— Что это значит, Мэнди?
— Это значит, что я не могу предоставить тебе никакой работы. Во всяком случае, пока.
— Ах вот оно что.
Теперь я понял со всей определенностью: мое дело швах. Ведь я единственный, на кого «хой аристой» могли наложить свои пурпурные руки, единственная ниточка, которая могла привести к джаммерам. Клиент при этом сделает все, чтобы остаться в стороне.
Как бы сделал любой на его месте.
— Мне правда очень жаль, Хантер. Мне нравилось с тобой работать.
— Мне с тобой тоже. Не парься об этом.
— И знаешь, такие неприятности, они ведь не вечны.
— Я знаю, Мэнди. Ничто не вечно.
— Это воодушевляет.
Пятью минутами позже я шарил у себя по полкам, разыскивая, что бы еще продать, когда телефон зазвонил снова. И я снова не стал смотреть на экран, от кого звонок.
«Не от нее, не от нее…»
Может быть, если повторить десять раз, выйдет наоборот?
Вышло. Это была она.
— Э… — сказал я (это означало то же самое, что да, но с куда меньшей надеждой).
— Давай увидимся в парке, там, где встретились в первый раз. Через полчаса, ладно?
— Ладно.

Глава тридцать пятая

— Могу я сфоткать твою обувку?
Она опустила бинокль, повернулась ко мне и улыбнулась.
— Предупреждаю, это запатентовано.
Я посмотрел вниз — оказывается, она сменила шнурки. Сейчас они были сочного зеленого цвета и образовывали вокруг язычка шестиугольник с узлом посередине: это напоминало кошачий глаз, только боком. Остальной прикид был обычным для фирмоненавистников, не считая куртки, точнее — черной, лоснящейся, сверкающей на солнце безрукавки.
— Не беспокойся, — сказал я. — В данном случае у меня не профессиональный интерес.
— Ага, Мэнди звонила и сказала мне. — Она опустила глаза. — Получается, что я тебя подпалила. Вышло малость не то, что мы думали.
— Ничего, переживу.
— Извини, Хантер.
Так вот, значит, почему она позвонила. Чувствует себя виноватой. И решила встретиться из жалости. Губы мои раздвинулись, но с них так и не слетело ни звука. Мне хотелось рассказать ей о том, что я уразумел насчет джаммеров, но все, что следовало произнести, было слишком велико для моего рта.
Джен выждала момент, потом снова поднесла бинокль к глазам.
— Чем любуешься? — удалось наконец выдавить мне. — Бруклинским побережьем?
Я повернулся и тоже посмотрел за реку, туда, где характерные очертания Военно-морской верфи выделялись среди индустриальных зданий, автострад и обшарпанных портовых строений.
Ну конечно. Дженни никогда не сдается.
«Увидимся на фабрике»? — процитировал я.
Так сказала Мвади Уикерсхэм, после того как туда вломились «хой аристой», красные от гнева и не только. Передислокация у джаммеров по расписанию была назначена на понедельник, но с учетом тех сил, которые пришли против них в движение, почему бы не днем раньше?
— Ты думаешь, они останутся в Бруклине?
— Да, полагаю, они родом из Дамбо.
— Говорят, это крутой район.
Мы стояли рядом, плечом к плечу.
— Видела что-нибудь интересное? — спросил я.
— Сам-то ты не пошел следом?
— Зря ты так думаешь. Прошел через весь Стайвесант, а потом в обратную сторону, вдоль реки. В Стайвесанте особо не укроешься.
— Хорошая мысль.
— Согласен.
— Согласись с этим, — с улыбкой сказала она и вручила мне тяжелый, камуфляжной окраски, военного образца бинокль. На миг кончики наших пальцев соприкоснулись.
Противоположный берег мгновенно приблизился и обрел четкие очертания — каждое мелкое движение моих рук отзывалось в окулярах картиной землетрясения.
Я перехватил бинокль потверже, следуя взглядом за мотоциклистом на Бруклинском променаде.
— Что я должен увидеть?
— Проверь сахарный завод «Домино».
Я резко перевел взгляд вперед, опередив мотоциклиста. На миг все в поле зрения расплылось, а потом его заполнили знакомые выцветшие фабричные стены. Чуть подавшись назад, я поймал в фокус незажженные неоновые буквы названия, диагональный желоб для сахара, соединявший два строения, и, наконец, небольшой пустой участок между фабрикой и рекой.
— Арендованные грузовики, — тихо произнес я.
Между грузовиками и открытыми воротами товарного склада сновало несколько фигур.
— Джен, ты не можешь разглядеть номер машины, которая стоит напротив пустующего здания?
— О нет. Цифры и буквы слишком мелкие. Понятия не имею, как их разобрать.
— Я тоже. Но… ты когда-нибудь видела, чтобы профессиональные грузчики работали все в черном? Да еще летом?
— Никогда. И смотри, как они припарковались. Прижавшись к стене, чтобы не было видно с улицы.
Я опустил бинокль. Невооруженному глазу с такого расстояния грузовики представлялись чем-то вроде желтых рисовых зернышек, а темные фигурки — не более чем металлическими опилками, перемещаемыми скрытым магнитом.
— Но они не предусмотрели того, что кто-то может наблюдать за ними с Манхэттена.
— Да уж, такое предвидеть трудно. Эти полевые стекляшки стоят четыре сотни баксов — они из военного имущества бывшего Советского Союза. Но продавец сказал, что, если они мне не подойдут, я могу их завтра вернуть.
— Господи, Джен!
Я осторожно вернул ей бинокль.
Она поднесла его к глазам и подалась вперед над перилами набережной, так что ремень бинокля теперь болтался над водой.
— Клиент должен наварить на обувке серьезные бабки. Я слышала, они собирались реконструировать эти здания и превратить в жилые кондоминиумы. Хотят торговать прекрасными видами Манхэттена, по миллиону за штуку.
— Это, вероятно, не все. Сдается мне, на территории фабрики у них есть телевизионная студия, редакционно-издательский комплекс и черт знает что еще. Такое впечатление, что среда обитания джаммеров — это индустриальная зона.
— Ты, наверное, хотел сказать «постиндустриальная» — улыбнулась Джен.
— Скорее постапокалиптическая.
— Пока еще нет. Но дай им время.
Мы немного постояли в молчании. Джен осторожно следила за передвижениями за рекой, а я, просто довольный тем, что нахожусь здесь, отмечал, как изменилось с годами побережье Бруклина, смотрел, как вьются на ветру волосы Джен, и радовался возможности быть рядом с ней, просто так.
— Тебе нравится твоя куртка? — спросила Джен.
— Моя что? — не понял я.
Затем до меня начало доходить. Я протянул руку и коснулся черной, шелковистой поверхности с узором из крошечных ирисов. Это была подкладка моего тысячедолларового бедствия, только теперь она красовалась снаружи. Устрашающий разрез исчез вместе с рукавами, швы прострочены заново, с расчетом придать вывернутой наизнанку вещи элегантные очертания.
— Ух ты!
— Примерь!
Она выскользнула из безрукавки.
Куртка подошла мне так же идеально, как и пиджак две ночи назад. Даже чуточку лучше, как порой бывает с вещами, вывернутыми наизнанку. И эта новая куртка — нежданно-негаданно безрукавная, не мнущаяся, из эрзаца японского шелка, принадлежала не не-Хантеру, а была целиком моя.
— Классно!
— Рада, что тебе понравилось. Всю ночь возилась.
Ее руки пробежали по боковым швам, коснулись нагрудного кармана (был внутренним — оказался наружным), похлопали по плечам. А затем соскользнули вниз и сомкнулись вокруг моей талии.
— Мне очень жаль, Хантер.
Глядя в ее зеленые глаза, я медленно, глубоко вздохнул, и облегчение нахлынуло на меня, как будто некое ужасное испытание осталось позади.
— Мне тоже.
Она отвела глаза.
— Это не ты повел себя как дерьмо.
— Ты просто сказала правду. Может, вышло это хреново, но ведь все равно правду. Я слишком уж ко всему присматриваюсь. И слишком много думаю.
— Таков уж ты есть. И делаешь это по-настоящему круто. Мне нравится, как устроены твои мозги.
— Может быть, Джен. Но ведь ты хочешь совершать перемены. И не только в способе завязки шнурков.
— Это и ты делаешь.
Она повернулась и бросила взгляд за реку.
— Признайся, вчера ведь ты просто пытался поддержать меня, делая вид, будто джаммеры — это не так уж круто. Так?
— Не совсем.
Я глубоко вздохнул, поскольку в промежутках между преследовавшими меня всю ночь приступами жалости к себе я действительно не раз об этом думал.
— Джен, не так уж я уверен насчет этих джаммеров. Думаю, они палят из пушек по воробьям. Однако рискуют, управляя мозгами других людей. Нельзя вот так запросто шастать повсюду и переиначивать людей на свой лад, чтобы при этом никто ни о чем не догадался. И когда кто-то серьезно пострадает, вся эта причудливая идея потеряет свою привлекательность. Понимаешь?
Джен на мгновение задумалась, потом пожала плечами.
— Может быть. Но из этого следует лишь то, что они нуждаются в нашей помощи. В твоих аналитических способностях, в твоей широчайшей базе данных, где собрано множество бесполезных фактов. И в моем, хм, оригинальном взгляде на что бы то ни было. Мы можем помочь им. И это круто. Уж кто-кто, а они-то на самом деле в струе.
— Это точно.
Я вспомнил первый свой школьный день здесь, в Нью-Йорке, осознавая, как низко я скатился по склону пирамиды. Тогда, входя в класс на глазах у всех, я, неожиданно оказавшийся провинциалом, мигом приметил, кто тут крутые ребята. Они были такими блестящими, такими яркими, такими показушными, что больно смотреть. Способностью распознавать тех, кто в струе, независимо от возраста, я обладал уже тогда.
Но с того самого дня я никогда им не доверял.
Но почему тогда я доверял Джен? Эта девчонка всего двенадцать часов назад расплевалась со мной, над… кучей кроссовок. И наверное, возненавидела меня за то, что я не остался там, чтобы помочь, забыв об ее утверждении, что если она упустит этот единственный шанс с джаммерами, то снова утратит свою крутизну; это так просто, как переступить через трещину в тротуаре.
Да уж, чтобы верить, надо свихнуться. Но зато это вполне в духе Джен.
Как бы то ни было, сейчас она меня больше не ненавидела.
— Возможно, Хантер, мы могли бы сделать их еще круче.
Я посмотрел на нее и рассмеялся, зная, что помогу ей найти их. Потому что Джен считает, что они нужны ей, а она нужна мне.
— Конечно, мы могли бы.
Она бросила еще один взгляд в сторону фабрики и пожала плечами.
— У меня для тебя подарок.
— Еще один?
— Куртка не считается. Она была твоя, куплена и оплачена.
Меня кольнуло.
— Ну, по правде, так до сих пор не оплачена.
Она улыбнулась и убрала бинокль в свой рюкзак, сначала (что я с радостью отметил), поместив его в прочный, подбитый изнутри чем-то мягким, советских времен футляр. А взамен извлекла наружу бумажный мешок. Джен и открыть его не успела, как я ощутил запах горелого пластика.
— Я же говорила, что обязательно должно что-то сохраниться. Тебе нужно было остаться, будь у меня помощь, на это не ушло бы целых два часа.
Она аккуратно развернула бумагу, приговаривая:
— Только одна, с самого дна кучи.
У меня отвисла челюсть.
Кроссовка чудесным образом осталась неповрежденной огнем, жаром и копотью, вставки остались гибкими и все так же отливали серебром. Шнурки пробегали сквозь мои пальцы, словно струйки песка, петельки поблескивали, крохотные велосипедные спицы вращались в солнечном свете.
Я почти забыл, как они прекрасны.
— Пахнет пожаром, — заметила Джен. — Было хуже, но я истратила пару емкостей обувного дезодоранта, и ничего — помогло. Со временем выветрится.
— Да мне плевать, как она пахнет.
Я понял, что это мне тоже нужно. О том, чтобы переиначить Джен, речи уже не шло. Ее мозг был уникален и готов ко всему, начиная от прыжков с крыши на крышу или перелезания через воздушные колодцы до тайных революций, а вот у меня давно не было такого чувства, словно я способен лететь — на худой конец, раскачавшись на канате.
Я взял у нёе кроссовку и крепко прижал к себе.
— По-прежнему думаешь, что джаммеры такие уж плохие? — спросила Джен.
Я посмотрел за реку, на врагов всего, что было мне дорого, и сделал им кивок.
— Не всегда. У них есть свои фишки.

Глава тридцать шестая

Обувка оставалась в моем владении около трех недель, пока не пришел счет за пользование кредиткой. Требовались решительные действия.
— Ты всегда сможешь купить себе пару, когда они появятся в продаже, — утешала меня Джен.
— Да, но не с настоящим логотипом, — возражал я.
Мне предстояло лишиться этой красной запретительной черты.
Один французский философ сказал, что человек — это животное, которое умеет говорить «нет».
Но я не мог сказать «нет» некой выпускающей кредитные карты компании, имеющей название из четырех букв. Итак, мы позвонили Энтони, удостоверились, что он на работе, сообщили, что хотим показать ему что-то важное, и направились в верхнюю часть города.
Контора доктора Джей, как, собственно говоря, и сама хип-хоп-культура, появилась в Бронксе в 1975 году. Фирма и сейчас там, хотя теперь обзавелась филиалами по всему городу. Они продают обувь и спортивную одежду из синтетических материалов под такими марками, как «Сапплекс» и «Ультра»: слова космической эры, магически творящие образы кокетливых роботов.
— Хантер, старина! — приветствовал меня Энтони, Джен же удостоил кивка, означавшего: «Я помню, что ты сказала на встрече фокус-группы, это было в струю».
Он повел нас вглубь, сквозь доброжелательный шумный гомон, усугублявшийся ужасающей звуковой системой хранилища: ребятишки раскатывали ковер, чтобы опробовать мягкость и упругость ворса, примеряли фуфайки, определяя оптимальную длину где-то ниже талии, но выше колена, отражающие свет радуги командных логотипов вертелись на подставках.
Наконец мы добрались до святилища в сердце склада, протиснулись между высокими стеллажами, забитыми расставленными по размеру и артикулу коробками.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27