Он предчувствовал, что вскоре предстоят еще большие проблемы.
– А вот твой меч, – сказал он, – и твой щит. Подержи-ка, я только…
– Эй, – сказал Боамунд, – а почему они в холщовом мешке? Это недостойно – ездить с упакованным мечом.
Ноготь решил, что не стоит прямо сейчас пытаться объяснить Боамунду, почему с его стороны будет неблагоразумно открыто носить свой меч. Такие термины, как «арест» и «оружие, запрещенное к ношению» вряд ли входили в его словарь. Поэтому вместо этого он указал, что задача Боамунда предполагает путешествие инкогнито, чтобы по дороге не пришлось биться в куче утомительных поединков. Как ни странно, Боамунд проглотил это объяснение даже не пикнув.
– Хорошо, – сказал он. – А лошадь?
– Это не лошадь, – ответил Ноготь осторожно. – Не совсем. Пойдем, покажу.
Он повел его в глубь гаража. Там, под мойкой, стоял его драгоценный «Триумф Бонневиль», единственная вещь во всем мире, которую он действительно и не скрывая любил.
– Что это? – спросил Боамунд.
Ноготь ответил, крепко стиснув кулаки:
– Это мотоцикл. Это все равно что… – он закрыл глаза, обшаривая свой ум, вытаскивая ящик за ящиком и вываливая их содержимое на пол. – Это все равно что волшебный конь, которого не нужно ковать, – это было лучшее, что он смог придумать.
– Он летает? – спросил Боамунд.
– Нет, – сказал Ноготь в замешательстве. – Он ездит по земле. Под гору, когда ветер сзади, он без проблем делает сто пятнадцать.
– Сто пятнадцать чего?
– Миль.
– О! – Боамунд нахмурился. – А потом что? – спросил он.
– В каком смысле?
– После того, как ты проехал сто пятнадцать миль, – объяснил Боамунд. – Ты берешь другого, или…
– Да нет же, – сказал Ноготь, щуря глаза и борясь с искушением впиться Боамунду зубами в коленную чашечку. – Сто пятнадцать миль в час.
– Постой-ка, – сказал Боамунд. – Мне казалось, ты говорил, что он не летает.
– Не летает.
Но Боамунд не выглядел убежденным.
– Все волшебные кони, о которых я слышал, могли летать, – сказал он. – Вот, например, Альтамонт, крылатая кобыла сэра Греви де Бохуна. Она делала триста сорок две, или даже… сто шесть на четыре и сорок три…
– Ну хорошо, – сказал Ноготь, – Но…
– У моего дяди была волшебная лошадь, – продолжал Боамунд, – он как-то добрался из Каэрлеона в Тинтагел за час семь минут. На такую лошадь действительно можно положиться, как он частенько мне говорил.
– Э-э…
– И сбруя у нее была что надо, – продолжал Боамунд в забытьи. – Амортизирующие стремена, поводья с энергетическим приводом, мартингал с гидравлическим увлажнением три-в-одном, подпруги акульей кожи – по индивидуальному заказу, с трехпозиционными авторегулирующимися пряжками…
Ноготь, тяжело ступая, подошел к мотоциклу и отвинтил крышку топливного бачка.
– Нам пора, – сказал он, – мы не можем торчать здесь весь день.
Боамунд пожал плечами.
– Пора так пора, – сказал он. – Где мне сесть?
– Позади меня, – ответил Ноготь. – Давай, забирайся. Мешок не забыл?
Боамунд кивнул и надел шлем. Бормоча что-то себе под нос, Ноготь включил подачу топлива, откинул ножной стартер, встал на него и подпрыгнул.
Незачем и говорить, что проклятая машина не завелась.
Боамунд постучал его по плечу.
– Что ты делаешь? – спросил он.
– Пытаюсь заставить его двигаться, – ответил Ноготь.
– Ты думаешь, что вытащив из него эту штуковину и прыгая на ней, ты заставишь его двигаться? – поразился Боамунд. – Да что ты! Скорее уж он начнет брыкаться, а то, глядишь, и укусит тебя!
Можно, конечно, попытаться объяснить, подумал Ноготь, но зачем утруждаться? Он снова поставил пятку на стартер, приподнялся на сиденье и подпрыгнул. Как это часто случается, стартер выскользнул у него из-под ноги и больно ударил по голени. Ноготь выругался.
– Я же тебе говорил, – сказал Боамунд. – Почему ты не хочешь просто сказать волшебное слово?
– На него не действуют волшебные слова, тупой ты идиот!
Боамунд вздохнул и произнес нечто маловразумительное. Мотор мгновенно завелся, взревел и перешел в мягкое, сонное урчание. Не было и признака обычного дребезжания плохо пригнанных клапанов. Ноготь сел, слушая с открытым ртом. Даже эксцентрики звучали как надо!
– Давай наконец поедем, – сказал Боамунд. – У нас уйдет по меньшей мере час, если все, что эта штука делает, это…
– Как ты это сделал? – требовательно спросил Ноготь. – Он никогда не заводится с первого раза. Никогда. – У него было чувство, что его в чем-то предали.
– Очень просто, – ответил Боамунд. – Я сказал волшебное слово. Я все же не полный невежда, понимаешь ли.
Ладно, подумал Ноготь. Хорошего помаленьку. Ты сам напросился. Он убрал боковой упор, выжал рукоять сцепления на первую передачу и газанул. Переднее колесо обрадованно взмыло к небесам, и мотоцикл, визжа покрышками, ринулся вниз по дорожке, выруливая на Кэйрнгорм-Авеню. Уже подъезжая к воротам, Ноготь выжимал около пятидесяти, а когда они завернули за угол, он так круто развернул мотоцикл, что правая подножка задела асфальт, исторгнув фонтан искр.
Волшебные лошади могут идти ко всем чертям, думал он. Я ему покажу волшебных лошадей, этому здоровенному нахальному ублюдку.
Они выжимали уже под семьдесят, несясь вдоль по Сандерленд-Креснт и огибая припаркованные автомобили, закладывая виражи, как обезумевшая пчела, когда Боамунд наклонился и постучал Ногтя по плечу.
– Что? – крикнул тот через плечо. – Ты хочешь, чтобы я сбросил скорость?
– Нет, конечно, – ответил Боамунд. – Ты не можешь заставить эту штуку двигаться хоть немного быстрее?
Ноготь уже собирался сказать что-то подходящее к случаю, когда Боамунд пробормотал еще одну неразборчивую фразу, и дорога перед глазами Ногтя внезапно превратилась в размытое пятно. Он вскрикнул, но ветер сорвал крик с его губ. Вот показался мебельный фургон, прямо у них по курсу, и тут…
И тут они взлетели. Это было чистое касание: переднее колесо прочесало по крыше фургона; и скорее всего, ему еще придется наворачивать круги по свалкам техники, чтобы найти другое заднее крыло (а вы попробуйте-ка достать заднее крыло для Бонневилля 74-го года, посмотрим, как вам это понравится!), – но все же они были живы. И они были в воздухе.
– Опусти меня! – взвизгнул Ноготь. – Как ты смеешь! Это классический байк, я убил кучу времени, чтобы довести его до конкурсных стандартов. Если ты его разобьешь, я не знаю, что я с тобой сделаю!
– Но он ведь такой медленный, – отвечал Боамунд. – Держись крепче, нам осталось немного.
Ногтя начало подташнивать.
– Пожалуйста, – сказал он.
Законы рыцарства, столь же вразумительные и практичные, как налоговое законодательство, предписывают истинному рыцарю проявлять жалость к слабым и больным. Боамунд, вздохнув, произнес соответствующую формулу, и через момент мотоцикл коснулся поверхности трассы М-18, идущей к югу, делая около двухсот сорока миль.
Господи Иисусе, подумал Ноготь про себя, я мог бы написать об этом в «Супербайк», вот только мне никто не поверит. Он изо всех сил сжал правой рукой рукоятку тормоза, и мотоцикл постепенно сбавил скорость. Он свернул к асфальтированной обочине, выключил двигатель и некоторое время сидел, весь дрожа.
– Ну, а теперь что? – брюзгливо поинтересовался Боамунд.
Ноготь медленно повернулся на сиденье и приблизил свое лицо к Боамунду, так что их шлемы соприкоснулись.
– Послушай, – сказал он. – Я знаю, что ты рыцарь, а я всего лишь карлик, и у тебя Высокое Предназначение, и ты знаешь все о древних технологиях, и у твоего дядюшки было что-то вроде призового скакуна, который делал сто миль за неполных четыре секунды, но если ты еще раз выкинешь подобный трюк, я возьму этот твой меч и засуну его тебе туда, где не светит солнце, понял?
Три фута семь дюймов разбитых надежд и оскорбленной гордости могут иногда быть весьма убедительными, и Боамунд пожал плечами.
– Как знаешь, – сказал он. – Я просто хотел помочь.
– Ну так не надо хотеть, – Ноготь подпрыгнул на стартере, выругался, попробовал еще раз, завелся и аккуратно вывел мотоцикл в крайний ряд.
На протяжении следующих пятидесяти миль его обогнали три грузовика, два «Мини-Клабмена» с местными номерами, мотороллер и длинный грузовик с полицейским эскортом, который перевозил нечто вроде секции моста; но он не обращал внимания.
– Если бы, – объяснил он Боамунду, когда тот попросил его двигаться хоть немного быстрее, – Бог хотел сделать так, чтобы мы путешествовали быстро и без усилий, Он не даровал бы нам двигатель внутреннего сгорания.
Насколько мог видеть Боамунд, ответа на это не существовало.

– Куда это мы направляемся? – спросил Боамунд.
Ноготь оторвал левую руку от руля и показал.
– Да, да, – сказал Боамунд, – я умею читать. Но что это значит?
Это озадачило Ногтя; по его мнению, значение слов «станция обслуживания» было очевидным. Он не стал утруждать себя объяснением, а просто заехал на парковку.
– Я имею в виду, – сказал Боамунд, снимая шлем и встряхивая головой, – «служба» – это обязанность вассала по отношению к лорду, а «станция» – это военный аванпост. Видимо, это то место, куда рыцари приходят, чтобы склониться перед своими повелителями и просить у них милостей?
Ноготь вспомнил, каких усилий ему стоило в прошлый раз заказать себе сосиски, поджаренный хлеб и фасоль, и ответил:
– Да, что-то в этом роде. Ты голоден?
– Теперь, когда ты сказал, – ответил Боамунд, – пожалуй, да. За последние полторы тысячи с чем-то лет я только выпил чашку отравленного молока и съел один беляш.
– Не отравленного, – указал Ноготь, – а зачарованного. Если бы оно было отравлено, тебя бы здесь не было.
– Значит, мне просто показалось.
Ногтю стоило больших усилий объяснить ему правила игры.
– Ты берешь поднос, – объяснял он, – и встаешь в очередь, и стоишь в ней, пока они обслуживают людей перед тобой, а когда очередь доходит до тебя, ты просишь у девушки за стойкой все, что хочешь. Я имею в виду пищу, – добавил он. – Тогда она кладет это тебе на поднос, и ты проходишь с ним к кассе. Понятно?
Боамунд кивнул.
– А потом что? – спросил он.
– Потом мы садимся и едим, – ответил Ноготь.
– Где?
Ноготь поднял на него глаза.
– В смысле?
– Где мы садимся? – повторил Боамунд. – Я хочу сказать – я не желаю выглядеть дураком, сев на неподобающее мне место.
Господи Иисусе Христе, подумал про себя Ноготь, ну почему я просто не взял с собой бутерброды?
– Ты садишься там, где тебе понравится, – сказал он. – Это станция обслуживания, а не банкет у лорд-мэра.
– Что такое.?
– Заткнись.
Чтобы оказать ему любезность, Боамунд очень терпеливо выстоял в очереди. Он ни разу не толкнул, не ударил и не вызвал на дуэль ни одного из водителей грузовиков, наступавших ему на ноги. Мышцы Ногтева живота стали потихоньку расслабляться.
– Следующий, – сказала женщина за стойкой с горячими блюдами. Ноготь заказал бифштекс и гороховый пудинг и уже собирался отойти к кассе, когда услышал голос Боамунда, произносящий:
– Я бы съел жареного лебедя, начиненного перепелами, седло кабана в меду, кровяную колбасу из дичи, три куропатки с кровью и кварту рейнского. Пожалуйста, – добавил он.
Женщина посмотрела на него с недоумением.
– Я сказал, – повторил Боамунд, – что я бы съел жареного лебедя, начиненого…
Одно из немногих преимуществ того, чтобы быть карликом, заключается в возможности выходить из подобных ситуаций совершенно незаметно, при необходимости проползая у людей между ног. Очень осторожно, чтобы не расплескать подливку, Ноготь двинулся в сторону…
– Ноготь!
Он замер на месте и вздохнул. Несколько людей позади Боамунда уже начали выражать нетерпение.
– Ноготь, – сказал Боамунд, – ты говорил мне, что я могу просить у девушки за стойкой все, что я захочу из еды, а она говорит, что все, что она может мне дать – это нечто, называемое писса.
– Тебе понравится, – хрипло проговорил Ноготь. – Они здесь делают очень хорошую пиццу.
Боамунд потряс головой.
– Послушай, – обратился он к женщине, с чьим лицом происходило то же, что обычно происходит с бетоном, только гораздо быстрее, – мне не нужна эта желтая коровья лепешка, мне нужен жареный лебедь, начиненный перепелами…
Женщина сказала Боамунду несколько слов, и карлик, в чьих генах хранилось достаточное количество полезной информации относительно обычного поведения оскорбленных рыцарей, инстинктивно уронил поднос и свернулся клубком на полу.
Но Боамунд просто сказал:
– Ну что ж, делай как знаешь, а я сам позабочусь о себе, – и, пробормотав себе под нос еще пару слов, пошел прочь от стойки. Вопреки здравому смыслу, Ноготь открыл один глаз и взглянул вверх.
Боамунд все еще держал свой поднос. А на подносе громоздились жареный лебедь, седло кабана в меду, нарезанная ломтями кровяная колбаса весьма подозрительного вида, три маленьких жареных птички и здоровенный оловянный кувшин.
– Эй, постойте-ка! – сказала женщина. – Это не разрешается.
Боамунд остановился и некоторое время стоял молча.
– Что ты сказала? – наконец спросил он.
– Есть собственную еду не разрешается, – сказала женщина.
Ноготь почувствовал, что в его ребра тыкают носком ботинка. Он попытался проигнорировать это.
– Ноготь, я здесь уже ничего не понимаю. Сперва она не дает мне настоящей еды, а дает только писсу, а теперь она говорит, что мне нельзя есть мою собственную еду. Это значит, что мы все должны обменяться подносами или что-то в этом роде?
Ноготь поднялся с пола.
– Пошли, – сказал он. – Мы уходим. Быстро.
– Но…
– Идем!
Ноготь ухватил Боамунда за рукав и потащил его по направлению к двери. У них за спиной кто-то закричал:
– Эй! А эти двое не заплатили!
Боамунд встал как вкопанный, и Ноготь, как ни старался, не мог побудить его двигаться дальше.
– Что ты сказал? – вопросил Боамунд.
– Ты не заплатил за свою еду.
– Но я не брал ее здесь, – отвечал Боамунд очень терпеливо (и вполне обоснованно). – У этой женщины не было ничего из того, чего мне хотелось, и мне пришлось самому позаботиться о себе.
Ноготь побился сам с собой об заклад, что он знает, что за этим последует.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41