Трубка засветила во тьме как фонарик: полезная штука, когда приходишь домой затемно и ищешь ключи.
— Черт, есть ли что-то, чего твой телефон не умеет?
— Он бесполезен против наркоманов, — сказал я. — Или чиновников тайного правительства Чайна-тауна.
— Чего?
— Потом расскажу.
Мы спустились на три последних пролета: телефон светил странным голубым светом, который придавал нашим танцующим теням призрачную бледность.
На цокольном этаже надобность в телефонном свете отпала: глаза привыкли, да и лучи солнца, пробивавшиеся сквозь щели в заборе, светили, как прожектора. Потолок был высокий, весь этаж представлял собой одно просторное помещение без всяких перегородок — там было лишь несколько толстых квадратных колонн. В стене зияли оставшиеся на месте магазинных витрин прямоугольные проемы, от улицы нас отделяла лишь фанера. Не осталось даже разбитых стекол.
— Этот этаж кто-то использует, — заявила Джен.
— Почему ты так думаешь?
Она постучала кроссовкой по бетону рядом с полоской света.
— Нет пыли.
Она была права. Солнечный свет не обнаружил никакого клубящегося облачка вокруг ее подошвы. Пол был тщательно подметен, причем недавно.
Я поднес палец к привычно очерченной кнопке «вызов». Секундой позже из дальнего угла послышалась знакомая полифоническая мелодия.
Когда мы осторожно приблизились к светящемуся телефону, я увидел, что у ближайшей к нему стены составлены какие-то коробки. Кто-то действительно использовал это здание в качестве склада.
Джен опустилась на колени, подняла телефон и осмотрела пол вокруг него.
— Тут нет никаких следов Мэнди. Она носит кошелек?
— Только клипборд. Если на нее напали, то почему не забрали телефон?
— Может быть, просто выкинули его, чтобы она не могла позвонить и попросить о помощи.
— Может быть…
Я не закончил фразы.
Моя рука потянулась к коробкам — движение было неосознанным, машинальным, я на ощупь почувствовал что-то знакомое. Пальцы пробежались по крышкам. Стандартные картонные коробки, такие привычные, — даже удивительно, как я не сразу сообразил, что они собой представляют.
Обувные коробки.
Я потянулся, снял одну с самого верха, вдохнул знакомый запах новой обуви, услышал шорох бумаги, ощутил пластик, резину и завязки. Вынул пару из коробки и поставил на пол, куда падал широкий сноп солнечного света.
Джен ахнула, а я отступил назад, потому что нам открылось нечто сногсшибательное. Мы оба не сказали ни слова, но сообразили мгновенно.
Это были самые обалденные кроссовки, какие только можно себе представить. Ни я, ни она в жизни не видели пары круче.

Глава шестая

Энтони рассказывал мне историю обуви много раз.
На протяжении 1980-х клиент был королем, а сделало его таковым имя одного баскетболиста, которое легло в основу бренда. В тот период производство спортивной обув и претерпело множество трансформаций, у кроссовок появились воздушные полости, «липучки», светоизлучающие диоды и множество всяких других прибамбасов. Новые модели выпускались сезонно, ежемесячно, и Энтони начал приобретать по две пары, одну для носки, а другую для коллекции. Наподобие коллекционеров комиксов, те порой даже не вынимают их из полиэтилена.
Но в конце концов этот пузырь лопнул, людям-то нужна была обувь, а не космические корабли. Инноваторы начали шарить по окраинным торговым центрам в поисках непритязательных кроссовок своего детства. Трендсеттеры тем временем требовали новых видов обуви для катания на роликах, сноуборда, серфинга, спортивной ходьбы, бега и для всех других видов спорта (возможно, что у парашютистов тоже имеется особая обувь). Это, в целях экономии времени в условиях такой гонки, привело к появлению обувных гибридов, с нарядным верхом и резиновыми подошвами.
Рынок клиента, наводненный крикливыми бегопрыгострелятельными кроссовками, рухнул. Мир, в котором он доминировал, исчез, расползся по швам на лоскуты племен, клик и ниш, как район трущоб, в котором каждый квартал контролирует своя банда.
Но пара, лежащая перед нами, напомнила мне старые коллекционные образцы в любовно сложенных коробках Энтони в Бронксе — отголосок золотого века. Не супернавороченные космические корабли, а просто кроссовки, но сделанные с безумной надежностью, энергией и вкусом.
По-настоящему круто.
— Вау! — воскликнула Джен.
— Да, знаю.
Повинуясь непроизвольному импульсу, я направил свой телефон на обувку и сделал снимок.
— Вау! — повторила она.
Я протянул руку, и она засветилась в луче света, как будто кроссовки передали мне часть своей магии. Прикосновение к этой коже, шероховатой и податливой, как парусина, но с серебряным блеском металла, дало совершенно новое ощущение.
Шнурки струились сквозь мои пальцы нежно, словно витые из тончайших шелковых нитей, петельки для них, похоже, имели крохотные, чуть ли не микроскопические штырьки или спицы, которые поворачивались, когда я сгибал образец, создавая тот же эффект, что на трехмерных открытках, — изображение меняется, когда смотришь с разных ракурсов.
Но не эти замечательные сами по себе мелочи делали туфли невероятными, нет, главным тут было общее впечатление. Они прямо-таки соблазняли меня надеть их, суля незабываемые впечатления, обещая, что, стоит мне надеть их, и я полечу. И поэтому мне просто необходимо купить их, прямо сейчас!
Последний раз я испытывал подобное ощущение, когда мне было десять лет.
— Так вот что Мэнди хотела, чтобы мы увидели.
— Без шуток, — сказал я. — Должно быть, клиент держит это изделие в строжайшей тайне.
— Клиент? Посмотри сюда, Хантер.
Она указала на пластиковый кружок, вставленный в язычок, где горделиво белел логотип клиента, и теперь, когда после временного ослепления мозги встали на место, до меня дошло то, что Джен поняла сразу.
Логотип, один из самых известных в мире, знакомый каждому белый флаг с золотыми дугами, был перечеркнут по диагонали ярко-красной линией.
Вроде перечеркнутой сигареты «Не курить». Как на всех запрещающих знаках. Зловещая красная черта — символ запрета, также известный во всем мире.
Это был антилоготип. Антибренд.
— Пиратская модель, — пробормотал я. — Подпольное производство.
Надо сказать, это еще одна отличительная особенность теневой жизни Чайна-тауна. В рядах маленьких, неприметных лавок на Кэнел-стрит можно купить наручные часы и джинсы, бумажники и пояса с присобаченными вручную лейблами прославленных дизайнеров. Сплошь дешевка и подделка, но качество разное. В основном смехотворно топорная работа, частенько попадаются и сносные вещицы, а иногда, чтобы распознать предательский стежок, требуется такой наметанный глаз, как у Хиллари Дефис.
Но до сих пор я никогда не видел подделки, которая была бы лучше оригинала.
— Не совсем подделка, Хантер. Я хочу сказать, этот знак, наоборот, дает понять, что пара сделана точно не тем производителем.
— Верно. Да, наверное, пират так бы не поступил.
— А кто бы стал? Какой в этом смысл?
— Не знаю, — ответил я. — Знаю одно — они потрясающе хороши. Это идеальная, совершенная обувь, какой клиент никогда не производил.
Джен покачала головой.
— Но ведь Мэнди пригласила нас сюда, а не куда-то еще. Она работает на кого-то, кроме клиента?
— Нет. Эксклюзивно на клиента.
Я призадумался.
— Может быть, это действительно их обувь. Может быть, у них есть в запасе этакий мастер-план по части ребрендинга — выпускать модели как бы в противоположность самим себе. Типа рекламный ход. Ребята выпускают обувь как бы «подпольного» производства, тогда как на самом деле она вполне легальна, и когда модель становится самой популярной, клиент выходит на поверхность и снова оказывается в струе, круче всех. То есть подделка наоборот, неплохо, а?
Завиральная идейка? Но, поверьте, задумываться над такими вопросами — моя работа, но тут у меня крыша действительно норовила поехать.
— Натуральная чума! — покачала головой Джен. — Тут шизик поработал. Или гений. Или тут что-то еще.
— Что-то по-настоящему крутое.
— Так где же Мэнди?
— Ах да.
А ведь точно, мы сюда полезли не обувку искать, а Мэнди. Ее как не было, так и нет. Что бы это значило?
Некоторое время мы с Джен сидели в растерянном молчании, сочетая размышления с ненасытным удовольствием любования шедевром.
Потом из темноты позади нас донесся шум.
Я оторвал взгляд от обуви и поднял глаза на Джен. Она тоже встрепенулась.
Оглянувшись назад, я понял, что, пока разглядывал на свету образец совершенства, отвык от темноты. Мне ни черта не было видно, а вот тот, кто скрывался в тени, прекрасно нас видел.
— Дерьмо! — выругался я.
С тихим шелестом бумаги Джен подхватила пару, ловко связала шнурками и закинула себе на шею.
Я встал и понял, что отсидел ногу. Ничего удивительного, я мог бы умереть от голода счастливым, любуясь этими кроссовками.
Я напряженно таращился в темноту, пытаясь хотя бы частично вернуть способность видеть после света. От напряжения по краям поля зрения заплясали огоньки, но мне удалось-таки разглядеть двигавшуюся между нами и лестницей фигуру. Кто-то большой, но изящный. Абсолютно бесшумный.
— Привет! — нарушил я молчание, постаравшись придать голосу басовитости.
Фигура остановилась и отступила назад, слившись с темнотой. На какой-то момент я чуть было не поверил, что все это мне почудилось.
Но тут пришла в движение Джен.
Она изо всех сил пнула кроссовкой по клееной фанере, и края листов разошлись. Ненадолго, но этого хватило, чтобы хлынувший в щель солнечный свет открыл здоровенного бритоголового детину. Вида устрашающего, но все же не столь ужасного, как призрак во тьме, — к тому же он прикрывал глаза от яркого света.
— Бежим! — крикнула Джен, и я сорвался с места, как раз вовремя успев к рушившейся башне из обувных коробок. То был еще один ее блестящий ход: мне дать проскочить, а ему помешать. Замысел удался — почти. Часть обуви все-таки оказалась у меня под ногами, и я пробежал, давя блестящие девственные коробки с болью в сердце (Энтони всегда учил меня ценить оригинальную упаковку так же высоко, как и обувь) своими ставшими вдруг невыразимо ламерскими кроссовками, слыша, как ломается картон. Короче, мне удалось проскочить мимо здоровяка и взбежать на лестницу как раз позади Джен.
Мы с топотом помчались вверх по ступеням, причем Джен постепенно отрывалась от меня, а лысый бугай, судя по звукам, не отставал. Я бежал вслепую, хватаясь для ускорения руками за грязные перила и отталкиваясь от стен, когда пролеты поворачивали по часовой стрелке. Каждый шаг отдавался болью в подвернутой лодыжке.
После четвертого этажа я уже задыхался, а преследователь сократил разрыв и, как я теперь слышал, даже не запыхался.
На последнем пролете пальцы догонявшего ухватили мою лодыжку, но соскользнули; хватка оказалась недостаточно сильной, чтобы меня опрокинуть.
Я выскочил наружу, моргая, ослепленный солнцем, и тут меня шарахнула мысль: чтобы удрать, нужно еще попасть на соседнюю крышу, которая на шесть футов выше этой. Правда, Джен туда уже взобралась — не иначе как завязанные солнечными лучами шнурки прибавляли ей скорости и прыгучести.
— Хантер, пригнись! — крикнула она.
Я тут же согнул ноги.
Самые крутые кроссовки в мире, связанные шнурками, пролетели над моей головой, вращаясь как бумеранг. Я услышал вскрик и глухой удар — пара обмоталась вокруг ног громилы, и он грохнулся на крышу, словно мешок с картошкой.
Если бы это не произошло так молниеносно, я бы наверняка крикнул:
— Спасай не меня! Береги обувку!
Вместо этого я вскарабкался вверх по стене и увидел, что Джен уже дергает дверь на лестницу.
— Заперто! — крикнула она, помчалась дальше и пропала из виду, спрыгнув на крышу следующего здания. Я, прихрамывая, силился поспеть за ней.
Через три крыши мы обнаружили открытую дверь на лестницу, спустились на улицу и поймали такси.
Там-то я и понял, что где-то в темноте обронил свой телефон.

Глава седьмая

— Телефон!
Это была обычная реакция паники: меня как током ударило. Я застыл на заднем сиденье такси, лихорадочно шаря в карманах, словно он мог затеряться среди всякого мусора и мелочи. Но, увы, я мог хоть дырки в карманах пальцами прокрутить — на волшебное появление моего замечательного финского телефона рассчитывать не приходилось. Он исчез.
— Потерял?
— Ага.
Я вспомнил, как торопливо взбирался по лестнице, цепляясь за все, что попало. Точно, руки у меня были пустыми. А телефон в карман я так и не положил.
— Черт, я надеялась, что ты сфоткал того типа.
Я недоверчиво посмотрел на Джен.
— Не совсем. Я как-то больше думал о том, чтобы убежать.
— Ну конечно. Удрать было на первом месте. — Она ухмыльнулась. — Бегать — это в струю, значит, и удирать — тоже.
На моем лице изобразилось несогласие.
— Да ладно, Хантер. Ты ведь не против немного побегать?
— Я не против того, чтобы побегать. Но против, чтобы удирать, спасая свою жизнь. В следующий раз, когда соберемся вламываться, куда не положено, давай просто…
— Что? Сначала проголосуем?
Я глубоко вздохнул и постарался успокоиться под ритм покачивающейся на ходу машины.
— Ладно, замяли. — Потом из меня вырвался стон: — Ох, блин! А ведь я сделал снимок тех кроссовок.
— Блин! — согласилась она.
Мы помолчали, размышляя о спокойном, гармоничном совершенстве, которое нашло свое выражение в этой обуви.
— Они не могли быть такими классными, как это нам запомнилось, — буркнул я.
— Хорошая попытка утешиться. Но они такими были.
— Вот дерьмо!
Я снова проверил карманы. Пусто.
— Ни телефона, ни пары, ни Мэнди. Полный облом.
— Не совсем, Хантер.
Джен вытащила телефон, такой же, как мой, только другого цвета.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27