Я стоял окаменевший.
От нее попахивало вином.
Наконец, она отстранилась, стала пристально вглядываться мне в глаза:
- Что с тобой? - спросила, еще радостно улыбаясь, но уже встревожен-
но.
Я молча смотрел на нее, не в силах двинуться, улыбнуться, даже дышал
с трудом.
- Да ты что? - улыбка окончательно сползла с ее побледневшего лица.
- Ну, перестань, что с тобой? - она стала судорожно трясти меня за
рукав.
- Ничего, ничего... - сумел выдавить я. - Что ты стоишь?.. Раздевай-
ся, пожалуйста...
Она скинула пальто, теплый платок, сапожки, маленькая передняя была
наполнена ее дыханием, ее теплом, запахом ее духов - все такое родное и
в то же время такое далекое, непостижимое...
Мы прошли в комнату и сели рядом на диван.
Наступила долгая пауза. Я молчал, не смотрел на нее, только гладил ее
руки.
И тут Наташа ткнулась мне в плечо головой и расплакалась.
- Ну, прости меня, я тебя очень прошу, прости... И пойми... Ты должен
сейчас меня понять... Все оказалось не так просто, как я ожидала. Нет,
не на суде. Там не было проблем. Он пришел вовремя, зря ты беспокоился.
Мы сказали, что расстаемся, потому что кончилась любовь, бывает же
так?.. И судьи увидели, что иначе у нас и быть не может, а когда вышли
из суда, он говорит, давай зайдем в кафе на пять минут, расстанемся
по-хорошему... Он так просил, так просил, мне его даже жалко стало...
А меня не жалко, подумал я.
- Ну, зашли мы в кафе, заказал он вина, мороженого, сначала просто
сидели, разговаривали, а потом он стал вспоминать... Ведь мы же с
детства дружили. Он влюбился в меня в третьем классе, приставал на пере-
менках, за косу дергал. И так продолжалось все время, не отставал он от
меня, покоя не давал. И все знали, что он меня любит. С седьмого класса
мы были уже неразлучны. Все праздники, все вечеринки, в кино - только
вместе. А в девятом классе на Новый год мы уехали к нему на дачу... Всем
сказали, что идем встречать Новый год в другое место, и уехали... Од-
ни... Холодно было очень... Он вспоминал все это в кафе, шутил, смеялся,
а глаза грустные-грустные... И сказал, что лучше мужчины, чем он, я не
найду и все равно вернусь к нему... И что он дурак самоуверенный, потому
что думал, что я предана ему на всю жизнь... И что слишком мать свою
слушал, не хотел ее обидеть, а меня потерял... Сказал, что теперь он от
матери уйдет и ждать меня будет...
Наташа говорила что-то еще, а я поначалу, взревновав ее, злился на
весь свет, а потом понял, что ей обязательно надо выговориться, ей необ-
ходимо было рассказать все это, не таиться, довериться мне, потому что
из нее уходил мужчина, первый мужчина в ее жизни, она расставалась с
ним, как с первой любовью. Он уходил, а она приходила ко мне.
Насовсем.
И принадлежала отныне только мне. И я становился тем, кто являлся во
все века для женщины и защитником, и добытчиком, и рыцарем, и поэтом.
- Я люблю тебя, Наташа, - сказал я.
И она перестала плакать.
И опять улыбнулась.
Родная моя...
Судьба.
Глава двадцать пятая
--===Свое время===--
Глава двадцать пятая
Надо было жениться.
И как можно скорее.
Теперь наша судьба зависела не от нас - от других людей.
Другие люди? А кто они? А кто свои люди? Свои - те, которые по могут,
а остальные - другие. Другие - это чужие, даже если они родственники,
родные по крови. Так жизнь делит на своих и чужих.
Ян был свой. Настоящий свой. Он, как это часто бывало и прежде, надо-
умил меня:
- Без официальной общественности тут не обойтись, - решительно сказал
он. - Положим, явишься ты в загс, начнешь просить, распишите меня сегод-
ня, иначе я квартиру не получу - кто тебе поверит? А вдруг у тебя фик-
тивный брак? Брачок-с. Получишь ордер - и на развод. Нет, тут Горобец
нужен. И Лика. Правда, Горобца уломать будет трудно, уходит ужом он от
всяких просьб - не любит за других хлопотать без собственной выгоды. Его
я беру на себя, у него должок один есть, выручил я его в трудную минуту,
придется напомнить. А вот Лику попроси ты сам.
Загс.
Странное заведение. Свадьба, развод, рождение и смерть под одной кры-
шей. И очень нужное и важное заведение. Без свидетельства ты неизвестно-
рожденный, ты жене не муж, без свидетельства даже не похоронят. А по су-
ти своей - просто вписывают все эти важнейшие вехи в жизни человека в
обыкновенную регистрационную книгу. Это и есть книга наших судеб. Ника-
кой мистики. И, может быть, пишется эта книга одной и той же рукой. Ру-
кой судьбы-регистраторши.
Мы с Наташей ждали у дверей загса. Я аж приплясывал от нетерпения и
внутренне даже возликовал, когда увидел, что по улице приближаются к нам
Лика и Виктор. Горобец, улыбаясь, что-то говорил, щурился, как кот на
солнце, а солнце, действительно, сияло вовсю, и деликатно поддерживал
под руку Лику, которая кивала ему и тоже мило улыбалась.
- Наташа, познакомься, пожалуйста... Малика Фазыловна... Виктор Федо-
рович...
Лика со сдержанным, но добродушным женским любопытством рассмотрела
Наташу, Горобец забегал то с одной стороны, то с другой, почему-то ко-
ротко посмеиваясь, все улыбались, и, очевидно, со стороны представля-
лось, будто мы, будучи добрыми приятелями, наконец-то нечаянно свиделись
после долгой разлуки.
Вошли вовнутрь.
В коридоре отыскали нужную дверь. Эту комнату от рядового служебного
помещения отличал подоконник, заставленный какими-то экзотическими как-
тусами. Сидящая за столом женщина с усталым нервным лицом пригласила нас
присесть. Лика и Виктор остались у дверей.
- Желаете вступить в брак? - спросила женщина сухо и взглянула на На-
ташу.
Бесцветная какая-то, подумал я. Как кактус. Такая не поможет. Вот она
наша судьба-регистраторша.
- Здесь бланки, заполните их аккуратно. Паспорта при вас?.. Да, вон
за тем столиком, там будет удобнее...
Мы перешли с Наташей за свободный столик, а Лика и Виктор заняли наши
места.
Горобец, льстиво улыбаясь, трогал то ручку, то чернильницу, то
пресс-папье, то поправлял стопки бланков, бумажек на столе регистратор-
ши, что-то замолол сдавленным шепотком, наклоняясь, как бы кланяясь или
словно рассказывая нечто скабрезное.
Лицо у регистраторши совсем окаменело, потом вытянулось, глаза удив-
ленно раскрылись, она покраснела и даже как-то похорошела от этого.
Тут вступила Лика. Она долго, терпеливо и доверительно тихо втолковы-
вала что-то регистраторше. Горобец и тот притих, перестал за все хва-
таться, убрал руки и только, как зачарованный китайский болванчик, кивал
головой в такт Ликиным словам.
Регистраторша окинула меня невидящим, полным изумленного ужаса взгля-
дом.
Глухо, подумал я.
И вдруг все трое поднялись со своих мест и куда-то направились. Нео-
жиданно по-восточному величавая Лика, проходя мимо, подмигнула мне.
Вернулись они не сразу.
Горобец светился, как начищенный самовар.
Неужели удалось?
- Заполнили? - спросила регистраторша. - Так... Сейчас проверим...
Значит, вы оба ранее состояли в браке?.. Свидетельства о расторжении
брака имеются?
- Есть... у меня, - сказал я. - А Наташе обещали через неделю.
- Вот через неделю и принесете, - думая о чем-то своем, сказала ре-
гистраторша. - Мне... Пока оформим документы, пока то да се... в общем,
раньше десятого апреля никак не получается.
Она сверила свои расчеты с календарем.
- Да. Десятого. В десять приходите. Свидетели по вашему усмотрению,
можете пригласить, а можете не приглашать.
- Вот и хорошо, - потер руки Горобец. - Мы как раз документы в райис-
полком везем двадцать первого, в понедельник.
- Ой, огромное вам спасибо, - вздохнула Наташа.
- Дочка у меня... тоже в санатории, - задумчиво сказала регистратор-
ша.
И улыбнулась. Какое, оказывается, у нее молодое, красивое лицо. У на-
шей судьбы.
- Подождите, - осенило ее. Дайте-ка я в горзагс позвоню, вдруг у них
побыстрее выйдет?
Вернулась мрачная, злая, расстроенная.
- Ничего не получается. Хотела, как лучше, а вышло по-другому. И даже
запретили мне регистрировать вас десятого. Тринадцатого, не раньше. А
это воскресенье... Все равно приходите. В десять. Я загс сама открою.
Ничего...
Я не знал, как благодарить эту женщину. Вот он - свой человек для нас
с Наташей.
Ее поступок похоже вдохновил даже Горобца.
- Ты не бойся, Валера. Мы, со своей стороны, тоже... - начал он, но
так и осталось неизвестным, кто это мы и с какой стороны эти мы собира-
ются что-то сделать для нас с Наташей.
И почему все-таки такое усталое лицо у регистраторши? Устала делать
добро? Но делает же! Как и молодой судья, любитель хоккея, как и Малика,
как и Горобец, в конце концов.
Значит, не все потеряно.
Значит, есть надежда. А надеждой жив человек.
Мы вышли вчетвером из загса.
Солнце в открытом небе смеялось теплой ватрушкой, сияло зеркально в
стеклах зданий и, отражаясь от весенних луж, озаряло снизу лица прохожих
розовым светом...
Счастье, вот оно счастье, вот его мгновение, которое так сильно, мо-
жет быть, и не повторится больше никогда. Я был счастлив. Смеялась Ната-
ша, улыбалась Лика, похохатывал Горобец.
Счастье?.. Какими стихами рассказать о счастье, какими словами пере-
дать это сильное, до дрожи, ощущение постоянного предчувствия, что оно
сбылось, что оно есть и будет и невозможно без тебя...
Все к тебе.
Идет. Летит. Стремится.
Листьями к солнцу,
к парусу ветром,
дождем к земле.
Все к тебе.
Все к тебе.
Идет. Летит. Стремится.
Руками детскими к маме,
улыбкой к радости в доме,
ожиданием встречи в тепле.
Все к тебе.
Все к тебе.
Идет. Летит. Стремится.
Любовью даже во сне,
надеждой на луч во мгле,
верой, что жить на Земле.
Все к тебе.
Все к тебе.
Идет. Летит. Стремится.
Листьями, ветром, дождем,
руками, улыбкой, ожиданием,
любовью, надеждой и верой.
Все к тебе.
Идет.
Летит.
Стремится.
Как птица во мне...
Наташа поехала на вокзал, а мы вернулись в издательство.
Как мне легко работалось в этот день, я даже быстро сочинил поздрав-
ление Паше Шулепову, которому стукнуло пятьдесят, который тоже ждал
квартиру и собрал вечером сослуживцев. Я заметил, что в последнее время
все чаще, по любому поводу, а иногда и без повода те сотрудники нашего
издательства, которые ждали улучшения жилищных условий, приглашали к се-
бе домой, возможно без тайного умысла, но все-таки с прицелом на тех, от
кого зависела и их судьба. Действительно, вечером у Паши собрались и
замдиректора издательства, ведающий строительством, и наш профсоюзный
деятель Витя Горобец, и секретарь парторганизации Семен Васильевич Гла-
дилин, и председатель жилкомиссии Инна Зверева.
Застолье получилось широкое. Паша не поскупился на угощение. С Пашей
я никогда не был особенно близок, но знал, что он - открытая душа, сло-
вом, нормальный, обычный человек. Без фокусов. А тут - пятьдесят. И у
меня день счастья, и потому, когда пришла моя очередь провозглашать
здравицу, я сказал:
- Дорогой Паша! Сегодня у меня счастливый день, все исполнилось, что
я хотел, и так, как я хотел, и я захотел невозможного: я решил подарить
тебе время. Старик рехнулся, скажешь ты. К чему это? Ведь придут кто с
чем: с адресом или хрустальной вазой, с книгой или другим дефицитом, а
тут время? Представляете, скажешь ты, если бы каждый подарил бы мне са-
мое дорогое - день своей жизни. Ты прожил бы сегодня день как Валерий
Истомин, завтра - как Ян Паулс, послезавтра...
- Согласен, - вскинул руку Ян, - живи, Павел, завтра моей жизнью, мне
завтра надо долги раздавать...
Все засмеялись.
- А послезавтра, как Виктор Горобец...
- Не завидую тебе, Паш, - засветился улыбкой Горобец, - послезавтра
мне в цека нашего профсоюза ехать, целый день на совещании предместкомов
по обмену опытом просижу...
- Вот видишь, Паша, - продолжил я. - Ты подумаешь и скажешь, нет, ре-
бята, подарок слишком дорог. И, действительно, неизвестно, кто какой
день мне подарит. Ты прав, Паша, каждый живет своей жизнью, у каждого
свое время, но проводит он это время с другими. И чем больше таких хоро-
ших людей, как ты, тем больше на свете хорошего, и когда проводишь время
своей жизни с хорошими людьми, то ты его проводишь хорошо. А время, Па-
ша, я тебе все-таки подарю. Держи на память часы наручные марки "Полет".
Вечер продолжался. Постепенно гости поднялись из-за стола и сосредо-
точились группками - кто на кухне, кто на лестничной площадке, кто ос-
тался за столом. Я вышел на балкон. С высоты третьего этажа двор, заса-
женный тополями и липами, был как на ладони. Желтым, цвета топленого
масла, светились окна соседних домов, над городом опустилась весенняя
ночь, еще непрогретая, с талыми запахами. Кто-то переступил порог балко-
на, мягко обнял меня сзади, плотно прижался.
Высокая грудь, сильный торс, крепкие духи... Инна Зверева... Предсе-
датель жилкомиссии месткома, пышная блондинка, всегда добродушно кокет-
ничает со мной, танцевали пару раз на общеиздательских вечерах, незамуж-
няя.
Я попытался высвободиться.
- Не пущу, - еще плотнее прижалась к моей спине Инна. - Разве тебе не
приятно?
Что ответить? Я замер.
- Ну, ладно, - ослабила она кольцо своих рук.
Я развернулся. Мы оказались лицом к лицу. Теперь я был прижат к пери-
лам балкона. Она улыбалась влажными губами, от нее пахло вином.
- Тебя, говорят, поздравить можно? - лениво спросила она и шумно
вздохнула. - Эх, ты... дурачок, дурачок... Счастья своего не увидел,
проморгал... Помнишь, я тебе с поминок звонила, тетка у меня померла?..
Как же ты был мне тогда нужен... Не приехал ты, отказался, плел чего-то,
держись, мол, Инка, не расстраивайся, морально, можно сказать, поддер-
жал... А надо было физически, просто приехать - и все... И все было
бы... Уж я тебя обласкала бы, отогрела бы, каждый пальчик твой поцелова-
ла бы... Если женщина звонит сама, значит, ей нужно.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26