.. Что
ей сказать?
Правду.
Если поймет, то дождется, если нет...
"... Не вели казнить, вели миловать. Знаю, как извелась, ожидая вес-
точки от меня, и хорошо сделала, что сама написала. Не стану ссылаться
на дела и занятость - все оказалось иначе, чем я предполагал - знай
только одно, что я не хочу терять тебя и верю в нашу встречу, несмотря
ни на что. Все, что было, помню настолько ясно, что остро жаль времени,
растраченного в санатории на шахматы и другие развлечения без тебя.
Ты совершенно права - поменялась обстановка, размеренный режим сана-
торной жизни сменился на суматошный ритм города - и я ощущаю, как нехва-
тает кислорода наших ежедневных прогулок и послеобеденного отдыха, к че-
му мы так привыкли. Поэтому набирайся как можно больше здоровья и сил,
не ленись, не хандри - гуляй, не торопись выписываться, будут предлагать
остаться -оставайся в санатории без сомнений как можно дольше.
В нашей студии меня встретили так, будто расстались только вчера.
Родные лица ребят - Коля Осинников, Виталий Вехов. Я рассказывал тебе о
них. Серьезно поговорили с Костей Гашетниковым, руководителем нашей ки-
ностудии. Он уже заканчивает режиссерские курсы, куда я отослал свои ра-
боты, и приступает к съемкам самого настоящего полнометражного фильма о
лесничих. На курсы я, к сожалению, не поступил, может быть это и к луч-
шему.
Иная ждет меня стезя.
Наше несчастье, наша болезнь оказалась причиной нашей встречи. Неуже-
ли счастье всегда приходит после несчастья? В таком случае твои пред-
чувствия не обманули тебя - нам предстоят новые испытания. У меня родил-
ся сын. Я должен вернуться к жене, к матери моего ребенка.
Как все сбудется, как сложится - не знаю, честное слово.
Повторяю, терять тебя не хочу, поступить иначе не могу.
Сохрани любовь.
Сохрани веру..."
Три спички, зажженные ночью одна за другой.
Первая, чтобы увидеть твои глаза.
Вторая, чтобы губы увидеть твои.
Третья, чтобы увидеть лицо твое
все, целиком.
И чтобы помнить все это,
тебя обнимая потом,
непроглядная темень кругом...
Где я читал эти стихи?
Глава одинадцатая
--===Свое время===--
Глава одинадцатая
Мы молча пожали друг другу руки. Сели. Закурили.
Я внимательно рассматривал Костю Гашетникова. Сколько мы с ним не ви-
делись? Несколько месяцев, наверное. Став профессиональным режиссером
после окончания Высших курсов, он, пожалуй, слегка погрузнел, как бы
спрятался за новым слоем брони и поглядывал на меня изнутри маленькими
глазками.
- Как Елена?
- По-прежнему. Без работы. Без настоящей. Парадокс, хорошая актриса,
это я тебе не как заинтересованное лицо говорю, а ролей никто не дает -
такой типаж уже есть. Актрису такую Корнееву знаешь? Так вот, моя Ленка
на экране точная ее копия. Как близнецы.
- А ты взял бы ее к себе в картину, придумал бы ей эпизод.
- Нельзя. Жена. Это раньше можно было, а сейчас категорически не при-
ветствуется.
- А Самборов? Всю жизнь жену снимал. И сейчас, по-моему, снимает.
- Так то Самборов. Он же Сам...боров.
- Жаль... А что у тебя с фильмом?
- Это уже интервью? - Костя Гашетников с усмешкой уставился на меня.
Как прежний, ироничный и саркастический Гашетников.
Я сам попросил его о встрече - сыну полгода, денег в обрез, решил
подзаработать, тем более, что Ян Паулс обещал посодействовать - у него
знакомый редактор в "Советском экране". - Нет... Не знаю, как писать о
тебе. Наверное, о Самборове легче было бы. Но у меня задача другая. Ну-
жен материал о молодых.
- Тогда просто, - прищурился Костя. - Значит, так... В своей первой
ленте "Полнолуние" начинающий режиссер затронул волнительную для всех
нас тему охраны русского леса, так глубоко и полно раскрытую старейшим
советским писателем Леонидом Леоновым. Молодые кинематографисты. Какие
они? Какие проблемы находятся в центре их внимания? На остром конфликте
между новым и старым молодые авторы, из которых следует особо выделить
старейшину операторского цеха Бориса Карловича Юрловского, работавшего
еще с Дзигой Вертовым, исследуют разные характеры, рассматривают через
объектов киноаппарата...
- Перестань, я так никогда не напишу, - прервал я Костю.
- Но зато финал фильма, апофеоз апогея, это победа добра над злом,
рассвет на вырубленной делянке и молодые побеги будущего леса.
- Пусть так профессиональный кинокритик пишет.
- Ладно, старик, шучу. Давай в самом деле о деле... Ты сценарий
фильма, который я собираюсь ставить, читал?
- Какой вариант? - спросил я тихо.
Костя глубоко затянулся сигаретой, внимательно, навскидку глянул на
меня:
- Тебе известно?
- Да.
Он откинулся на спинку кресла.
- А какой вариант ты читал?
- Оба.
- Каким образом? - жестко спросил он.
- Рассказ в "Новом мире" был опубликован два года назад, легко предс-
тавить себе, что из этого вышло. А твой вариант сценария дал мне Коля
Осинников.
- Николай?.. Тогда понятно... Ладно, хорошо. Ну и что? Твое мнение?
- Так ты же, хитрец, все поменял. Рассказ был простой, камерный, ли-
рический - он и она едут на дачу, проводят там субботу и воскресенье,
уезжают влюбленными, а возвращаются чужими друг другу людьми.
- Вот-вот, ты совершенно точно это уловил, чужими людьми, - оживился
Гашетников.
- В твоем же варианте появляется третий персонаж. Хозяин дачи. К нему
в гости и едут влюбленные герои рассказа. В электричке к девушке приста-
ют хулиганы, и третий выходит с ними, а второй остается. Драка. В тамбу-
ре. Драка тупая, под стук колес. На остановке третий падает на пол, и
автоматические двери зажимают ему шею. А хулиганы продолжают бить обезг-
лавленное тело, которое корчится в бессильных судорогах. После этого
трое проводят ночь вместе на даче. В разных углах. В страхе. Утром солн-
це и снег берут свое, и, казалось бы, забыта ночь. А на обратном пути в
Москву опять в вагоне появляются те же хулиганы. Они не бьют, просто на
ходу небрежно сдвигают третьему шапку на глаза. На вокзале трое расхо-
дятся в разные стороны. Как чужие... Их разлучил страх... Страх разлуча-
ет людей... Я знаю этот страх, Костя, холодный, животный страх, от кото-
рого слабеет тело и меркнет разум... Я хорошо помню послевоенные подмос-
ковные поезда, по которым ходили приблатненные компании... Страх, кото-
рый надо преодолеть, если хочешь быть человеком.
- Верно, старина. Вот поэтому я и назвал свой вариант "Трахома". Без
операции не обойдешься, иначе ослепнешь.
- И тебе разрешат ставить свой вариант?
Гашетников болезненно, как от зубной боли, сморщился, пожал плечами:
- Вряд ли.
- Может быть, все-таки лучше остаться в любителях?
Костя ответил не сразу:
- Ты и сам знаешь, как у нас, в Технологическом, нередко сценарий ме-
нялся прямо по ходу съемок. На "Мосфильме" же план, метраж, смета. Мне
до истинного профессионала еще далеко. То ли дело Акулов! Пришел в па-
вильон, сел в кресло, спросил, какой объектив, и уже по расстоянию до
актера знает, каким планом его снимают.
Гашетников скорчил брезгливую гримасу, изображая, очевидно, Акулова:
- Я же просил крупнее, а ты как сымаешь?.. Недавно с лесов софит сва-
лился, грохнулся прямо рядом с ним.
- Неужели сбросил кто-нибудь? - недоверчиво спросил я.
- Не думаю. Но Акулов именно так и решил, даже съемку отменил в тот
день.
- А на тебя лампы падают?
- Нет. Пока.
- Хорошо, а что такое кино, ты теперь знаешь?
- Это хороший вопрос, Валерий. Я много думал об этом. Мы с тобой ро-
дились, уже когда существовало звуковое, цветное, стереоскопическое, па-
норамное кино, но мы открыли для себя заново, что по экрану ходят люди и
движется поезд, и мы были потрясены этим чудом. А потом, когда, благос-
лови его, господи, профком Технологического института купил киноаппара-
туру, мы все время совершали открытия. Помнишь, как ты носился с гени-
альной идеей, что изображение может быть одним, а звук к нему - совсем
другим? Например, в кадре бюрократ, а в звуке хрюк. Я и сейчас уверен,
что на этом приеме можно сделать интересный фильм. Но дело-то совсем не
в приемах...
- Прием тоже важен, Костя. Пример тому - твой же этюд "черное и бе-
лое". Женщина в белом, женщина в черном, телефон и черный фон. И черная
нитка бус на белой женщине. И Стравинский... А в результате серебряный
приз на международном смотре любительских фильмов в Югославии. Ты же сам
говорил, что за этот фильм тебя и приняли на режиссерские курсы. Меня же
вот не взяли.
- В этом твой туберкулез виноват. А так поступили бы вместе еще два
года назад. Кстати, как здоровье?
- Спасибо. Не жалуюсь.
- А почему у тебя с курсами не вышло?
- Мимо сада с песнями. Про "Немую" сказали, что это пацифизм, про
"Белые горы", что это не наша философия, про "Живописца Болотникова" -
абстракция, умозрительность.
- А к кому ты попал на собеседование?
- К Чулкову.
- Знаю такого... Погоди-ка, погоди-ка... Только что на Рижской кинос-
тудии один начинающий режиссер, интересный парень, между прочим, по сце-
нарию Чулкова короткометражку поставил. Я ее видел. Героиня - контужен-
ная во время войны девушка, знакомится со студентом консерватории, лю-
бовь, прогулки по старой Риге, она приходит на концерт и начинает слы-
шать музыку вперемешку с грохотом бомбежки... Это же твоя "Немая"!
- Нет, не моя. У меня - море, солнце, пляжи... Так что же такое кино?
- Кино, кино, - вдруг завелся Гашетников, - причем здесь кино? Кино -
это ты. Неважно что: кино, книга, картина, важен художник. Есть худож-
ник-режиссер, есть художник-оператор, есть художник-артист, есть худо-
жественное кино. И не надо никакого художественного совета, если ты -
творец, если ты - художник. А может так и начать статью для "Советского
экрана"? Не пропустят... Как "Трахому" Гашетникова... Кто не пропус-
тит?..
Знакомый редактор Яна Паулса, вот кто, подумал я, садясь за статью.
Какой худсовет вы имеете в виду, скажет.
Я перечеркнул написанное и начал снова: "Молодые кинематографисты.
Какие они?.."
И опять все перечеркнул. Надо по капле выдавливать из себя раба, го-
ворил Чехов. Чтобы стать человеком. И не бояться подмосковных хулиганов.
И не бояться редактора журнала. И не бояться редактора в себе.
Глава двенадцатая
--===Свое время===--
Глава двенадцатая
Странно.
На звонки никто не ответил.
Ну, мало ли, наверное, не может отойти от сына, но когда я открыл
дверь своим ключом, то понял, что Тамара дома. На мой вопрос, что случи-
лось, ответом было равнодушное молчание. Если я появлялся в комнате, она
уходила на кухню, оттуда в ванную до тех пор, пока я не взорвался:
- Ты что, язык проглотила?
- Не ори, Сережа не выносит твоего крика.
- Может объяснишь свое поведение?
- Это не я, это ты должен объясниться, - почему-то рассмеялась Тамара
и брезгливо сморщилась. - Откуда эта гадость?
Тамара открыла сервант и швырнула на стол два конверта.
Письма Наташи.
Все ясно, подумал я, ощутив всю безнадежность и неизбежность предсто-
ящих объяснений.
- Я не могу одного понять, - с удивлением в голосе заговорила Тамара.
- У тебя же есть сын, потрясающий сын, люди на улицах останавливаются и
любуются им, а ты... С какими мучениями он мне достался, ты, конечно,
себе этого не представляешь, никто из вас еще не рожал, а ведь я помню
каждый денек Сережкиной жизни. Преждевременные роды и ему нелегко да-
лись, у него же все время животик болел, криком исходил, бедненький, и
все-таки выходила я его, пока ты в своей студии пропадал.
Ки-но-лю-би-тель... Неужели не дошло до тебя, когда провалился ты со
своим поступлением на режиссерские курсы, что пустое это все и что тяже-
ло нам с Сережей здесь одним? Ты бы хоть заметил, как он любит мою крас-
ную матрешку и как начинает сердиться и плакать от зеленого зайца, кото-
рого ты ему подарил...
Неправда, подумал я, когда я прихожу домой, Сережка радуется больше
всего именно мне, я же вижу, что на других он гораздо меньше внимания
обращает.
- Он же пятимесячный сидеть начал, а в семь месяцев, это считай на
самом-то деле в пять, у нас первый зубок прорезался - вот как быстро мы
выросли. Да если бы он не кусался, я бы ни за что от груди его не отня-
ла. А какой он умница, все понимает, ну, абсолютно все, разве не удиви-
тельно? Я ему на днях пальцем погрозила, нельзя, Сереженька. А он пос-
мотрел на меня, немного подумал, потом погрозил пальчиком ножу , за ко-
торым тянулся, потом погрозил мне, а потом неумело так ручонку вывернул
и себе погрозил тоже. Ну, не ласточка?.. Нашел тоже на кого нас проме-
нять...
Я молчал. Все не так, все несправедливо, все неправда, только разве в
чем-то убедишь Тамару? И почему я должен доказывать свою невиновность?
Противно. А за провал на курсах просто горько и обидно.
Мое молчание Тамара восприняла как подтверждение своим словам.
- Сказать-то нечего? Ты же никогда меня не любил, я теперь это точно
знаю. Сколько же на мою долю выпало и за что мне такие мучения? Ведь ты
же не только зазнобу завел в санатории, вот они, доказательства, тут уже
не отопрешься, у тебя и в диспансере девка эта из Подмосковья была, не
ври, была, так, кроме того, ты и на работе романы крутишь.
Я онемел от изумления. Это что-то новенькое.
- Что за чушь! Ты хоть соображаешь, что мелешь? С чего ты взяла?
- Не надо, Валерий, я все знаю, абсолютно все. Ты думаешь, почему я
тебя так редко в диспансере навещала? Спасибо, добрые люди из изда-
тельства позвонили, подсказали мне, с кем ты амурничаешь все обеденные
перерывы и на собраниях рядом сидишь...
- Звонили?.. Кто?.. Почему ты раньше не говорила?
- Неважно. И сейчас не скажу, сам подумай, может у тебя их там не од-
на.
- Ну, и с кем же это я на собраниях сижу? С кем амуры развожу?
- С Ветлугиной Светланой. Скажешь нет? Ты же ее к себе в кино сни-
маться звал. И в диспансер она к тебе бегала, забыл?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26