Сюда, в облупившийся от времени нарисованный белой краской круг, обозначающий центр поля, и принесли волков. К этому времени окончательно стемнело, но луна спасла положение – крутобокая ночная царица то и дело прорывалась сквозь густые облака и роняла свой серебристый, так завораживающий адептов Лунного культа свет.
От мешка с волками протянулась длинная тень, самый край которой робко лизнул покосившееся деревянное ограждение площадки.
– Все! – сказал громко Дивер и взмахнул перебинтованной рукой. – На месте!
Через пять минут привели Мартикова. Он плохо себя чувствовал и вяло отталкивал держащих его Мельникова и Стрыя.
– В районе Стачникова курьеры подрались. Зрелище – во! Пол-улицы собралось – аж человек пять!
Молчаливый и собранный, подошел Никита Трифонов, занял позицию в стороне от всех. Оглянулся на школу, в которую ему уже не суждено пойти.
– Все готовы? – спросил Севрюк.
– Да, давай уж... – махнул рукой Влад. Поддерживаемый с двух сторон Мартиков медленно побрел к сети с волками. Те, почуяв его, утробно и тоскливо завыли. На полпути Мартиков уперся, но объединенными усилиями Мельникова, Степана и Дивера его удалось подтолкнуть ближе, после чего последний быстро отскочил, тряся в воздухе поврежденной рукой.
– Когтями не маши! – заорал он.
Но Мартиков уже не услышал. Глаза его стали приобретать подозрительно желтый оттенок. Волки дико забились в своей сети, и сумей они преодолеть земное притяжение своей волей, уже наверняка летели бы отсюда на всех парах.
Павел Константинович плотоядно клацнул челюстями. Луна глядела ему в глаза – такая же желтая, дикая. Силуэт его еще больше сгорбился, шерсть вроде бы стала гуще. Волки орали так, словно пришел их последний час. Дивер отослал двоих к выходу из спортплощадки – на случай, если на вой кто-нибудь явится.
Потом полуволк сделал шаг вперед и внезапно согнулся, словно его ударили в живот, выдавив при этом невнятный утробный звук. Приходских и Мельников поспешно отошли. Влад нервно притоптывал ногой. Волки замолкли.
В наступившей тишине полуволк звучно вздохнул и вскинул лицо к луне. Вернее, два лица. Волчья морда была полна дикой необузданной силы, человеческое лицо – напротив, слабо и запугано. Выглядело это так странно, что даже Трифонов поспешил отступить на пару шагов.
Гротескная фигура изогнулась, резко качнула головой, как это делает человек, которого вдруг одолел богатырский чих, только на этот раз все происходило беззвучно. Волки молчали, во все глаза наблюдая за творящимся.
Мартиков снова дернулся и снова качнул головой, при этом чуть не упав. Человеческое лицо исказилось от боли, сжало зубы. А волчья морда выдалась вперед, стала видна толстая, покрытая шерстью шея. Нос зверя напряженно принюхивался. Впереди были сородичи – такие же серые и мохнатые, как и он, полюбившие свободу. Зверь дернулся и еще сантиметров на двадцать вышел из дергающейся своей жертвы. Тут Мартиков заорал и скрюченными пальцами попытался запихать звериную морду обратно, но пальцы его прошли насквозь, не встретив никакого сопротивления.
– Помогите! – глухо сказал полуволк и упал на колени.
Присутствующие переглянулись. Зверь дергался и извивался, но, судя по всему, он застрял, выйдя наполовину из своего хозяина. Мартиков глухо стонал и раскачивался из стороны в сторону. Выглядело это настолько неприятно, что Саня Белоспицын закрыл лицо руками.
Это была пародия на рождение, болезненный выход звериной сущности. И, судя по всему, проходил он совсем не гладко. Полуволк стонал и выл, стоя на коленях посреди своего круга, а люди вокруг замерли от страха, не зная, что предпринять.
– Больно! – звонко выкрикнул Мартиков, и мохнатая волчья морда, вырастающая у него из плечей, тошнотворно качнулась.
Белоспицын почувствовал, что близок к обмороку. Трифонов тоже не выдержал и отвернулся.
Зверь снова рванулся и вышел еще на пять сантиметров, вызвав очередные муки Мартикова. Волчьи клыки влажно блестели. И снова застрял.
– Я так не могу! – внятно вымолвил полуволк. – Я так не могу долго, я... – изо рта человеческой головы потекла кровь, красные капли срывались и с кончиков пальцев.
– Да он же помирает! – крикнул Степан, но ему никто не ответил. Все боролись с желанием бежать прочь.
Волчица заскулила призывно. Она смотрела прямо на зверя, уже без страха. Оранжевые злые глаза нашарили ее взгляд, зеленоватый и бессмысленный, и животное рванулись сильнее, еще сильнее, на свет явились мощные лапы с загнутыми агатовыми когтями. Мартиков болезненно орал, кровь капала на холодную землю площадки. Последовал еще рывок – и тело Павла Константиновича рухнуло на землю лицом вниз, щедро разливая кровь. Белоспицын согнулся, и его вырвало. Остальные в шоке глядели на лежащее тело и серебристый мощный силуэт, что неторопливо шел к сети с волками. Это тоже был волк – очень большой, с длинной, замечательной, отдающей серебром шерстью. Он двигался мягко, чуть стелясь над землей. Вот только избитый асфальт был виден сквозь него – создание было полупрозрачным.
Зверь подошел к сетке, наклонился, мощные челюсти сомкнулись, раз, два, а потом из нее поднялась волчица. Грациозно выгнулась, разминая затекшие лапы. Поднялся и волк, сразу глянул в сторону людей и грозно оскалил клыки. Перекушенная сеть осталась лежать, как рваная паутина паука-неудачника.
Призрачный волк оглянулся на миг, блеснул желтым глазом, может – прощался? А потом неторопливо затрусил к загородке. Волки последовали за ним, как члены стаи за своим вожаком. Легкими высокими прыжками стая перемахнула через забор и скрылась из виду.
А в середине площадки с трудом поднимался совершенно незнакомый человек, вида весьма представительного, который не портили даже разодранные лохмотья одежды. Человек обернул свое измазанное кровью лицо и, широко улыбнувшись, сказал приятным, звучным голосом:
– Ну, что встали! Это я! Малец, ты гений! Вундеркинд! Я – снова я! Больше никаких волос и снов про кровь!!! Ради этого стоит жить!
– Ты правильно говорил, Никита, – сказал Владислав, – зверю действительно комфортнее находиться среди своих.
– Нет, это не зверю, – ответил Трифонов, вяло улыбаясь идущему к ним Мартикову. – Это ему. Им не повезло, они в нем ошиблись. Он оказался для них слишком добрый. И у них получился никудышный зверь.
– Ты опять говоришь загадками. Кто Они? Те, из «сааба»?
– И они тоже, – вздохнул Никита.
А Павел Константинович Мартиков, шагающий к своим собратьям по виду, впервые в жизни был полностью и безоговорочно счастлив, и старая, черно-белая жизнь сползала с него, как отслужившая свое ненужная шелуха.
– Я человек, – крикнул Мартиков в ночь, – и я живу!!!
А откуда-то издалека ему откликнулся волчий вой, напоминавший: у каждого свое счастье.
Так закончилась эпопея со звериным проклятьем, и сгинувшие без следа чародеи из «сааба» могли признать свое поражение: вместо того чтобы стать одержимым злобой чудовищем, Мартиков остался человеком, к тому же полностью изменившим взгляды на жизнь.

6

– Это здесь, – сказал Стрый.
– Ты уверен? – спросил Владислав, глядя на скособоченное приземистое здание крайне захудалого вида.
– Уверен. Оружие брали здесь.
Снежок сверху сыпал прямо новогодний. Нежный, таинственно посверкивающий, разливающий по округе смутное белое сияние и настраивающий на умиротворенно-радостный лад. Трупы на улицах не валялись, но знание об истинной судьбе почти всех жителей поселения действовало на нервы сильнее мертвых тел.
Был поздний вечер в конце сентября.
Закутанный в чужой длиннополый бушлат, Никита Трифонов стоял в отдалении и отвлеченно смотрел на падающие снежинки. Потом высунул язык и поймал одну, после чего светло, совсем по-детски улыбнулся.
Луна подсвечивала холодный ландшафт, а выдыхаемый пар искрился, как стайка сверкающих крошечных брильянтов.
Со дня побоища прошла неделя. Может быть – больше. Владислав Сергеев всматривался в настенный свой календарь с изображением зимнего Старого моста, морщил лоб, пытаясь вычислить, какое сегодня число. Не получалось, сбился со счета он уже довольно давно.
Брезжущий серый рассвет вяло тонул в синих зимних сумерках, и в шесть часов вечера уже открывали внимательные серебристые глаза первые звезды. А потом часы встали, словно разладившись, и, сколько Сергеев ни пытался их завести, сколько ни тряс в надежде оживить, уже никуда не пошли.
Казалось – само время остановилось.
Стрый долго не хотел идти с ними, а Дивер не хотел брать его с собой, аргументируя, что агента Плащевика надо поскорее шлепнуть, чтобы гадостей не наделал.
Влад возразил, сказав, что этот «агент» пребывает в состоянии глубочайшей депрессии, и вообще, возможно – ему просто заморочили голову, наставив на путь зла. Кроме того, сказал Влад, рассудительный и логичный, есть такое понятие – «язык». Раз уж «сааб» оказался пустым, а все его воины безнадежно мертвыми, глупо не воспользоваться знаниями этого впавшего в горестный ступор исхудавшего парня.
Известие о гибели Плащевика Стрый воспринял спокойно, сказав, что он предчувствовал нечто подобное. Зато остальные с интересом выслушали его похождения к непонятной твари из плененного «сааба».
– Что-то у него не вышло, – сказал Мартиков, – его армию разбили, он сам покинул город.
– Он сильно рассчитывал на тебя, – произнес Стрый.
Мартиков только качнул головой. О буре, творящейся у него в душе, он никому не рассказывал. Ни к чему им знать, как легко потерять человечность.
Когда уже окончательно стемнело и наступила ночь – темная и морозная, а в печурке-буржуйке растопили огонь, Дивер принес найденные в «саабе» вещи и показал их Стрыю.
– Я знаю, – сказал Стрый, – откуда это.
Нож он взял, немного подержал в руках, поднес к дверце печурки, чтобы на лезвии заиграли багровые блики. Тени прыгали по металлу, руны извивались, словно дюжина крошечных змей.
– Это наше табельное оружие, – произнес Малахов, – но не только. Еще это символ. Когти.
– Когти? Но зачем? – спросил Влад.
Стрый качнул головой, пожал плечами, а из дальнего угла пустой комнаты ответил Никита, который до этого времени пребывал в некотором подобии транса:
– У них когти. Значит, и у их слуг тоже должны быть когти.
Влад глянул на нож неприязненно, как на мертвую змею, что уже не может укусить, но гадостна одним своим видом.
– А это... – Стрый покачал ключами с химерой. – Это ключи от одного из складов Босха. Это в районе Покаянной... мы там брали оружие. А на этой бумажке шифр от кодового замка.
– А что на складе?
– Оружие, броники, дизтопливо, да там много чего есть...
– Ясно, – сказал Дивер, – завтра идем. Все пожали плечами – завтра так завтра.
Всю ночь Владу снился Евлампий Хоноров, запертый в вечной тьме и отчаянно пытающийся найти оттуда дорогу в цветущий, играющий красками мир.
Назавтра похода не получилось, потому что той же ночью началась история с Мартиковым, за решением которой и прошли два последующих дня. В результате город обзавелся еще одним волком, от призрачного вида которого шарахались даже бывалые, закаленные в боях курьеры, а Влад и спутники получили нового Мартикова, который во всех отношениях был лучше, чем прежний. Павел Константинович и сам почувствовал перемену – больше от него никто не шарахался, и лунными ночами никто не нес безмолвную вахту над его постелью, готовый при малейшем всхрипе бежать бить тревогу.
На третий день пошел снег и словно отмерил начало новой эпохи. Народ с улиц пропал совсем, и даже отверженные забились в какие-то свои норы. Город впал в спячку, которую некоторые могли назвать комой. Жизнь наверху замерла.
Укутавшись в зимнюю тяжелую одежду, побрели через полгорода к Покаянной, где с трудом отыскали упомянутый склад. Собранный из жестяных листов склад напомнил Ваську давнишнюю лежку Жорика. Если бы складское помещение стало вдруг лежкой, то это была бы, несомненно, королева всех лежек – просторная, теплая и с неизгладимой печатью профнепригодности ее строивших.
Малахов возился с замком, пока остальная группа нервно озиралась по сторонам, как шайка несовершеннолетних взломщиков. Дважды щелкнул ключ. Стрый ругнулся сквозь зубы – металл замка покрылся инеем и слегка замерз. Открыл крышку справа от двери и отстучал код. Глухо загудело, и дверь с чуть слышным щелчком подалась вперед.
– Босх не дурак был, – произнес Стрый, жестом прося передать ему лампу, – дверной замок на автономное питание поставил.
Ухватил сваренную из арматуры дверную ручку, с натугой потянул на себя, сминая образовавшийся за день слой снега. Поднял лампу. По стенам запрыгали причудливые тени. Малахов вошел внутрь, а следом за ним Дивер и Степан, оба с фонарями. Из тьмы выделились пыльные углы помещения, отблески запрыгали-заиграли на черном металле.
– Ого... – сказал Белоспицын.
– Много нагреб, да? – с усмешкой бросил Стрый, ставя фонарь на верхушку сбитого из неошкуренных досок ящика. Позади заходили в помещение остальные. Влад недоуменно оглядывался, Мартиков был жизнерадостен, а Никита, напротив, мрачен. Рядом они составляли почти комическую пару.
Оружия тут и вправду было много, даже чересчур. Пирамидки в центре, частокол у стен, целый лес на стенах. Создавалось ощущение, что Босх хотел вооружить целую маленькую армию – все стволы были новыми, с армейскими клеймами. Автоматы, пулеметы, гранатометы подствольные и обычные, гранаты.
– Постой, – сказал вдруг Дивер, продвигаясь вперед и отодвигая Стрыя.
Еще одно полотнище брезента обреталось в середине помещения, накрывая собой что-то очень массивное и высотой почти до низкого, нависающего потолка.
– Что у них там, танк, что ли? – произнес Белоспицын.
– С него станется... нет, ну сейчас по городу лучшее средство передвижения, без дураков! – Степан подтолкнул ногой аккуратно прислоненные к стене огнестрелы.
– Нет, – медленно произнес Севрюк, – не танк...
Потянул брезент на себя, и полотнище сползло на грязный, истоптанный чужими ногами пол.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58