Гунц пробормотал нечто, отдаленно напоминающее «до свиданья» и повесил трубку.
Он смотрел на Голда холодными жесткими глазами и молчал. Еще одна из его уловок. Прожигать тебя насквозь недобрым взглядом, чтобы собеседник раскололся и заговорил первым.
– Я так понял, Алан, ты хочешь мне что-то сказать. А если собрался просто строить глазки, то мы могли бы встретиться в кафе «Свим».
Голд приподнялся с кресла.
– Сидеть, лейтенант! – рявкнул Гунц. Это был худенький мужчина лет пятидесяти пяти с короткой флотской стрижкой, немного смягченной для телевизионных камер.
Голд сел.
– Что у тебя на уме, Алан?
Однако Гунц не торопился с объяснениями. Скрестил руки на груди и развернулся в своем вращающемся кресле так, чтобы видеть из окна окутанные смогом небоскребы Лос-Анджелеса. Затем покачал головой и издал скрипучий смешок.
– И это считалось когда-то лучшей полицией в мире! Это...
– Да ради Бога, Алан!
– Лучшей полицией в мире! В мире! Теперь же мне приходится иметь дело с копами, которые занимаются грабежами, которые путаются с герлскаутами...
– Я пришел сюда не для того, чтобы слушать это дерьмо!
– Которые занимаются контрабандой, наркотиками...
Оба они повысили голос.
– Которых нанимают, чтобы совершать убийства!
– При чем тут я, черт подери?
– А при том, что все начинается с таких, как ты! – Гунц развернулся к Голду лицом. Оба они теперь кричали. – Именно с таких, как ты! – И он ткнул пальцем в Голда.
– Да пошел ты на хрен, Алан! Чего тебе нужно? Моя бляха нужна? Так и скажи. Ты ведь большой человек, Алан. Попроси ее у меня. Но учти: так просто я тебе ее не отдам!
Гунц взял себя в руки. Сложил пальцы рук вместе и испытующе уставился на Голда.
– Я только об этом и мечтаю, – тихо произнес он. – Вот уже лет двадцать ты у меня словно заноза в заднице. Ты – позор моего отделения, ты – черное пятно на его репутации! Тебе известно, например, что покойный мистер... – он заглянул в листок бумаги на столе, – мистер Уэтерс, которого ты устранил в ходе этого весьма подозрительного ограбления банка в пятницу утром, стал твоей восьмой жертвой на протяжении всей твоей блестящей карьеры? Или ты уже потерял им счет?
– А чего мне считать? Есть бумажные крысы вроде тебя. Вот пусть этим и занимаются.
– И это только по официальным данным. А сколько еще других, которые не попали в отчеты?..
Голд молчал.
– Об одной девушке я лично знаю, – сказал Гунц.
В комнате повисла мертвая тишина.
– Место для еще одного всегда найдется, Алан, – сказал наконец Голд.
Гунц издал короткий, напоминающий лай смешок.
– Ты что же, угрожаешь мне, лейтенант? – В голосе его звучала бравада, но встречаться с Голдом взглядом он избегал. – Ты что же, собираешься пришить меня в один прекрасный день?
Голд вдруг почувствовал себя измученным и старым.
– Чего ты хочешь от меня, Алан? – устало спросил он.
– Знаешь, сколько хлопот ты доставил мне в эти выходные? – огрызнулся Гунц, довольный тем, что можно снова вернуться к упрекам. – На сколько телефонных звонков пришлось ответить? Глава местного отделения ФБР просто в ярости. Он хочет знать, почему его бюро не уведомили о готовящемся ограблении. И я не знал, что ему ответить. Тебе ведь прекрасно известно, банки – это их сфера.
– Но никакого ограбления не было. Просто мне позвонил один информатор, сказал, что прошел такой слушок. Да, мы ехали за их машиной. Но почем знать, куда они направлялись? Может, в цветочный магазин.
– Не пудри мне мозги! Это не соответствует моей информации. Мне сообщили, что за два часа до предполагаемого ограбления ты устроил там засаду. Это правда?
Голд пожал плечами и развел руками.
– За целых два часа! – продолжал Гунц. – И у тебя не нашлось, видите ли, времени уведомить федеральные власти, что один из банков может быть ограблен!
– Ага. А потом эти задницы приехали и стали совать носы в каждую щелку. Да они на всех смотрят как на дерьмо и снимают все сливки! Это был мой информатор, моя игра, мои ребята! Да пошли они знаешь куда!..
Гунц смотрел на него с изумлением.
– Нет, ты невозможен!
– Но ведь в конце концов все закончилось хорошо, ведь так?
– Хорошо?! Да ты совсем спятил! В одно ухо вопили фэбээровцы, в другое – адвокаты миссис Эскадириан. Она собирается подать в суд на городские власти, полицию, тебя, меня – всех! И может! За эту ковбойскую перестрелку, которую ты устроил на автостоянке у банка. Она считает, что твое безрассудное, безответственное поведение поставило под угрозу ее жизнь. Она заявила, что твои «безрассудные и рискованные действия» в такой деликатной ситуации, когда можно было все утрясти в ходе переговоров, нанесли ей «глубокую психологическую травму». Мне с трудом удалось успокоить ее. Мы с ней пришли к компромиссу. – Гунц усмехнулся краешком губ. – И компромисс этот строится вокруг твоей персоны.
«Вот оно, – подумал Голд. – Сейчас потребует у меня бляху».
– Мне пришлось пообещать миссис Эскадириан и ее адвокатам, что я больше не буду задействовать тебя в ситуациях, где ты можешь... ну... слегка переборщить, что ли... И мое отделение наконец-то оставят в покое. Итак, лейтенант, я забираю тебя с улицы. Ты больше не будешь заниматься грабежами, разбойными нападениями. В общем, уголовщиной. Ты больше не будешь попадать в ситуации, вынуждающие тебя палить из пушки налево и направо, нервируя честных граждан.
Голд испытывал чувство облегчения и смятения одновременно. Его бляха остается при нем. Но что за дело придумал для него шеф?
– О чем это ты?
Гунц откинулся во вращающемся кресле и улыбнулся ему. Он походил на довольного собой кота.
– Перевожу тебя на другую работу. Хочу поставить во главе одного нового важного дела.
Голда охватило дурное предчувствие.
– С этого момента наш непоседа Джек Голд займется другими непоседами, художниками. Авторами граффити! – Гунц расхохотался.
– Куда, черт дери, ты гнешь?
– Отныне ты начальник только что созданного специального подразделения по борьбе с клеветниками и осквернителями святынь.
– Чего-чего?
– Уверен, лейтенант, вы слышали об этих негодниках, что разгуливают по городу и малюют разные непристойные надписи и картинки на машинах, домах и церквях ваших соплеменников.
Голд не ответил.
– Так вот, всю субботу и воскресенье, когда я отбивался от миссис Эскадириан и Эда Форби, мне обрывали телефон твои собратья по религии. Сегодня утром – тоже. С шести утра. Не будет преувеличением сказать, что эти дети Давидовы испортили мне весь уик-энд. – Гунц холодно улыбнулся.
– Давай выкладывай, Алан.
– Сейчас, сейчас. – Гунц явно любовался собой. – Так вот, как раз перед тем, как ты ввалился сюда с этой вонючей соской, я говорил с советником Оренцстайном – не самым любимым мной представителем вашей нации, – и он категорически требовал от меня принять самые решительные меры, чтобы все эти безобразия прекратились. Особенно возмутили их события прошлой ночи. Думаю, ты в курсе, что произошло?
Голд заморгал.
– Нет.
– Вот как? А я-то думал, вы между собой уже перешепнулись. – Он снова холодно улыбнулся. – Короче, прошлой ночью некий сумасшедший размалевал краской целую кучу еврейских тачек – «роллсы», «мерседесы» и прочее. Ущерб оценивается в четверть миллиона. – Гунц громко расхохотался. – Знаешь, похоже, ваши от этого далеко не в восторге, а?
Секунду Голд размышлял, стоит ли прикончить Гунца прямо сейчас, на месте. Нечто аналогичное сделал в свое время в Сан-Франциско Дэн Уайт. Но потом раздумал. Он не будет убивать его, по крайней мере пока.
– Итак, советник Оренцстайн требовал от имени своих «вест-сайдских избирателей» – но мы-то с тобой понимаем, кто на самом деле стоит за ним, – требовал, чтобы я принял срочные меры против этих «зверств». – Гунц с иронией выговорил последнее слово. – И я принял. Сказал, что создал активную, мобильную, хорошо вооруженную группу по борьбе с клеветниками и осквернителями святынь. И это ничтожество Оренцстайн был совершенно счастлив. Особенно когда я сообщил ему, что во главе этой группы будет стоять его собрат по вере. Он даже что-то о тебе слышал.
На черта мне это дерьмо, подумал Голд. Лучше уж отдать бляху, прямо сейчас. Отстегнуть и отдать. А что потом? Сидеть целыми днями в одиночестве, вспоминая о славном прошлом? Ездить на рыбалку? Заняться каллиграфией? Керамикой? Совершить самоубийство?
– Все это сущий бред. От начала до конца. Тебе, как и мне, наверняка понятно, что все эти штучки проделывает пара-другая ребятишек, каких-нибудь панков с гиперактивной щитовидкой. Им скучно. И вот они напьются пива и начинают малевать свастики на дверях туалетов, вот и все. Все это ерунда.
Гунц молитвенно воздел руки.
– Разве это моя вина, что твоим соплеменникам под каждым камнем мерещится Гитлер?
– Но я вот уже двадцать девять лет в полиции, и после этого ты хочешь заставить меня гоняться за школьниками, какими-то мелкими хулиганами?
– Да ладно, чего кипятишься? Сегодня Оренцстайн хочет представить на заседании муниципалитета билль. Хочет, чтобы осквернение святынь рассматривалось отныне как уголовное преступление, нарушение гражданских прав, что-то в этом роде. Теперь мы знаем, что «святыни» на самом деле есть не что иное, как синагоги. Кто последний раз размалевывал стены лютеранской церкви? Ну, скажи мне, было такое или нет?
– Все равно – чушь собачья.
– Чушь или не чушь, но именно так обстоят дела. Сейчас на восьмом этаже расчищают кладовую. Там будет твой офис. Офис группы по борьбе с осквернением святынь.
Мужчины смотрели друг на друга через полированный стол, яростно сверкая глазами.
– Я не согласен.
Гунц подался вперед, кипя от гнева.
– А тебя никто не спрашивает! Я приказал – значит, все! Знай свое место, лейтенант! Я твой начальник, прошу не забывать. Если не желаешь подчиняться приказам своего непосредственного начальника, клади на стол бляху сию минуту! Я давно мечтал от тебя избавиться. Я бы свободно мог тебя уволить после этого прокола с банком, просто не хотелось иметь дела с этими придурками из профсоюза. Может, у тебя и полно поклонников в нашем департаменте, Голд, но поверь – я не из их числа!
– И слава Богу! – парировал Голд.
– Мне до чертиков надоело выступать на публике, выгораживая убийц вроде тебя всякий раз, когда они разряжают свои револьверы в детей и беременных женщин!
– Да что ты знаешь об убийцах! Ты ж... ни разу не сталкивался ни с кем опаснее мелкого спекулянта! Ты ж лет как пятнадцать не выходил на улицу! А когда и выходил, то только в качестве личного шофера своего шефа.
– Я знал, что ты подонок, знал уже давно, с тех пор как ты пришил эту черную бродяжку, с которой спал! Именно такие, аморальные, бесчестные люди вроде тебя позорят полицию!
– Да любой новичок, выехавший на патрулирование, имеет большее представление о том, что такое служба в полиции...
– Чего еще ждать от таких, как ты?..
– И куда храбрее! Ты ничтожество, дерьмо! Да каждый коп в городе знает, что ты не мог ужиться ни с одним напарником! Вот почему ты всю жизнь протираешь задницу в креслах! Ни один нормальный человек не согласится с тобой работать, ты, червяк! Потому что знает, что ты можешь пальнуть ему в спину! У тебя нет, не было и не будет друзей!
– Вон отсюда! – завопил Гунц, вскакивая и указывая на дверь.
– Ладно, я уйду. Здесь воняет, только не от моей сигары!
– Вон! Пошел вон!
Когда Голд был уже у двери, Гунц крикнул ему вдогонку:
– Лейтенант Голд, извольте с часу дня приступить к своим новым обязанностям! Иначе я заберу у вас бляху и личное оружие.
Голд обернулся.
– Да пошел ты... – И вышел из комнаты.
У сидевшей за машинкой Черри Пай отвисла челюсть, а лицо побледнело. Вслед Голду все еще неслись из кабинета дикие крики Гунца.
– Ступай к своему шефу и отсоси у него! Может, тогда чуть поостынет. А то еще удар хватит бедняжку, – заметил Голд.
Черри Пай выскочила из-за стола и кинулась в кабинет Гунца, захлопнув за собой дверь и заглушив его вопли.
Голд обернулся к Хониуеллу, сидевшему на узенькой кожаной кушетке в ожидании приема. Он тоже все слышал и тоже несколько побледнел.
– Джек, какого дьявола...
– Не бери в голову, Хони, – ответил Голд и, сложив пальцы колечком, сделал ему знак «о'кей». – Я уже и за тебя с ним потолковал. Ты только упомяни мое имя.
И с этими словами он вышел.

9.35 утра

– Моя работа, миссис Фиббс, состоит в том, чтобы экономить средства нашей компании. Обычно я неплохо справляюсь с этим. И я надеюсь, что вы поможете мне делать это еще лучше.
Эйб Моррисон сидел за настоящим произведением искусства (ручная работа, девятнадцатый век), которое служило ему письменным столом. Весь офис был напичкан антиквариатом: бронзовая вешалка для шляп, массивное кресло-качалка, даже старинный водоохладитель, увенчанный диковинным стеклянным графином. С тех пор как Эстер уехала из Джорджии, ей не приходилось видеть столько старинных предметов в одной комнате.
– Вы останетесь довольны моей работой, мистер Моррисон. Можете рассчитывать на меня.
– Видите ли, миссис Фиббс, – почти не слушая Эстер, Моррисон продолжал свою заученную речь, – производство полупроводников – отрасль весьма нестабильная, сами знаете.
"Что такое нестабильная? – подумала Эстер. – И что такое полупроводники"?
– Подобно другим производителям компьютерных микрочипов, «Текно-Кэл» постоянно испытывает взлеты и падения, успехи чередуются с неудачами. Я поступил сюда на работу три года назад с тем, чтобы, так сказать, выровнять эти колебания, уменьшить их амплитуду.
Эстер кивнула.
– Должен сказать, что мне удались кое-какие несколько неортодоксальные эксперименты, благодаря которым расходы удалось уменьшить. Мы пересмотрели наши пенсионные программы, поработали над системой здравоохранения, короче, избавились от балласта, где только можно было. Вы только подумайте, миссис Фиббс, когда-то у нашей компании было кафе с персоналом в сотню человек! В каждом финансовом году оно приносило одни убытки, но никому не приходило в голову закрыть его.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71