Леди Моуберли, любившей мужа с юных лет, сообщили, что сэр Джордж ей изменяет. — Ну, это, честно говоря, так и было. — Истинность оскорбления не имеет значения. Имеет значение цель обоих посланий. — Но они такие разные, на мой взгляд. — Напротив, — возразил Элиот, — они весьма схожи. Не видите, Стокер? Они оба пытались заставить адресата оправдываться. — Что вы имеете в виду? — С делом Артура Рутвена все ясно, как я понимаю? Хорошо. Теперь возьмем Джорджа… Стокер, вы женатый человек. Представьте следующий сценарий: вашей жене говорят, что вы ей неверны. Что бы вы сделали? — Постарался бы убедить ее, что я все же верен ей. — Ну конечно же… Вы бы попытались оправдаться. Но идем дальше. Через несколько дней у вашей жены день рождения. Что бы вы еще сделали? — Купил бы ей что-нибудь, какой-нибудь чудесный подарок. — Замечательный ответ! Именно так! — Драгоценности! Разумеется? Он купил ей драгоценности! — Как докупает их всем своим женщинам. Помните, что Хэдли сказал нам? Они хорошо знали эту его черту и на ней сыграли. — Они? — Да, они… — Он помедлил, и его лицо напряглось от раздумий. — Эти силы заговора, — пробормотал он, — сколь они коварны! Как глубоко раскинули они свои сети. — Так вы думаете, этот Полидори… — Ну это тот еще пройдоха! — Почему? — Вся эта белиберда о лавках в Ротерхите и сказочных драгоценностях! Если у него такие бесценные изделия и он честный человек, что ж он не купил лавку на Бонд-стрит? К чему эта запутанная, посредническая сеть? Нет-нет, это все патентованное жульничество! С ясной целью — заманить Джорджа в Ротерхит, в определенное место, — он взглянул на карточку, — на Колдлэйр-лейн, 3. Но зачем? Зачем, Стокер, зачем? — Вы сказали, у вас есть теория… Он взглянул на меня, словно решаясь на что-то, и взял меня под руку. Подойдя к Ковент Гардену, мы свернули в узкий переулок, в сторону от сутолоки у овощных рядов, туда, где желтые испарения, поднимающиеся с Темзы, заглушали наши голоса и окутывали наши фигуры. — Помните, — произнес Элиот низким голосом, — драгоценности, которые Полидори давал взаймы, происходили из определенного района в Индии? — Да, — ответил я — из Каликшутры. — Хорошо, — кивнул Элиот. — Тогда вот вам несколько интересных фактов. Сэр Джордж Моуберли — министр, ответственный за наши границы в Индии. Артур Рутвен до исчезновения был высокопоставленным дипломатом, работавшим над проведением законопроекта. Каликшутра, как я знаю по собственному опыту, ибо до недавнего времени жил там, самое беспокойное королевство На всей границе. Вы сами. Стокер, должны помнить, что мать бедного Эдварда Весткота убили именно там. Уверен, вы согласитесь, что совпадений чересчур много… — Вы полагаете, это попытка сорвать принятие законопроекта? — Скажем, есть такая возможность. — Но Артур Рутвен… его нашли убитым… — Да, тело его было совершенно обескровлено. — Тогда — сожалею, что говорю это, — не должны ли мы ожидать, что сэра Джорджа тоже убили? — Не обязательно. Нет, если его удалось изменить. — Изменить? Элиот вздохнул и долго смотрел на завихрения тумана. — Я сказал, — промолвил он наконец, — что сам был в Каликшутре… Он закрыл глаза, и его лицо с обтянутыми кожей скулами вдруг приобрело очень усталый вид. — Там свирепствует ужасная болезнь, — проговорил он. — Помимо прочих симптомов, она влияет на разум… — Боже милосердный, что вы такое говорите? — вскричал я. — Интересно… просто интересно… — Голос его словно замер, заглушенный желтым туманом, проникшим ему в горло. — Не могло ли так случиться, что сэр Джордж стал каким-то образом порабощен этой болезнью? Тогда это объяснило бы то, что Люси видела с улицы. Джорджа не убивали. Просто, когда на лицо ему накинули тряпку, это ослабило его и без того уже хлипкий самоконтроль. Затем раджа провел свою жертву вверх по лестнице, где оба они затаились без движения. — Сэр Джордж оказался во власти раджи? — Вот именно. И был сведен до уровня зомби, если хотите. Я обдумал эту возможность. — Да, — медленно сказал я, — да, это почти соответствует фактам. — Почти? — нахмурился Элиот. — Тряпка… которую накинули на лицо сэра Джорджа… Вы полагаете, это был хлороформ или что-то в том же роде? — Да, — отрывисто буркнул Элиот. — Что-то в этом роде. — Но там, в комнате, вы нашли пятнышки… и сказали, что это, определенно, кровь… — Да. Элиот отвернулся. Он разозлился от того, что в такой мелочи, как эта, мои рассуждения оказались впереди его собственных. — Но вместе с тем признал, — произнес он с некоторой резкостью в голосе, — что случай наш еще не до конца прояснился. Он зашагал в сторону уличного шума и сутолоки Стрэнда, а я последовал за ним, догнав его почти бегом, так широко шагал он. Он бросил взгляд на Веллингтон-стрит. — Стокер, — воскликнул он, — смотрите-ка, мы вернулись к «Лицеуму»! Я слишком долго отвлекал вас от работы. Ясно было, что я надоел ему больше, чем я думал. — И что вы собираетесь делать сейчас? — спросил я. — Как вы только что сами отметили, надо еще очень многое расследовать. — Могу ли я чем-то помочь вам? — Не сейчас. Я счел, что мне дают отставку, поэтому, попрощавшись с ним, повернулся и зашатал к театру. — Стокер! — крикнул он. Я обернулся. — Люси будет в театре сегодня вечером? — Должна быть, — ответил я. — А вам от нее что-нибудь нужно? — Подвеску с шеи. — Подвеску? — с удивлением воззрился я на него. — Но зачем? — Значит, вы ее плохо рассмотрели, — подавил он смешок и потер руки. — Будем считать это моей прихотью. увидимся. — Он приподнял шляпу. — Прекрасного вам дня, мистер Стокер! — Сгораю от желания быть у вас в помощниках, — прокричал я ему вслед. — Ну еще бы! — ответствовал он, но не обернулся и вскоре исчез в водовороте уличного движения и тумана. Я начал проталкиваться сквозь толпу прохожих. Там, за толпой, меня ждал «Лицеум». Я с головой ушел в дела театра, дочти позабыв о море чудес, по которому плыл всего несколько часов назад. Мистер Ирвинг, как часто бывало с ним после триумфального первого представления, был раздражен и не в духе, страдая от скверного настроения, охватывающего любого великого артиста после отдачи всех сил, и быть с ним рядом было нелегко. Он преследовал меня как дух, одетый во все черное, и я даже стал бояться его высокой тощей фигуры как вестника печали или, по меньшей мере, источника приказов и жалоб! Вскоре я почувствовал, что изрядно измотан. Естественно, я почти забыл об Элиоте и удивился его появлению в начале вечера, когда я осматривал кресла на бельэтаже. Я был рад его видеть, тем более что на лице его отражалась благодарность. — Добились кое-какого успеха? — поинтересовался я. — Полагаю, что так, — ответил он. — После полудня работал у себя в лаборатории. — Ах, вот как? Элиот кивнул: — Анализировал два пузырька из-под лекарств, которыми пользовалась леди Моуберли. Одно, которое она принимает сейчас, абсолютно безвредно. Другое, которое она закончила принимать и выбросила пузырек, было напичкано опиатами. — Вы хотите сказать, что ее одурманивали? — Вне всякого сомнения. Тот факт, что она закончила прежний пузырек и пила из нового, объясняет то, что она проснулась, когда к ней проникли взломщики. Поэтому мы должны предположить, что они бывали у нее в доме и раньше. — Но с какой целью? — увы, на эту тему я рассуждать не могу. — Значит, это связано с делами государственной важности? — Стокер, вы тактичный человек. Я должен просить вас не давить на меня. — Извините. Мое любопытство только показывает, насколько я заинтригован этим делом. Элиот улыбнулся: — Так я могу полагать, что вы снова хотите помочь мне? — Если смогу быть чем-то полезен. — Вы свободны сегодня вечером? — После спектакля. — Отлично. Возьмите кэб, и пусть он ждет нас в проулке у выхода из театра. — А что, — спросил я, — вы чего-то ожидаете? Элиот отмахнулся от вопроса, словно от назойливой мошки, и при этом я увидел, как в руке у него блеснуло что-то серебряное. — А, так вы уже повидались с Люси? — удивился я. — Полагаю, это ее подвеска у вас в руке? Элиот разжал ладонь. — Посмотрите на нее повнимательней! — предложил он. Изучая подвеску, я увидел то, что пропустил раньше, — это была монета, изумительной выделки и очень старинная. — Откуда она? — Из холодной руки трупа Aртypa Рутвена, — ответил Элиот. — Уж не хотите ли вы сказать, что… — Да. Он сжимал ее, когда его труп выудили из Темзы. — Но зачем? Вы думаете, это имеет какое-то значение? — Это, — произнес Элиот, вставая, — я надеюсь сейчас разузнать. Нет-нет, Стокер, оставайтесь на месте. увидимся вечером. И не забудьте заказать кэб. Не успел я ответить, как он скользнул за занавеску за креслами и вновь исчез. Я бросился было за ним, но, выбегая из бельэтажа, чуть не сшиб Генри Ирвинга, бушевавшего из-за каких-то поломанных декораций, так что мне пришлось с места в карьер заняться этим занудством. Позднее я удовольствовался заказом кэба, а в остальном мне оставалось только ждать. Время, однако, летело быстро. Вечерело, актеры надевали костюмы и гримировались. Я тоже натянул фрак и стоял, как положено, на лестнице у служебного входа, готовый приветствовать наших зрителей. Валом валил поток ярчайших звезд лондонского общества, и, приветствуя их, я чувствовал никогда не преходящую приподнятость от того, что я директор театра «Лицеум» и величайший актер в этой своей роли. И все же, даже болтая с гостями, и улыбаясь им, я размышлял, какие неожиданности принесет мне сегодняшний вечер, какие заговоры и мрачные тайны мы, может быть, раскроем. Все больше уютный мир театра казался мне странным и отдаленным, а толпы женщин в драгоценностях и мужчин в накрахмаленных манишках выглядели бесцветными и несущественными тенями по сравнению с яркими образами в моем воображении. Мне привиделось, что предо мною та странная женщина, которую описала Люси, женщина чрезвычайной красоты, с глазами, полными тайн. Мне привиделось также, что предо мною раджа, ужасный и жестокий… И вдруг в потоке людей, поднимающихся по лестнице, я увидел его! Раджа — без сомнения, это был он! Он был во фраке и длинном развевающемся плаще, а выделяла его из толпы чалма на голове, ибо материал ее был сказочно богат. Прямо над его лбом сиял алмаз, такой огромный, что я никогда таких не видел. И, по мере того как раджа проходил, люди хмурились или пятились, пропуская его вперед. Не раздумывая, я подошел поприветствовать его на правах хозяина вечера, но, взглянув ему в лицо, почувствовал, что слова мои застряли у меня во рту. Он наполнил меня, не могу объяснить почему, чувством крайнего отвращения и брезгливости. Губы его, исключительно полные и влажные, были сложены так, что казалось, уголки рта кривятся в похотливой усмешке. Глаза — черны, как ночь. Черты лица — словно высечены из камня, но в то же время в них присутствовала какая-то мягкость, намекавшая на несдержанность и блудливость. Кожа его была чрезвычайно бледна. Короче говоря, я никогда не встречал человека, которого бы сразу так возненавидел. Я с трудом удержался от того, чтобы не сжать кулак и не ударить его. Раджа, по-видимому, почувствовал мою ненависть, ибо улыбнулся, обнажая зубы, белые, как жемчуг, и необычно острые, отчего жестокость выражения его лица лишь усилилась. Не в силах совладать с собой, я отступил на шаг. Раджа улыбнулся горькой усмешкой и, мелькнув плащом, ушел. Я последовал за ним, чтобы посмотреть, где он сядет. Оказалось, в той же ложе, что и накануне. Заметив это, я в крайнем недоумении вернулся к себе в контору, размышляя, что скажет об этом Элиот. Когда спектакль стал близиться к концу, я поспешил на улицу проверить наш кэб. Он стоял там, где я приказал ждать нас, — в темном проулке, где его нелегко было заметить. Я дал вознице чаевые, приказал ему быть готовым к выезду в любое время, повернулся и двинулся назад. Я было снова вошел в «Лицеум», как кто-то схватил меря за руку. Я резко обернулся. Это был Элиот, — Слава Господу! — вскричал я. — Раджа здесь! — Отлично! — Элиот потер руки. — Я вообще-то подозревал, что он сегодня появится. Идемте, зайдем внутрь. В это время года ветер слишком холодец. Я провел его в фойе, откуда мы могли наблюдать за покидающими театр зрителями. — А я весьма интересно провел время, — заметил Элиот, когда мы вошли внутрь. — Дело наше близится к завершению. — Неужели? — изумился я. — С монетой все разрешилось удачно? — Исключительно удачно, — ответил он, пошарил в кармане и, вынув монету, поднес ее к свету. — Обратите внимание на надпись. Стокер. Это по-гречески. Он передал мне монету, и я медленно прочел едва видные буквы одну за другой: — Киркеион… Что это? Город? Никогда не слышал о таком, — признался я. — И не могли слышать, ибо слава его не дожила до наших времен. Монета же, без сомнения, абсолютно подлинная. А стоимость ее буквально не поддается подсчету. — Кто вам это сказал? — Эксперт из «Спинка», у которого я проконсультировался. Вы же знаете. Стокер, это самый известный дом по оценке монет в Лондоне. Артура Рутвена там хорошо знали. Все эксперты были знакомы с ним. Я переговорил с тем из них, кто проводил последнюю сделку с Артуром. — И что же сообщил этот эксперт? — Он хорошо помнил беседу. Артур был возбужден до крайности, все расспрашивал о том, не слышал ли эксперт намеков на редкие монеты в обращении. Эксперту ничего не припоминалось, но Артур настаивал, и служащий вспомнил, что ему приносили пару странных монет — серебряных, очень древних, из совершенно неизвестного города. — Боже. — Я глянул на монету у себя в руке. — Таких, как эта? — Именно. Эксперт очень взволновался, когда я показал ему монету, которую вы сейчас держите. Он принес мне две оригинальные монеты, оставшиеся непроданными с того дня, как Артур осматривал их. Их цена, как я уже говорил, астрономическая. Когда я их увидел, стало ясно, что эксперт совершенно прав — монеты происходят из одного и того же места. — И что же это за место, как вы думаете? — Неужели не догадываетесь? — слегка улыбнулся Элиот. Он снова полез в карман, но на этот раз вынул записную книжку. — К шкатулке с монетами была пришпилена карточка.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54