокая скрытность. Она, вероятно, могла бы даже влюбиться в него. Хотя нет – это было бы, конечно, невозможно. Ведь она полюбила Джулиана.
– Да, – согласилась она. – То, как ты вел себя в прошлом, Дэвид, меня не касается. Главное – чтобы ты был мне хорошим мужем. Я хотела бы… – Ребекка вздохнула. – Я хотела бы только, чтобы память можно было отключать по желанию. Я попытаюсь… Я больше не стану задавать тебе подобных вопросов.
И тогда Дэвид сделал то, на что не решался до сих пор. Он протянул руку и легко прикоснулся к припухшему животу жены – знаку ее беременности.
– Как ты себя чувствуешь? – поинтересовался он.
– Хорошо, – ответила она. – Очень хорошо, Дэвид. Во мне так много энергии, что я хотела бы обежать все наше поместье.
– Лучше этого не делай, – сказал он. – Если только не хочешь получить самую крепкую в твоей жизни словесную порку.
Она закрыла глаза, надеясь, что он не уберет руку. Но он ее убрал.
Копание в прошлом может принести только страдания. И внесет напряженность в их семейную жизнь. Но может ли это произойти в результате положительного ответа на ее бестактный вопрос? Если она уже знает о случае с Флорой, то разве новость о романе Дэвида с леди Шерер может что-либо значительно изменить?
Или, быть может, Джордж Шерер имел в виду нечто совсем другое? И русский солдат, и Джулиан погибли от раны в сердце. Нет! Между этими событиями нет никакой связи. Никакой.
«Напряженность, которая совсем не подходит для начала нашей семейной жизни». Да, не подходит. Но это же не означает, что семейная жизнь невозможна. Рождество было окрашено счастьем. Это было всего лишь несколько дней назад. Брак их, однако, не относится к разряду тех, которые могли бы выдержать сильную напряженность. Связывающая их цепь с самого начала была слишком хрупкой.
Дэвид прав. Пусть прошлое остается там, где ему положено быть. Но тогда и она права. По желанию прошлое забыть нельзя. Особенно если не знаешь, что содержит это прошлое.
* * *
Как только Дэвид в холодном поту сел в постели, он понял, что ему приснился совсем иной сон. И гораздо более кошмарный. К прежнему кошмару Дэвид уже привык и научился довольно быстро приходить в себя после вынужденного пробуждения. Этот же был совсем новый.
В ногах кровати стоял Джулиан. Господи, это было так реально! Он действительно стоял там.
– Дэйв, – сказал Джулиан с очаровательной улыбкой, – ты лучше расскажи ей обо всем, старина. Ты думаешь, что она никогда не узнает? Ей расскажет Шерер. Непременно расскажет, Дэйв. Назло мне, потому что он не смог убить меня сам. И назло тебе, потому что ты стал свидетелем его унижения. Он расскажет ей. Лучше признайся ей сам. Но не говори Ребекке о Синтии и обо мне. Это и тогда не имело значения, а Ребекке правда о нашем романе причинит боль. Ты же не расскажешь ей об этом?
Боже милостивый! Ни ненависти к Дэвиду. Ни обвинений. Ни ярости, вызванной тем, что тот женился на Ребекке и лежит вместе с ней в постели. Джулиан излучал лишь очарование и нежелание сделать достоянием других свои маленькие слабости. Все было так дьявольски реально. Будто Джулиан на самом деле стоял там.
Дэвид оглянулся через плечо. Ребекка глядела на него. Несмотря на темноту, он видел ее глаза. После того раза она боялась вторгаться в его кошмары.
– Прости меня, – сказал Дэвид. – Я разбудил тебя.
Он пристально смотрел на нее сверху вниз. «Я убил Джулиана». Три слова. Он попробовал вообразить, будто уже произнес их. Он рискнул представить себе реакцию Ребекки. Он попытался почувствовать, что освободился от своего бремени и оно теперь легло на плечи жены. Он знал, что никогда не скажет эти слова вслух. Даже если бы он смог убедить себя, что было бы правильно пойти на это – и ради нее, и ради себя, – он все равно не смог бы так поступить. Потому что, произнеси он эти три слова, потребовались бы дальнейшие объяснения. Ей было бы больно узнать правду о Джулиане. Это сказал во сне сам Джулиан.
Больно?.. Да это просто убило бы ее. Как призналась Ребекка, в подобном случае она захотела бы умереть. Она захотела бы умереть, даже если бы верность по отношению к ней нарушил Дэвид. Просто потому, что он ее муж. Но как бы она почувствовала себя, узнав, что ей изменял Джулиан – любовь всей ее жизни? Нет. Никакая сила в мире не заставит его во всем ей признаться.
– Благодарю тебя, – сказал Дэвид.
Ему следовало бы встать с кровати, как это он обычно делал, когда видел кошмарный сон – обычный кошмарный сон! – и уйти куда-нибудь, где и скоротать остаток ночи. Возможно, кошмар повторится, и все закончится тем, что Дэвид опять причинит жене боль. Но сейчас ему не хотелось вставать. Как хотел бы он сейчас раскрыть душу перед Ребеккой – перед человеком, с которым он меньше всего мог позволить себе откровенный разговор!
Он опять лег рядом с женой, повернулся к ней и увидел, что она повернула голову, чтобы наблюдать за ним. О, как бы он хотел, чтобы исчезло все, отделяющее их друг от друга, – все барьеры, вся броня, все молчание. Даже если бы после этого совсем ничего не осталось. Только ради того, чтобы он смог увидеть жену такой, какая она есть на самом деле, а Ребекка смогла бы рассмотреть его. Ради того, чтобы они сумели заглянуть друг другу в глаза и проникнуть взглядами глубоко в душу.
Однако у Дэвида не было никакой возможности раскрыть свою душу и не уничтожить при этом Ребекку.
Он сделал то, что хотел сделать вот уже несколько месяцев: проскользнул одной рукой ей под плечи, а другой охватил ее за талию и привлек к себе. Он обнял ее не крепко, но прочно, пододвинул к себе и прижался щекой к ее макушке.
– Мы ждем мальчика или девочку? – прошептал он.
– Ребенка, – ответила она и положила голову ему на плечо. – Живого ребенка, Дэвид. Мы ждем ребенка.
– Да, – решительно сказал он. – Мы, Ребекка, собираемся стать семьей. Мы собираемся получить право на будущее.
Глава 17
Достопочтенный Чарльз Уильям Невиль появился на свет поздно вечером в середине мая – на неделю раньше, чем предполагалось, и на несколько часов быстрее, чем предсказали доктор и акушерка, когда их пригласили принимать роды. Схватки у Ребекки были короткими и сильными, а сами роды прошли очень быстро.
Все произошло, так стремительно, что Дэвид ничего не знал об этом, пока не вернулся домой с фермы одного из своих арендаторов, которому помогал возводить амбар. Ребекка не разрешила послать за мужем, поскольку ее заверили, что она родит глубокой ночью, а возможно, даже на следующее утро.
Однако сын Дэвида появился на свет меньше чем через час после возвращения его отца домой и задолго до того, как он, беспокойно расхаживая по гостиной, вытоптал дорожку на устилавшем ее пол выцветшем ковре.
Ребекке же роды не показались ни быстрыми, ни легкими. Она ощутила боли – с очень короткими перерывами между их приступами – вскоре после того, как Дэвид поднялся с постели. К тому же времени, когда она полностью убедилась в том, что с ней происходит, и вызвала звонком свою горничную, он уже ушел из дома. Ребекка за ним не послала.
Она слышала, что о болях и физическом изнеможении забывают, как только раздается наконец первый крик младенца. Она улыбнулась и даже услышала свой собственный смех, когда боль и нажим на внутренности внезапно прекратились и кто-то громко заплакал, протестуя против жестокого обращения.
– У вас, миледи, родился сын, – сказал врач, и Ребекка почувствовала, как слезы заструились по ее щекам. Но она продолжала улыбаться и даже рассмеялась.
– Дайте мне на него посмотреть… Где Дэвид?.. Пошлите за Дэвидом. – Оказалось, однако, что мужей не впускают в комнату до тех пор, пока не будут удалены следы крови, пота, болей. Сын был весь покрыт кровяными разводами. Он был толстощекий, курносый, с глазами-щелочками и лысый, как яйцо. Рот, подобный розовой дырочке, издавал рассерженные громкие звуки. Ребекка взяла на руки красивого, удивительного человечка и от радости плакала и смеялась.
– Любименький ты мой, – проворковала Ребекка. – Ну, успокойся же. Тебе с мамой будет уютно и тепло. Ш-ш…
Она с изумлением разглядывала своего сына. Долгое время он был для нее реальным существом, двигавшимся и толкавшимся в ее чреве, при росте которого она распухла до таких размеров, что как раз неделю назад Дэвид заявил, что жена готовится к рождению тройни. Да, младенец был реальным существом, но не таким, каким оказался теперь. Неужели это тот самый ребенок, который был внутри нее? Вот этот абсолютно настоящий человек?
– Ш-ш… – произнесла она, когда сын наконец замолчал, как бы отмечая тот факт, что ему опять стало тепло. – Что скажет папа, если ты будешь кричать так, как сейчас, когда он придет навестить тебя? Ты должен вести себя при нем наилучшим образом.
Младенец спокойно рассматривал мир, в котором он оказался. А его глаза все еще были неспособны сфокусироваться на отдельных предметах. Его очень грубо взбудоражили, но он уже вновь почувствовал себя комфортно. И услышал знакомый ему до этого голос. Однако окружающий мир был для него слишком ярок, и малютка пока не мог широко распахнуть глаза.
Ему не понравилось, когда через несколько минут он попал в чужие руки, которые распеленали и выкупали его. Ему это совсем не понравилось, и он, нисколько не смущаясь, оповестил мир о своих чувствах. Наконец он, чистый и сухой, уютно запеленатый, вновь оказался там, где и хотел быть, а звучавший совсем рядом знакомый голос убаюкивал его. Малыш перестал плакать.
Доктор и вышедшая вместе с ним из комнаты акушерка пообещали Ребекке прислать Дэвида. Ребекка все время смотрела на сонное дитя, уютно устроившееся на ее согнутой руке, и то и дело бросала взгляды на дверь. «Что задержало Дэвида?» – думала она.
Однако на самом деле он пришел меньше чем через минуту после ухода врача. Дэвид тихо закрыл за собой дверь и остановился, глядя, как показалось Ребекке, весьма испуганно.
Когда Ребекка увидела Дэвида, своего мужа, отца ее ребенка, ее охватила волна эмоций: глубокая нежность, удовлетворенность, почти любовь…
– Дэвид, – произнесла она, – у нас сын.
– Сын… – Он выглядел ошеломленным. – А мне никто ничего не сказал. Они предупредили, что именно ты должна сообщить мне об этом.
– Ты не хочешь взглянуть на него? – спросила Ребекка.
Она увидела, как муж посмотрел в сторону лежавшего у нее на руках свертка. Она наблюдала, как Дэвид судорожно сглотнул, наконец оторвался от служившей ему убежищем двери и направился через всю комнату к ее постели.
– Он пока розовый и пятнистый, – встревоженно сказала она. – Потребуется несколько дней, чтобы его головка приняла правильную форму. – Ребенок продолжал смотреть своими глазами-щелками.
Ребекка так хотела, чтобы Дэвид испытал удовлетворение. Удовлетворение ею. Удовлетворение сыном. Когда он ничего не сказал, она взглянула ему в лицо. Дэвид плакал. Слезы переполнили его глаза и струились по щекам.
– Он красивый, – промолвил он. – Наш сын. – Он протянул к нему руку, но тут же опустил ее. – Наш, Ребекка, сын.
– Прикоснись к нему, – сказала она. – Возьми его.
Дэвид отступил на шаг назад.
– Возьми его, Дэвид. – Она подняла маленький сверток.
Он робко взял его у жены, и ужас, написанный у него на лице, постепенно сменился изумлением.
– Наш сын, – повторил Дэвид, и его взгляд смягчился. – Ты должен вести себя получше по отношению к маме, парнишка. Она так много выстрадала из-за тебя.
Парнишка внимательно слушал.
Ребекка разглядывала мужа, пока тот говорил их сыну всяческую чепуху. «Но ведь это же Дэвид», – сказала она себе. Дэвид, которого она знала большую часть своей жизни. Дэвид, который лишь год назад был ей все еще несимпатичен. Год назад он даже еще не вернулся из Крыма. Год назад она не могла бы представить эту сцену даже в своих самых диких фантазиях.
Ребекке было сейчас трудно мысленно вернуться назад, чтобы увидеть его тогдашнего и подумать о нем так, как она думала в то время. Как в день его возвращения, когда она вознегодовала, что Дэвид вернулся, а Джулиан нет. И в следующие несколько дней, когда он так удивил ее, попросив выйти за него замуж. Сейчас ей было трудно вспомнить возмущение и отвращение, с которыми она встретила саму эту идею. И день свадьбы, и страх, что она совершает большую ошибку.
Сейчас она в нем видела только Дэвида, человека, с которым прожила почти девять месяцев. Мужчину, с которым она стала близка и почувствовала себя комфортно. Мужчину, к которому она постепенно стала относиться с симпатией. Он, можно сказать, ее приручил. Сейчас она испытывает к нему какую-то теплую нежность. Он держит на руках сына, которого они зачали ночью после свадьбы или в одну из двух следующих ночей. Сына, которого она родила менее часа назад.
Это свяжет их прочными узами. Столь же прочными, что и любовь.
– Ты, должно быть, устала, – сказал Дэвид, возвращая ей ребенка. – Тебе было тяжело?
– Ужасно, – ответила она. – Но, судя по тому, что я слышала о родах, могло быть гораздо хуже. По сравнению со многими другими случаями у меня все прошло намного быстрее. И ради нашего сына стоило все вытерпеть. Как мы его назовем?
– У тебя есть какие-нибудь идеи? – В нем внезапно почувствовалась определенная настороженность, даже напряженность.
– Может быть, Чарльз? – сказала она. – Вот уже несколько месяцев наше дитя было для меня Чарльзом – или Шарлоттой. Если ты, конечно, не захочешь назвать его Дэвидом или Уильямом.
– Думаю, – сказал он, – что Чарльз Уильям собирается заснуть.
Ребекка улыбнулась.
– Мне кажется, ты должна последовать его примеру, – заметил Дэвид. – У тебя усталый вид. Доктор предупредил меня, что этого следовало ожидать. Я ухожу, чтобы дать тебе возможность отдохнуть.
Ребекка впервые почувствовала, как сильно она устала.
– Ребекка, – сказал Дэвид перед тем, как уйти, – благодарю тебя. Благодарю за моего сына,
Когда Ребекка уснула, Чарльз удобно устроился в тепле – и бодрствуя – рядом с матерью, на месте, где обычно спал его отец.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57