https://wodolei.ru/catalog/chugunnye_vanny/140na70/
Неужели ты считаешь каждое его слово законом? И неужели Энний [римский трагик] должен возненавидеть тебя оттого, что его поэмы не доставляют тебе удовольствия, (…) а Цицерон - стать твоим врагом из-за того, что ты пошутил насчет его стихов?
Первую вспышку гнева мы не осмелимся унимать словами. Она глуха и безумна. (…) Лекарства приносят пользу, если давать их в промежутках между приступами.
Гнев, (…) когда окостенеет, затвердеет, (…) превращается в ненависть.
В перерывах между утренними зрелищами нам обычно показывают на арене сражение привязанных друг к другу быка и медведя: они рвут и терзают друг друга, а рядом их поджидает человек, которому поручено в конце прикончить обоих. То же самое делаем и мы, нанося удары людям, с которыми мы связаны, а рядом с победителем и побежденным уже стоит их конец, причем очень близкий. Нам ведь осталось-то столечко! Что бы нам прожить эту капельку времени в мире и покое!
Часто ссору прекращает раздавшийся по соседству крик «Пожар!».
Что хуже смерти можешь ты пожелать тому, на кого гневаешься? Так успокойся: он умрет, даже если ты палец о палец не ударишь.
Я скорее прощу того, кто нанес врагу рану, а не того, кто мечтает посадить ему чирей: тут уже не только злая, но и ничтожно мелкая душонка.
О сколь презренная вещь - человек, если не поднимается он выше человеческого!
Что такое бог? - Все, что видишь, и все, чего не видишь.
Уже старик, он [Ганнибал] не переставал искать войны в любом уголке света: настолько, обходясь без родины, не мог он обходиться без врага.
Нет числа тем, кто владел народами и городами; тех, кто владел собой, можно перечесть по пальцам.
Все происходит по божественному определению: плакать, стонать и жаловаться - значит отпасть от бога.
Свободен тот, кто избежал рабства у самого себя: это рабство - постоянное и неодолимое, день и ночь равно гнетущее, без передышки, без отпуска.
Быть рабом самого себя - тяжелейшее рабство.
Добродетель найти трудно, требуется и наставник и руководитель; а порокам живо выучиваются без всякого учителя.
Если я и бываю доверчив, то только до известной степени и принимаю лишь те маленькие выдумки, за которые бьют по губам, а не вырывают глаза.
Люди растрачивают всю свою жизнь, чтобы достать то, что им будто бы нужно для жизни.
Изящно возразил мудрый [Гай] Лелий какому-то человеку, сказавшему: «В мои шестьдесят лет…» - «Скажи лучше „не мои шестьдесят“». Привычка исчислять утраченные нами годы мешает нам понять, что суть жизни - в ее неуловимости, а удел времени - всегда оставаться не нашим.
Покамест все идет как обычно, грандиозность происходящего скрадывается привычкой. Так уж мы устроены, что повседневное, будь оно даже достойно всяческого восхищения, нас мало трогает. (…) У солнца нет зрителей, пока оно не затмится. (…) Настолько больше свойственно нам от природы восхищаться новым, нежели великим.
Кто думает, будто природа может делать лишь то, что она делает часто, тот сильно недооценивает ее возможности.
Люди грядущего поколения будут знать многое, неизвестное нам, и многое останется неизвестным для тех, кто будет жить, когда изгладится всякая память о нас. Мир не стоит ломаного гроша, если в нем когда-нибудь не останется ничего непонятного.
И ты удивляешься, что мудрость до сих пор еще не исполнила своего предназначения! Даже испорченность - и та еще не показала себя целиком; она только-только выходит на свет. А ведь ей мы отдаем все свои силы.
Победа без риска - победа без славы
Для самопознания необходимо испытание: никто не узнает, что он может, если не попробует.
Всякий, кто кажется избежавшим зла, просто его еще не дождался.
От голода умирают тихо и спокойно, от обжорства с треском лопаются.
Самая крепкая часть тела - та, которой чаще всего пользуются.
«Но как же все-таки бог допускает, чтобы с добрыми людьми случались несчастья?» - А он не допускает. Он ограждает их от всех несчастий: от преступлений и гнусностей, от нечистых помышлений и корыстных замыслов, от слепого вожделения и от алчности, покушающейся на чужое добро. Он блюдет и защищает их самих: неужели кто-то станет требовать от бога еще и того, чтобы он охранял поклажу добрых людей?
Презирайте бедность: никто не бывает при жизни так беден, как был при рождении. Презирайте боль: она уйдет от вас, либо вы от нее уйдете.
Короткую жизнь мы не получаем, а делаем ее такой; мы не бедны, а расточительны.
Нет человека, желающего разделить с другими деньги, а скольким раздает каждый свою жизнь!
Марк Цицерон (…) ни в счастье не был спокоен, ни в несчастье - терпелив.
Каждый торопит свою жизнь и страдает от тоски по будущему и отвращения к настоящему.
Время твоей жизни (…) движется беззвучно, ничем не выдавая быстроты своего бега.
Есть ли на свете кто-нибудь глупее людей, которые хвастаются своей мудрой предусмотрительностью? (…) За счет своей жизни они устраивают свою жизнь, чтобы она стала лучше.
Откладывать что-то на будущее - худший способ проматывать жизнь: (…) вы отдаете настоящее в обмен на обещание будущего.
Грядущее неведомо; живи сейчас!
Самая короткая жизнь - у занятых людей.
Души занятых людей, словно волы, впряженные в ярмо, не могут ни повернуть, ни оглянуться.
Один из (…) любителей наслаждений, (…) после того как его на руках вынесли из бани и усадили в кресло, спросил: «Я уже сижу?» Ты полагаешь, что человек, не знающий, сидит ли он, в состоянии уразуметь, живет ли он?
Если только у мертвых сохраняется какое-то чувство, [Гай Калигула] ужасно злится, что он умер, а римский народ все еще живет.
Некоторые болезни следует лечить, не рассказывая о них больному. Многие умерли оттого, что узнали, чем больны.
[Людей], через тысячу унижений достигших высочайших почестей, тревожит ужасная мысль, что они страдали всего лишь ради надгробной надписи.
Гнусен тот, кто, утомленный скорее жизнью, чем трудом, умирает при исполнении служебных обязанностей.
Большинство людей (…) жаждут работать дольше, чем могут, (…) и сама старость лишь оттого им в тягость, что не позволяет работать.
Гай Туранний, (…) когда более чем в девяностолетнем возрасте (…) получил (…) освобождение от должности прокуратора, попросил, чтобы его положили на кровать и чтобы стоящие вокруг домочадцы причитали, словно над покойником. (…) Неужели так приятно умереть занятым человеком?
Добровольно решиться на отдых людям труднее, чем заслужить его по закону.
Гераклит всякий раз, как выходил на люди, плакал, а Демокрит смеялся: одному все, что мы делаем, казалось жалким, а другому - нелепым.
Мысль о боли мучит нас не меньше самой боли.
Как мы относимся к детям, так мудрец относится ко всем людям, ибо они не выходят из детства ни к зрелости, ни до седых волос, ни когда и седых волос уже не останется.
Если нас очень огорчает чье-то презрение, значит, нам особенно приятно было бы уважение именно этого человека.
Вступая в препирательство с кем-то, мы признаем его своим противником, а следовательно, равным себе, даже если мы и победим в стычке.
Один и тот же рассказ может рассмешить нас, если нас двое, и возмутить, если его слышит много народу; мы не позволяем другим заикнуться о том, о чем сами говорим постоянно.
Чем больше человек склонен обижать других, тем хуже он сам переносит обиды.
Отвоюй себя для себя самого.
Смерть мы видим впереди; а большая часть ее у нас за плечами, - ведь сколько лет жизни минуло, все принадлежит смерти.
Все у нас чужое, лишь время наше. Только время, ускользающее и текучее, дала нам во владенье природа, но и его кто хочет, тот и отнимает.
Все меня прощают, никто не помогает.
Кто везде - тот нигде. Кто проводит жизнь в странствиях, у тех в итоге гостеприимцев множество, а друзей нет.
Ничто так не вредит здоровью, как частая смена лекарств.
Если не можешь прочесть все, что имеешь, имей столько, сколько прочтешь, - и довольно.
Во всем старайся разобраться вместе с другом, но прежде разберись в нем самом.
Нередко учат обману тем, что обмана боятся, и подозрениями дают право быть вероломным.
Порок - и верить всем, и никому не верить, только (…) первый порок благороднее, второй - безопаснее.
Некоторые до того забились во тьму, что неясно видят все освещенное.
Нас чтут как стариков, хотя в нас живут пороки мальчишек, и не только мальчишек, но и младенцев; ведь младенцы боятся вещей пустяшных, мальчишки - мнимых, а мы - и того и другого.
Никакое зло не велико, если оно последнее. Пришла к тебе смерть? Она была бы страшна, если бы могла оставаться с тобою, она же или не явится, или скоро будет позади, никак не иначе.
Спокойная жизнь - не для тех, кто слишком много думает о ее продлении.
Кто презирает собственную жизнь, тот стал хозяином твоей.
Гнев рабов погубил не меньше людей, чем царский гнев.
Само имя философии вызывает достаточно ненависти.
Будем делать все, чтобы жить лучше, чем толпа, а не наперекор толпе, иначе мы отпугнем от себя и обратим в бегство тех, кого хотим исправить.
Пусть вошедший в наш дом дивится нам, а не нашей посуде. Велик тот человек, кто глиняной утварью пользуется как серебряной, но не менее велик и тот, кто серебряной пользуется как глиняной.
Слаб духом тот, кому богатство не по силам.
Одна цепь связывает стража и пленного.
Нас мучит и будущее, и прошедшее. (…) Никто не бывает несчастен только от нынешних причин.
Некоторых больных надо поздравлять и с тем, что они почувствовали себя больными.
Любое благо нам не на радость, если мы обладаем им в одиночку.
Долог путь наставлений, краток и убедителен путь примеров.
Нельзя уподобляться злым оттого, что их много, нельзя ненавидеть многих оттого, что им не уподобляешься.
Люди учатся, обучая. [Отсюда пословица: «Уча, учимся».]
«Но ради чего я учился?» - Нечего бояться, что труд твой пропал даром: ты учился для себя самого.
Фортуна не сбивает с пути - она опрокидывает и кидает на скалы.
Как много поэты говорят такого, что или сказано, или должно быть сказано философами!
Художнику приятней писать картину, чем ее окончить. (…) Пока он писал, его радовало само искусство. Отрочество наших детей щедрее плодами, но их младенчество нам милее.
Кто завел друга, чтобы тот выручил из цепей, тот покинет его, едва загремят оковы.
Люди (…) шепотом возносят (…) богам постыднейшие мольбы.
Живи с людьми так, будто на тебя смотрит бог, говори с богом так, будто тебя слушают люди.
Некоторых больше всего и надо опасаться, когда они покраснеют: тут-то их и покидает всякий стыд. Сулла был особенно жесток тогда, когда к лицу его приливала кровь.
Нам нужен кто-нибудь, по чьему образцу складывался бы наш нрав. Ведь криво проведенную черту исправишь только по линейке.
Плоды для нас вкуснее всего, когда они на исходе; дети красивей всего, когда кончается детство.
Возраст самый приятный тот, что идет под уклон, но еще не катится в пропасть.
Смерть (…) должна быть перед глазами и у старика, и у юноши - ведь вызывают нас не по возрастному списку.
Нет стариков столь дряхлых, чтобы им зазорно было надеяться на лишний день.
Каждый день нужно проводить так, словно он замыкает строй, завершает число дней нашей жизни. (…) Отправляясь ко сну, говорить весело и радостно: «Прожита жизнь, и пройден весь путь, что судьбой мне отмерен». А если бог подарит нам и завтрашний день, примем его с радостью.
Поблагодарим бога за то, что никто не может навязать нам жизнь.
Я не устану потчевать тебя Эпикуром, и пусть знают все, кто твердит его слова и ценит их не за то, что в них сказано, а за то, кем они сказаны: лучшее принадлежит всем.
Воображение (…) доставляет нам больше страданий, чем действительность. (…) Многое мучит нас больше, чем нужно, многое - прежде, чем нужно.
Вымышленное тревожит сильнее. Действительное имеет свою меру, а о том, что доходит неведомо откуда, пугливая душа вольна строить догадки.
Если бояться всего, что может случиться, то незачем нам и жить.
Беда глупости еще и в том, что она все время начинает жизнь сначала. (Со ссылкой на Эпикура, но, вероятно, это собственная формулировка Сенеки.)
До чего противно легкомыслие тех, (…) кто перед кончиной начинает надеяться заново. (…) Что гнуснее старика, начинающего жизнь сначала?
Многим пришлось бояться оттого, что их можно было бояться.
Кто мудр, тот во всем смотрит на замысел, а не на исход. Начало в нашей власти; что выйдет, решать фортуне, над собой же я не признаю ее приговора.
Мы не должны ни во всем уподобляться (…) толпе, ни во всем от нее отличаться. (…) Больше стойкости в том, чтобы оставаться трезвым, когда весь народ перепился до рвоты, больше умеренности в том, чтобы, не смешиваясь со всеми, не выделяться и не составлять исключения и делать то же самое, что все, но иначе.
Чего ты дожидаешься? (…) Исполнения всех желаний? Такое время не наступит! (…) Такова цепь желаний: одно родит другое.
Покуда ты будешь на все зариться, все будут зариться на тебя.
Заблуждается тот, кто ищет друзей в сенях, а испытывает их за столом.
Люди больше всего ненавидят тех, кому больше обязаны.
Малая ссуда делает человека твоим должником, большая - врагом.
[Благодеяния надо] не разбрасывать, а распределять. (…) Дело не в том, что ты дал, а в том, кому ты дал.
Люди не знают, чего хотят, до того мига, пока не захотят чего-нибудь.
Даже самый робкий предпочел бы один раз упасть, нежели все время висеть.
Немногих удерживает рабство, большинство за свое рабство держится.
Все заботятся, не о том, правильно ли они живут, а о том, долго ли проживут; между тем жить правильно - это всем доступно, жить долго - никому.
Все, чем тешится чернь, дает наслаждение слабое и поверхностное, всякая радость, если она приходит извне, лишена прочной основы.
Плохо живут те, кто всегда начинает жизнь сначала. (…) Напрасно мы полагаем, будто таких людей мало: почти все таковы. А некоторые тогда и начинают жить, когда пора кончать. А (…) некоторые кончают жить, так и не начав.
Зачем сейчас портить себе жизнь страхом перед будущим? Глупо (…) чувствовать себя несчастным из-за того, что когда-нибудь станешь несчастным.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187 188 189 190 191 192 193 194 195 196 197 198 199 200 201 202 203 204
Первую вспышку гнева мы не осмелимся унимать словами. Она глуха и безумна. (…) Лекарства приносят пользу, если давать их в промежутках между приступами.
Гнев, (…) когда окостенеет, затвердеет, (…) превращается в ненависть.
В перерывах между утренними зрелищами нам обычно показывают на арене сражение привязанных друг к другу быка и медведя: они рвут и терзают друг друга, а рядом их поджидает человек, которому поручено в конце прикончить обоих. То же самое делаем и мы, нанося удары людям, с которыми мы связаны, а рядом с победителем и побежденным уже стоит их конец, причем очень близкий. Нам ведь осталось-то столечко! Что бы нам прожить эту капельку времени в мире и покое!
Часто ссору прекращает раздавшийся по соседству крик «Пожар!».
Что хуже смерти можешь ты пожелать тому, на кого гневаешься? Так успокойся: он умрет, даже если ты палец о палец не ударишь.
Я скорее прощу того, кто нанес врагу рану, а не того, кто мечтает посадить ему чирей: тут уже не только злая, но и ничтожно мелкая душонка.
О сколь презренная вещь - человек, если не поднимается он выше человеческого!
Что такое бог? - Все, что видишь, и все, чего не видишь.
Уже старик, он [Ганнибал] не переставал искать войны в любом уголке света: настолько, обходясь без родины, не мог он обходиться без врага.
Нет числа тем, кто владел народами и городами; тех, кто владел собой, можно перечесть по пальцам.
Все происходит по божественному определению: плакать, стонать и жаловаться - значит отпасть от бога.
Свободен тот, кто избежал рабства у самого себя: это рабство - постоянное и неодолимое, день и ночь равно гнетущее, без передышки, без отпуска.
Быть рабом самого себя - тяжелейшее рабство.
Добродетель найти трудно, требуется и наставник и руководитель; а порокам живо выучиваются без всякого учителя.
Если я и бываю доверчив, то только до известной степени и принимаю лишь те маленькие выдумки, за которые бьют по губам, а не вырывают глаза.
Люди растрачивают всю свою жизнь, чтобы достать то, что им будто бы нужно для жизни.
Изящно возразил мудрый [Гай] Лелий какому-то человеку, сказавшему: «В мои шестьдесят лет…» - «Скажи лучше „не мои шестьдесят“». Привычка исчислять утраченные нами годы мешает нам понять, что суть жизни - в ее неуловимости, а удел времени - всегда оставаться не нашим.
Покамест все идет как обычно, грандиозность происходящего скрадывается привычкой. Так уж мы устроены, что повседневное, будь оно даже достойно всяческого восхищения, нас мало трогает. (…) У солнца нет зрителей, пока оно не затмится. (…) Настолько больше свойственно нам от природы восхищаться новым, нежели великим.
Кто думает, будто природа может делать лишь то, что она делает часто, тот сильно недооценивает ее возможности.
Люди грядущего поколения будут знать многое, неизвестное нам, и многое останется неизвестным для тех, кто будет жить, когда изгладится всякая память о нас. Мир не стоит ломаного гроша, если в нем когда-нибудь не останется ничего непонятного.
И ты удивляешься, что мудрость до сих пор еще не исполнила своего предназначения! Даже испорченность - и та еще не показала себя целиком; она только-только выходит на свет. А ведь ей мы отдаем все свои силы.
Победа без риска - победа без славы
Для самопознания необходимо испытание: никто не узнает, что он может, если не попробует.
Всякий, кто кажется избежавшим зла, просто его еще не дождался.
От голода умирают тихо и спокойно, от обжорства с треском лопаются.
Самая крепкая часть тела - та, которой чаще всего пользуются.
«Но как же все-таки бог допускает, чтобы с добрыми людьми случались несчастья?» - А он не допускает. Он ограждает их от всех несчастий: от преступлений и гнусностей, от нечистых помышлений и корыстных замыслов, от слепого вожделения и от алчности, покушающейся на чужое добро. Он блюдет и защищает их самих: неужели кто-то станет требовать от бога еще и того, чтобы он охранял поклажу добрых людей?
Презирайте бедность: никто не бывает при жизни так беден, как был при рождении. Презирайте боль: она уйдет от вас, либо вы от нее уйдете.
Короткую жизнь мы не получаем, а делаем ее такой; мы не бедны, а расточительны.
Нет человека, желающего разделить с другими деньги, а скольким раздает каждый свою жизнь!
Марк Цицерон (…) ни в счастье не был спокоен, ни в несчастье - терпелив.
Каждый торопит свою жизнь и страдает от тоски по будущему и отвращения к настоящему.
Время твоей жизни (…) движется беззвучно, ничем не выдавая быстроты своего бега.
Есть ли на свете кто-нибудь глупее людей, которые хвастаются своей мудрой предусмотрительностью? (…) За счет своей жизни они устраивают свою жизнь, чтобы она стала лучше.
Откладывать что-то на будущее - худший способ проматывать жизнь: (…) вы отдаете настоящее в обмен на обещание будущего.
Грядущее неведомо; живи сейчас!
Самая короткая жизнь - у занятых людей.
Души занятых людей, словно волы, впряженные в ярмо, не могут ни повернуть, ни оглянуться.
Один из (…) любителей наслаждений, (…) после того как его на руках вынесли из бани и усадили в кресло, спросил: «Я уже сижу?» Ты полагаешь, что человек, не знающий, сидит ли он, в состоянии уразуметь, живет ли он?
Если только у мертвых сохраняется какое-то чувство, [Гай Калигула] ужасно злится, что он умер, а римский народ все еще живет.
Некоторые болезни следует лечить, не рассказывая о них больному. Многие умерли оттого, что узнали, чем больны.
[Людей], через тысячу унижений достигших высочайших почестей, тревожит ужасная мысль, что они страдали всего лишь ради надгробной надписи.
Гнусен тот, кто, утомленный скорее жизнью, чем трудом, умирает при исполнении служебных обязанностей.
Большинство людей (…) жаждут работать дольше, чем могут, (…) и сама старость лишь оттого им в тягость, что не позволяет работать.
Гай Туранний, (…) когда более чем в девяностолетнем возрасте (…) получил (…) освобождение от должности прокуратора, попросил, чтобы его положили на кровать и чтобы стоящие вокруг домочадцы причитали, словно над покойником. (…) Неужели так приятно умереть занятым человеком?
Добровольно решиться на отдых людям труднее, чем заслужить его по закону.
Гераклит всякий раз, как выходил на люди, плакал, а Демокрит смеялся: одному все, что мы делаем, казалось жалким, а другому - нелепым.
Мысль о боли мучит нас не меньше самой боли.
Как мы относимся к детям, так мудрец относится ко всем людям, ибо они не выходят из детства ни к зрелости, ни до седых волос, ни когда и седых волос уже не останется.
Если нас очень огорчает чье-то презрение, значит, нам особенно приятно было бы уважение именно этого человека.
Вступая в препирательство с кем-то, мы признаем его своим противником, а следовательно, равным себе, даже если мы и победим в стычке.
Один и тот же рассказ может рассмешить нас, если нас двое, и возмутить, если его слышит много народу; мы не позволяем другим заикнуться о том, о чем сами говорим постоянно.
Чем больше человек склонен обижать других, тем хуже он сам переносит обиды.
Отвоюй себя для себя самого.
Смерть мы видим впереди; а большая часть ее у нас за плечами, - ведь сколько лет жизни минуло, все принадлежит смерти.
Все у нас чужое, лишь время наше. Только время, ускользающее и текучее, дала нам во владенье природа, но и его кто хочет, тот и отнимает.
Все меня прощают, никто не помогает.
Кто везде - тот нигде. Кто проводит жизнь в странствиях, у тех в итоге гостеприимцев множество, а друзей нет.
Ничто так не вредит здоровью, как частая смена лекарств.
Если не можешь прочесть все, что имеешь, имей столько, сколько прочтешь, - и довольно.
Во всем старайся разобраться вместе с другом, но прежде разберись в нем самом.
Нередко учат обману тем, что обмана боятся, и подозрениями дают право быть вероломным.
Порок - и верить всем, и никому не верить, только (…) первый порок благороднее, второй - безопаснее.
Некоторые до того забились во тьму, что неясно видят все освещенное.
Нас чтут как стариков, хотя в нас живут пороки мальчишек, и не только мальчишек, но и младенцев; ведь младенцы боятся вещей пустяшных, мальчишки - мнимых, а мы - и того и другого.
Никакое зло не велико, если оно последнее. Пришла к тебе смерть? Она была бы страшна, если бы могла оставаться с тобою, она же или не явится, или скоро будет позади, никак не иначе.
Спокойная жизнь - не для тех, кто слишком много думает о ее продлении.
Кто презирает собственную жизнь, тот стал хозяином твоей.
Гнев рабов погубил не меньше людей, чем царский гнев.
Само имя философии вызывает достаточно ненависти.
Будем делать все, чтобы жить лучше, чем толпа, а не наперекор толпе, иначе мы отпугнем от себя и обратим в бегство тех, кого хотим исправить.
Пусть вошедший в наш дом дивится нам, а не нашей посуде. Велик тот человек, кто глиняной утварью пользуется как серебряной, но не менее велик и тот, кто серебряной пользуется как глиняной.
Слаб духом тот, кому богатство не по силам.
Одна цепь связывает стража и пленного.
Нас мучит и будущее, и прошедшее. (…) Никто не бывает несчастен только от нынешних причин.
Некоторых больных надо поздравлять и с тем, что они почувствовали себя больными.
Любое благо нам не на радость, если мы обладаем им в одиночку.
Долог путь наставлений, краток и убедителен путь примеров.
Нельзя уподобляться злым оттого, что их много, нельзя ненавидеть многих оттого, что им не уподобляешься.
Люди учатся, обучая. [Отсюда пословица: «Уча, учимся».]
«Но ради чего я учился?» - Нечего бояться, что труд твой пропал даром: ты учился для себя самого.
Фортуна не сбивает с пути - она опрокидывает и кидает на скалы.
Как много поэты говорят такого, что или сказано, или должно быть сказано философами!
Художнику приятней писать картину, чем ее окончить. (…) Пока он писал, его радовало само искусство. Отрочество наших детей щедрее плодами, но их младенчество нам милее.
Кто завел друга, чтобы тот выручил из цепей, тот покинет его, едва загремят оковы.
Люди (…) шепотом возносят (…) богам постыднейшие мольбы.
Живи с людьми так, будто на тебя смотрит бог, говори с богом так, будто тебя слушают люди.
Некоторых больше всего и надо опасаться, когда они покраснеют: тут-то их и покидает всякий стыд. Сулла был особенно жесток тогда, когда к лицу его приливала кровь.
Нам нужен кто-нибудь, по чьему образцу складывался бы наш нрав. Ведь криво проведенную черту исправишь только по линейке.
Плоды для нас вкуснее всего, когда они на исходе; дети красивей всего, когда кончается детство.
Возраст самый приятный тот, что идет под уклон, но еще не катится в пропасть.
Смерть (…) должна быть перед глазами и у старика, и у юноши - ведь вызывают нас не по возрастному списку.
Нет стариков столь дряхлых, чтобы им зазорно было надеяться на лишний день.
Каждый день нужно проводить так, словно он замыкает строй, завершает число дней нашей жизни. (…) Отправляясь ко сну, говорить весело и радостно: «Прожита жизнь, и пройден весь путь, что судьбой мне отмерен». А если бог подарит нам и завтрашний день, примем его с радостью.
Поблагодарим бога за то, что никто не может навязать нам жизнь.
Я не устану потчевать тебя Эпикуром, и пусть знают все, кто твердит его слова и ценит их не за то, что в них сказано, а за то, кем они сказаны: лучшее принадлежит всем.
Воображение (…) доставляет нам больше страданий, чем действительность. (…) Многое мучит нас больше, чем нужно, многое - прежде, чем нужно.
Вымышленное тревожит сильнее. Действительное имеет свою меру, а о том, что доходит неведомо откуда, пугливая душа вольна строить догадки.
Если бояться всего, что может случиться, то незачем нам и жить.
Беда глупости еще и в том, что она все время начинает жизнь сначала. (Со ссылкой на Эпикура, но, вероятно, это собственная формулировка Сенеки.)
До чего противно легкомыслие тех, (…) кто перед кончиной начинает надеяться заново. (…) Что гнуснее старика, начинающего жизнь сначала?
Многим пришлось бояться оттого, что их можно было бояться.
Кто мудр, тот во всем смотрит на замысел, а не на исход. Начало в нашей власти; что выйдет, решать фортуне, над собой же я не признаю ее приговора.
Мы не должны ни во всем уподобляться (…) толпе, ни во всем от нее отличаться. (…) Больше стойкости в том, чтобы оставаться трезвым, когда весь народ перепился до рвоты, больше умеренности в том, чтобы, не смешиваясь со всеми, не выделяться и не составлять исключения и делать то же самое, что все, но иначе.
Чего ты дожидаешься? (…) Исполнения всех желаний? Такое время не наступит! (…) Такова цепь желаний: одно родит другое.
Покуда ты будешь на все зариться, все будут зариться на тебя.
Заблуждается тот, кто ищет друзей в сенях, а испытывает их за столом.
Люди больше всего ненавидят тех, кому больше обязаны.
Малая ссуда делает человека твоим должником, большая - врагом.
[Благодеяния надо] не разбрасывать, а распределять. (…) Дело не в том, что ты дал, а в том, кому ты дал.
Люди не знают, чего хотят, до того мига, пока не захотят чего-нибудь.
Даже самый робкий предпочел бы один раз упасть, нежели все время висеть.
Немногих удерживает рабство, большинство за свое рабство держится.
Все заботятся, не о том, правильно ли они живут, а о том, долго ли проживут; между тем жить правильно - это всем доступно, жить долго - никому.
Все, чем тешится чернь, дает наслаждение слабое и поверхностное, всякая радость, если она приходит извне, лишена прочной основы.
Плохо живут те, кто всегда начинает жизнь сначала. (…) Напрасно мы полагаем, будто таких людей мало: почти все таковы. А некоторые тогда и начинают жить, когда пора кончать. А (…) некоторые кончают жить, так и не начав.
Зачем сейчас портить себе жизнь страхом перед будущим? Глупо (…) чувствовать себя несчастным из-за того, что когда-нибудь станешь несчастным.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187 188 189 190 191 192 193 194 195 196 197 198 199 200 201 202 203 204