Строго говоря, это были и не комнаты в обычном понимании, и в них невозможно было уединиться полностью, хотя подобное, с точки зрения европейца, неудобство не мешало японцам, чуждым индивидуализма.
— Здесь, конечно, не спят, — тихо сказал Большой Эзу, — но тем не менее видят сны.
Пройдя ряд комнат, он остановился перед последней передвижной стеной и, положив руку на окрашенную в серый цвет деревянную раму, повернулся к Хонно:
— Доверие, уважаемая госпожа Кансей, очень часто обманывают те, кому мы доверяем. Не хотите ли убедиться в моих словах?
Он толкнул раму, она отъехала в сторону, и Хонно в изумлении уставилась на двух людей, слившихся в экстазе страсти. Оба тела ритмично, сладострастно двигались. Мужчина, почувствовав, что на него смотрят, оттолкнул женщину, и та, высвободившись из простыней, уселась и посмотрела в сторону Хонно. Боже, да это была не женщина вовсе, а мужчина! Хонно внимательно всмотрелась в его лицо, и кровь застыла у нее в жилах: Эйкиси! Перед ней сидел ее муж, минуту назад занимавшийся любовью с другим мужчиной! У Хонно закружилась голова. Нет! Такого не может быть! Невероятно, это, наверное, просто дурной сон! В памяти всплыли слова Мамы-сан; «Если человека не уважают, он ничто, его жизнь — как вода, бесследно уходящая в песок». Мама-сан упоминала Кодзимаси... Ну, конечно, это один из районов Токио, пользующийся нехорошей славой, и именно там Эйкиси вырос, ходил в школу. Там жили и его родители. Теперь понятно, старая мудрая женщина пыталась подготовить ее к неприятному сюрпризу, как-то помочь, ослабить удар.
— Хонно-сан! — завизжал Эйкиси. — Как вы осмелились прийти сюда? Как вы осмелились лгать, что вы уехали, и шпионить за мной? — Его лицо выражало безграничное отвращение. — Хотя, что я удивляюсь? Вы же родились в год лошади! Да, я знаю это! Проклятая женщина!
В глазах Хонно застыл стыд и ужас, и это еще больше разозлило Эйкиси, он продолжал вопить все яростнее:
— За месяц до нашей свадьбы твой папаша пришел к нам в дом и сообщил, в какой год родилась его распрекрасная дочь. Он, конечно, хотел денег за свою ценную информацию, и, поскольку он разговаривал со мной, я ему заплатил. Да, его сведения действительно имели для меня определенную ценность, но не ту, о которой думал бедный старый идиот. Я получил прекрасное средство держать тебя в узде, чтобы твое упрямство и своеволие не мешали мне жить так, как я хочу.
Эйкиси потянулся к юноше, сидевшему рядом с ним, любовно обнял его.
— А теперь, проклятая женщина, убирайся вон отсюда! Не мешай мне заниматься любовью!
Хонно хотелось кричать, но голос пропал. Последние слова мужа вывели ее из оцепенения, она повернулась, ничего не ответив, и пошла прочь, горя от стыда и гнева. Прошла мимо Большого Эзу, почти пробежала все комнаты и начала спускаться вниз по лестнице. Выскочила во двор, забыв надеть свои туфли, и бросилась к тихому пруду. Там, под сенью кудрявых кленов, под мирный плеск рыбы в воде она хотела хоть немного прийти в себя, собраться с мыслями и забыться. Хонно не успела добежать до спасительного пруда, как ее внезапно вырвало от отвращения. Слабея, она еле добралась до него и легла животом на землю, опустив лицо в прохладную, освежающую воду. Вода принесла облегчение, и Хонно, не поднимая головы, открыла глаза, села и стала смотреть в глубину, туда, где сновали рыбы.
Когда она наконец оторвалась от воды и встала, то увидела напротив себя Большого Эзу. Он протянул ей ее туфли. Хонно чувствовала себя такой униженной, что даже не могла взглянуть на него и только сказала:
— Как вам не стыдно! Вы же все время знали об Эйкиси, — она задыхалась от негодования, — знали, что он сюда ходит. И ничего мне не сказали!
— Да, знал. Он ходит сюда три года, — спокойно ответил Большой Эзу. — Так что ни встреча с вами, ни ухаживания, ни женитьба не помешали ему заниматься тем, чем он давно уже занимается.
— Это все потому, что я проклятая, я женщина-хиноеума, убивающая мужа.
Большой Эзу смотрел куда-то в темноту, наблюдая за мелькающими то тут, то там светлячками. В этом чудесном садике у пруда, среди кленов можно было забыть о шумном большом Токио, его современных зданиях, бесконечном потоке машин; забыть о коррупции и взяточничестве чиновников, о безумной гонке в двадцать первый век, о глобальных задачах, которые поставило себе правительство Японии. Он чувствовал ностальгию по доброй старине, по простому, но милому времени, когда жили храбрые, мужественные люди, прирожденные воины; ему хотелось вернуть то время, о котором он так много знал. Об этом времени сильно тосковали и Юкио Мишима и Кунио Саката, — настоящие самураи.
— Год, в котором вы родились, здесь ни при чем, дорогая госпожа Кансей. Виноват ваш муж, типичный представитель нашего времени. Мама-сан, разговаривая с вами, пыталась подготовить вас к неожиданному удару. Она знает вашего мужа очень хорошо-Безжалостные слова Большого Эзу эхом отдались в ушах Хонно. Ей снова стало дурно. Она вспомнила, как ее третировали родители, особенно отец, потом на смену отцу пришел муж. Как жестоко она ошибалась! Как могла она принимать бесчеловечность за сильный характер? Желание быть покорной, достойной женой сделало ее слепой, глупой. Какая же она идиотка!
А ее работа? Теперь она ясно понимала свою роль — украшать офис, словно обои стену, быть неизменно элегантной, обаятельной, всегда послушной. А ведь у нее не меньше опыта, чем у мужчин, работающих в «Мисита Индастриз», а то и побольше. И чем же она занимается? Обслуживает их! Несмотря на ее опыт и знания, никто не желает прислушиваться к ее мнению. По большому счету она никто, ноль без палочки. Кунио Мисита недавно явно поставил ее на место, проигнорировав ее предложение о сотрудничестве с «Тандем Поликарбон». Что же в результате получается? Ее стремление быть покорной лишь навредило ей.
А ее дом? Был ли у нее когда-нибудь родной дом? Детство помнилось постоянными насмешками, издевательствами, да что детство! Оказывается, и замужество не удалось.
Хонно казалось, будто она очнулась от долгого кошмарного сна, вырвалась из мира, где ее заставляли молчать, а ведь она достойна лучшей участи! Вместо того чтобы жить красиво и достойно, она сначала подвергалась побоям отца, потом работала, словно заведенная, на Миситу, а когда вышла замуж, стала прислуживать еще и мужу.
Хонно собралась с силами и посмотрела на Большого Эзу.
— Я теперь поняла, что внутри нашего привычного мира живут и другие миры. Как, например, в мире большого города существует мир публичных домов. А рядом с этими мирами есть еще другие миры, правда? Ведь существует же недалеко от противного борделя чудесный сад и пруд с рыбками? Какой из этих миров настоящий?
Большой Эзу ответил:
— Сегодня вы получили урок, дорогая госпожа. Самый главный, самый реальный мир живет внутри нас самих, в нашей душе.
Льяно-Негро
На одном из деревьев у входа в джунгли Тори обнаружила вырезанные на коре рисунки — примитивные, но тем не менее сделанные очень талантливо; изображали они шестерых людей: ребенка, старого согбенного человека, слепого, человека, распятого на кресте, безногого человека и мертвеца.
— Дьявольские штучки! Что могут означать эти ужасные рисунки? — спросил Рассел.
— Одну из легенд, — ответил Эстило.
— Не верю я в легенды. — Рассел отошел от дерева и стал внимательно разглядывать близлежащую местность.
— Великий поэт Хорхе Луис Борхес писал, что в легендах простым, доступным языком излагается смысл человеческого существования.
— И вы в это верите?
Тори подошла к Расселу и сказала ему.
— В это обязательно нужно верить, особенно здесь, сейчас, в джунглях. Легенда и жизнь — единое целое, а не два разных понятия, как считаешь ты, и твоя точка зрения в данной ситуации просто опасна.
— Почему тебе доставляет такое удовольствие постоянно унижать меня, показывать свое превосходство? Зачем тебе это, Тори?
— Ты — мужчина, Рассел, а я принадлежу к слабому полу.
— Ну и что с того?
— А то, что ты относишься к тем мужчинам, которые не доверяют женщине просто потому, что она женщина.
— Не болтай ерунды.
— Я серьезно тебе говорю.
Рассел долго сверлил ее взглядом, потом сказал:
— Пошли, поздно уже.
Все трое, оставив позади дерево с удивительными рисунками, вошли в густые заросли, шли до полудня, а потом сделали привал. Было жарко и влажно, одежда насквозь промокла от пота.
Рассел спросил у Эстило:
— Скажите, что же все-таки означают эти рисунки?
— Мы рождаемся, стареем, слабеем, получаем наказание за свои грехи и умираем. Я думаю, эти рисунки что-то вроде предупреждения. Местные крестьяне очень суеверны, и для них джунгли являются как бы границей, отделяющей известное от неизвестного; за ними — край света.
— А кто вырезал эти рисунки? Эстило кивнул головой в том направлении, куда они держали путь:
— Те, кому принадлежит эта земля.
— И у вас нет никаких догадок насчет того, кто эти люди?
— К чему гадать? Скоро узнаем.
Время отдыха закончилось, и, собрав вещи, путешественники снова отправились в путь. Через двадцать минут они вышли на берег реки; вода была грязной, коричневого цвета и мутной. Растущие вдоль берега деревья склонились так низко, что их длинные ветви почти полностью погрузились в воду. Используя ветви в качестве опоры, путешественники без труда перешли реку вброд и остановились на противоположном берегу.
— Судя по всему, мы уже недалеко от кокаиновой фермы, — предположил Рассел. Внезапно раздался голос Тори:
— Эстило, слушай меня внимательно и не шевелись. Слышишь? Стой на месте!
Она подошла к нему и стала напротив. Глаза Эстило расширились от удивления.
— Смотри на меня, спокойно. Не шевели головой! Каменный жук.
— Где? — еле слышно выдохнул Эстило.
— У тебя на шее, сзади.
— Тори... — только и смог сказать Эстило, содрогнувшись от ужаса.
Она видела, что побледневшие от страха губы ее несчастного друга шептали молитву. Уголком глаза она также заметила, что Рассел, слышавший весь разговор, направился в их сторону и уже подходил к Эстило сзади, собираясь снять жука. В мгновение ока Тори очутилась рядом с Расселом, успев схватить его за запястье, прежде чем тот дотронулся до насекомого. Жук был огромный, длиной с указательный палец, отвратительного вида; блестящий черный панцирь сверкал на солнце как полированный.
— Но я же как раз собирался убрать жука, — Рассел с недоумением уставился на Тори.
— Если бы ты это сделал, Эстило бы умер. Она указала на насекомое.
— Видишь его передние лапки, похожие на клещи? Они уже вцепились в тело. Эти жуки, если их потревожить, когда они уже вцепились в свою жертву, выпускают через передние лапки яд. Знаешь, почему их называют каменными жуками? Потому что их яд парализует центральную нервную систему жертвы, и она теряет способность двигаться, превращается в камень.
— В общем, новая медуза Горгона, — сострил Рассел. Тори промолчала, и он добавил:
— Вот тебе и связь между легендой и жизнью. — Он вопросительно посмотрел на нее: — Так что же делать? У меня нет опыта общения с каменными жуками.
— Есть только один способ: не двигаться и не произносить ни звука. Стой спокойно, — обратилась она к Эстило. Жук неподвижно сидел на основании шеи и, видимо, собирался остаться там навсегда. Она осторожно подняла правую руку над насекомым, оттопырив мизинец и наставив его длинный, слегка загнутый ноготь отвесно в направлении спинки насекомого, стала постепенно приближать его к жуку. Когда от ногтя до блестящего панциря оставалось не более двух миллиметров, Тори остановила движение руки и стояла неподвижно, чтобы собраться с мыслями, сконцентрироваться. Существовала единственная возможность парализовать насекомое — вонзить ноготь в крохотную щель посредине его спинки между сложенными твердыми крыльями, но эта операция требовала необыкновенной точности, чтобы насекомое умерло прежде, чем успеет выпустить смертельный яд в кровь человека. Чересчур сильный или слишком слабый нажим ногтя — и Эстило парализует. По спине Тори текли струйки пота. Она прочитала про себя молитву, сконцентрировала свою внутреннюю энергию и через мгновение почувствовала, как разливается сила по телу, исчезают страх и напряжение. Затем, тихо вскрикнув, она вонзила ноготь в жука. На секунду ей показалось, что она проткнула насекомое не так, как надо, и оно успело-таки выпустить перед смертью яд. Глубоко вздохнув, она спросила Эстило:
— Ну как ты, в порядке?
— Черт возьми, сними с меня скорее этого проклятого жука!
В ответ Тори радостно рассмеялась, — опасность миновала. Не вынимая ногтя из спины жука, Тори аккуратно, медленно вытащила его лапки из шеи Эстило и резким движением отбросила насекомое далеко в сторону, в заросли.
— Теперь все.
— Молодец, — смертельно бледный Эстило дружески похлопал Тори по спине. Кровь постепенно приливала к его лицу. — Ну и натерпелся же я страху, скажу честно. Если бы не ты... — Он с чувством расцеловал ее в обе щеки.
— Очень впечатляюще, — сказал Рассел Тори, когда они собрались двигаться дальше.
— Никто не собирался производить на тебя впечатление.
— Да расслабься ты, о'кей? Я хотел сказать только то, что сказал: здорово ты расправилась с мерзким жуком!
Рассел отошел от Тори и стал внимательно разглядывать место, где они находились. Вместе с пилотом вертолета он тщательно изучил карту той местности, куда они направлялись, и запомнил ее наизусть, чтобы в любой момент, где бы они ни оказались, суметь быстро сориентироваться.
— Сюда, — показал он товарищам, и они углубились в черно-зеленую чащу; их окружала изумрудная растительность джунглей и темные загадочные тени. Двигались они медленно, стараясь не производить ни малейшего шума. Прорубать себе дорогу с помощью мачете путешественники не могли, так как охрана фермы находилась недалеко, и они с легкостью обнаружили бы свое присутствие.
Вскоре им попалось на пути толстое дерево, на стволе которого был изображен странный рисунок: человек, подвешенный за ноги к какому-то кругу.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73