Невинность в сущности граничит с глупостью, потому что цель жизни (употребляю это
выражение только фигурально вместо сущности жизни или мира) состоит в том, чтобы познать собственную злую волю, чтобы она стала для нас объектом и чтобы мы, вследствие этого, стали лучшими в глубине сознания. Наше тело есть воля, ставшая объектом (1-го класса), и деяния, которые мы ради нее совершаем, показывают нам зло этой воли. В состоянии же невинности, в котором зло не имеет места по отсутствию искушений, человек есть лишь жизненный аппарат, а то, для чего этот аппарат предназначен, еще не наступило. Такая пустая форма жизни, такая пустая арена, сама по себе, как и вся так называемая реальность (мир) - ничтожна, и так как она получает значение лишь через поступки, заблуждения, познания, так сказать - через конвульсии воли, - то по характеру своему она представляется трезвой, глупой. Вот почему золотой век невинности, а также всякая утопия есть нелепость и глупость. Первый преступник, первый убийца - Каин, который узнал грех и через него, путем раскаяния, познал добро, а следовательно - и значение жизни, - есть лицо трагическое, во всяком случае более значительное и даже более почтенное, чем невинный простофиля.
Немцев упрекают в том, что они всегда подражали во всем французам и англичанам; но забывают, что это самое умное, что они, как нация, могли сделать, потому что собственными силами они бы не произвели ничего дельного и хорошего.
Несмотря на огромное различие между людьми выдающимися и обыкновенными, все-таки оно было слишком недостаточно для образования двух разновидностей человека. Это обстоятельство, на иной взгляд, может показаться странным и даже обидным.
Нет лучшего средства для освежения ума, как чтение древних классиков; стоит взять какого-нибудь из них в руки, хотя на полчаса, - сейчас же чувствуешь себя освеженным, облегченным и очищенным, поднятым и укрепленным, - как будто бы освежился купаньем в чистом источнике.
Нет лучшего утешения в старости, чем сознание того, что удалось всю силу молодости воплотить в творения, которые не стареют.
Ничто так не уясняет непреложное единство основной сущности нашего я и сущности внешнего мира, как сновидение. Ибо и в сновидении предметы отличны от нас самих, отличаются совершенной объективностью и своей загадочной особенностью, чуждой собственным нашим свойствам, вызывают в нас удивление, смущение, беспокойство и т. п. Тем не менее все это - мы сами. Такова именно также и воля, носящая в себе весь внешний мир, оживляющая его и заключенная внутри нас, где мы сознаем непосредственно присутствие ее. Всеми этими чудесами, однако, мы обязаны интеллекту, этой фантастической и чудесной мастерской, этому несравненному волшебнику, который разлагает собственное существо свое на познающее и познаваемое.
Образование относится к естественным преимуществам интеллекта, как планеты и спутники к солнцу. Ибо обыкновенный, образованный человек говорит не то, что сам думает, а что другие думали, и делает не то, что мог бы сам сделать, а то, чему научился от других.
Объективно - честь есть мнение других о нашей ценности, а субъективно - наша боязнь перед этим мнением.
Обыватель - это человек, постоянно и с большой серьезностью занятый реальностью, которая в самом деле нереальна.
Обыкновенные люди всецело преданы бытию, гений же пребывает преимущественно в состоянии познавательности. Отсюда проистекает двоякого рода различие между гением и обыкновенным человеком. Во-первых, быть можно только чем-нибудь одним, познавать же можно бесчисленное множество вещей, отождествляясь с ними в известной степени благодаря соучастию в объективном бытии. Во-вторых, видеть, знать - приятно, быть же - ужасно, ибо жить, чтобы быть, мучительно. - Из первого различия следует, что жизнь обыкновенных людей, в сущности, скучна в высшей степени. Мы видим, например, что богатые люди ведут такую же тяжелую, неустанную борьбу со скукой, какую бедняки ведут с нуждой. Вторым же различием
объясняется, почему жизнь обыкновенных людей носит на себе печать тупой, мрачной, однообразной серьезности, между тем как на челе гения заметна какая-то особенная ясность, которая, несмотря на то, что страдания его сильнее страданий обыкновенных людей, всегда просвечивает сквозь страдания подобно солнцу, сияющему из-за грозовой тучи. Это особенно бросается в глаза, когда наблюдаем человека гениального и обыкновенного во время постигшего их несчастья. Тогда оказывается, что между ними такое же различие, как между человеком, которому одному свойствен смех, и животными, коим смех не свойствен.
Одиночество есть жребий всех выдающихся умов.
Одним из существенных препятствий для преуспеяния рода человеческого следует считать то, что люди слушаются не того, кто умнее других, а того, кто громче всех говорит.
Оптимизм представляется мне не только нелепым, но и поистине бессовестным воззрением, горькой насмешкой над невыразимыми страданиями человечества.
По образу жизни, стремлениям и нравам насекомых и низших животных можно рассматривать как первые шаги природы; наши собственные свойства, качества и стремления находятся у них в зачаточном состоянии.
По отмирании воли смерть тела уже не может быть тягостной. В этом мы должны видеть проявление вечного правосудия. То, чего больше всего страшится злой человек, это ему известно, именно смерти. Она, конечно, известна и доброму человеку, но ему она не страшна. Так как вся злоба заключается в неукротимом хотении жить, то каждому человеку, по мере его злобы или добросердечия, смерть или тяжка или легка и желанна. Прекращение индивидуальной жизни есть зло или благо, смотря по тому, добр ли человек или зол.
Под вещью в себе, или внутренней сущностью мира, я подразумеваю то, что ближе всего нам знакомо, - волю. Хотя выражение это субъективно именно по отношению к субъекту познания, но так как познание сообщаемо другим, то отношение это существенно. Таким образом, несравненно лучше называть сущность мира волей, чем Брамой, мировой душой или еще как-нибудь иначе.
Подобно тому как даже прекраснейшее тело не свободно от грязи и затхлых испарений, так даже и благороднейший характер не свободен от дурных качеств, и иногда величайший гений не чужд ограниченности.
Подобно тому как утопающий падает на дно и снова поднимается вверх, так и лучшие люди приводятся грехом к покаянию. Такова, например, Гретхен в «Фаусте». Грех в данном случае действует подобно страшному сну, вследствие чего мы просыпаемся.
Понятность явления относится к области представления и обуславливается связью одного представления с другим. Непонятность же начинается всякий раз, когда явление соприкасается с областью воли, т. е. когда воля непосредственно входит в представление. Например, прикосновение рукой к собственному телу, несмотря на несложность этого явления, в сущности своей вовсе непонятно. Непонятны вообще все явления органической жизни, растительности, кристаллизации и силы природы, потому что во всех этих случаях воля проявляется непосредственно.
Философия, собственно говоря, есть стремление познавать в представлении то, что не принадлежит представлению и что тем не менее в нас самих сокрыто, потому что иначе мы были бы только представлением.
Поскольку философия не есть познание по закону основания, а есть познание идей, она должна быть отнесена к искусству, поскольку же она излагает идею абстрактно, а не интуитивно, - она может считаться знанием, наукой. Но, строго говоря, философия есть среднее между наукой и искусством или нечто соединяющее их.
Принцип чести имеет связь с человеческой свободой, - он есть как бы злоупотребление этой свободы. Вместо того, чтобы пользоваться ей для осуществления нравственного закона, человек употребляет свою способность добровольно переносить физические страдания, пересиливать впечатления действительности - для утверждения во что бы то ни стало капризов своего эгоизма. Так как при этом обнаруживается разница между действиями человека и животных, которые стремятся лишь к телесному благосостоянию, то отсюда вытекает смешение и даже отождествление принципа чести с добродетелью. Такое отождествление очевидно ошибочно. Ибо принцип чести хотя и есть нечто отличающее человека от животных, но сам по себе он не заключает в себе ничего такого, что могло бы поставить человека выше животных. Как цель, этот принцип, как и все, что проистекает из эгоизма, есть обман и иллюзия; как средство же для достижения посторонней цели, он может быть выгодным, но эта польза опять-таки имеет лишь призрачное значение. Но что человека делает бесконечно страшнее животного, так это - возможность злоупотреблять свободой как орудием для преодоления чувственного мира, ибо животное делает лишь то, что требуется его инстинктом в данное время, а человек действует по мотивам, которые могут привести к уничтожению мира.
Природа аристократичнее человека. Различия званий и состояний в европейских обществах, а также кастовые различия в Индии ничтожны в сравнении с различиями в умственных и нравственных качествах людей, полагаемыми самой природой. Подобно аристократии общественной, и в аристократии природной приходится десять тысяч плебеев на одного дворянина и миллионы на одного князя. И здесь большинство есть сброд, plebs, mob, rabble, la canaile. Поэтому патриции природы, так сказать - дворянство природы, как и дворянство государственное, не должны сливаться со сбродом, а напротив, чем выше способности и дарования, тем более они должны быть отличены от остальных.
Все различия общественные можно даже рассматривать как пародию на естественную аристократию. Ибо внешние знаки почтения и благоговения, с одной стороны, и сознание превосходства, с другой, - бывают искренни и правдивы лишь в аристократии природной. Можно поэтому сказать, что общественная аристократия относится к природной, как мишура к настоящему золоту, или как театральный король к действительному. Хорошей темой для картины была бы идея контраста между аристократией природы и аристократией общественной. С этой целью живописец должен был бы изобразить, с одной стороны, человека со всеми атрибутами княжеского звания, но с лицом неизменным и пошлым, а с другой - человека, одетого в лохмотья, но с лицом, выражающим великую силу ума и чувства. Впрочем, различия званий и состояний охотно признаются всеми, естественные же различия признаются очень редко. Всякий готов считать другого знатнее и богаче себя и соответственно этому выражать свое почтение к нему; но никто не желает признавать огромное различие между людьми, полагаемое самой природой, и всякий считает себя не глупее и не хуже других. Оттого-то избранники природы не по плечу большинству и не терпимы в обществе.
Радикального улучшения человеческого рода и вообще состояния человеческого общества можно было бы достигнуть в том случае, если бы условная табель о рангах совпадала с теми отличиями, которые установлены самой природой так, чтобы парии природы исполняли все низкие работы, судра - все механические производства, ваисии - занимались бы промышленностью и торговлей, кшатрии - были бы правителями, полководцами, царями, а брамины занимались бы искусствами и наукой. Теперь же условная табель о рангах редко совпадает с природными отличиями и часто даже находится в вопиющем противоречии с ними.
Произведения всех действительно даровитых голов отличаются от остальных характером решительности и определенности и вытекающими из них отчетливостью и ясностью, ибо такие головы всегда определенно и ясно сознают, что они хотят выразить, - все равно, будет ли это проза, стихи или звуки. Этой решительности и ясности недостает прочим, и они тотчас же распознаются по этому недостатку.
Проклятие гения состоит в том, что в то время, как он другим кажется великим, они кажутся ему ничтожными и жалкими. И это представление гений вынужден подавлять в себе в продолжение всей жизни, равно как и обыкновенные люди хранят про себя свое представление о нем. В то же время гений, не находя равных себе, живет как бы в пустыне или на необитаемом острове, населенном лишь обезьянами и попугаями. При этом ему всегда грозит иллюзия - принять обезьяну за человека. - В то время как слабости великого человека вызывают у толпы чувство злорадства, он, напротив, скорбит о том, что эти слабости роднят его с толпой.
Простой опыт так же мало может заменить мышление, как и чтение. Чистая эмпирика относится к мышлению, как принятие пищи к ее перевариванию и ассимилированию. Если же она и кичится, что только она одна благодаря своим открытиям способствовала прогрессу человеческого знания, то это похоже на то, как если бы похвалялся рот, что тело единственно ему обязано своим существованием.
Проповедовать мораль легко, обосновать ее трудно.
Пространство, в противоположность телу, которое наполняет его, очевидно, бестелесно, следовательно - духовно, нечто существующее только в духе, т. е. в интеллекте.
Радость, доставляемая постижением общего и существенного начала мира с какой-либо стороны его, и именно непосредственным, наглядным, правильным, отчетливым постижением, - так велика, что тот, кто испытывает ее, забывает все другие цели личной жизни, все дела свои, чтобы иметь возможность выразить результат познания в абстрактных понятиях, или оставить по крайней мере сухой, бесцветный, подобный мумии, снимок этого результата прежде всего для самого себя, а затем и для других, если эти другие сумеют оценить его.
Разложение внутреннего Я, считавшегося доселе неразложимым, - на волю и познавание было столь же неожиданно, как разложение воды на водород и кислород; это поворотный пункт моей философии и вместе с тем начало строгого различения наглядного от абстрактного познания.
Разница в степени духовных сил, образующая глубокую пропасть между гением и обыкновенным смертным, зависит не от чего другого, как от большего или меньшего развития и совершенства мозговой системы;
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187 188 189 190 191 192 193 194 195 196 197 198 199 200 201 202 203 204