.. Не знаю, в комнате или в квартире, не в этом
дело.
- Валера, вот что я подумала, - ласково, успокаивающе сказала Наташа,
- ты бы сходил, с моим лечащим врачом посоветовался- поговорил бы.
- Он что, дежурит сегодня?
- Нет, просто он - аспирант, Воробьев его фамилия, и живет он в обще-
житии, здесь неподалеку. Я вот и адрес узнала. Хочешь, сходи к нему пря-
мо сейчас, пока я на ужине.
Я рассмеялся, несмотря на всю напряженность ситуации:
- Помнишь Бомарше? Фигаро только придумал, что надо написать записку,
а у Розины она уже готова.
- А я и есть Розина. Только ты тоже будь, как Фигаро - не задерживай-
ся, ждать тебя буду.
Я поплутал среди четырех одинаковых жилых корпусов, стоящих поодаль
от института, прежде чем отыскал нужный мне. Дверь открыл розовощекий
парень с синими глазами:
- Здравствуйте! - сказал я и запнулся.
Как представиться?
- Я - муж больной Кузнецовой... Впрочем, не муж пока, скорее жених...
Извините, я займу у вас пять минут, мне очень надо посоветоваться с ва-
ми.
- Проходите, - пригласил Воробьев.
Маленькая комната в общежитии: одно окно, кровать, двухстворчатый
шкаф, пара стульев, книжная полка, на столе сковорода с остатками яични-
цы с вермишелью - быт аспиранта.
- Минутку, - Воробьев унес сковородку в коридор и сразу вернулся.
Мы сели на стулья.
Я сбивчиво объяснил ситуацию.
- Понятно, - кивнул головой Воробьев. - Что касается развода и
свадьбы, то тут я пас.
Разве медики тоже гоняют в преферанс, подумал я, вспомнив свои сту-
денческие годы.
- По поводу состояния больной Кузнецовой могу дать не совет, а инфор-
мацию. Вы, очевидно, знаете, что институт наш - специализированный, исс-
ледовательский, клиника - экспериментальная. Кузнецова поступила на обс-
ледование в связи с тем, что на стадии полного выздоровления, когда для
нее были показаны, то есть эффективны, препараты химиотерапии, у нее
наступило резкое изменение в худшую сторону всей картины заболевания.
Нам удалось стабилизировать процесс, приостановить его развитие, но, к
сожалению, зашел он слишком далеко, образовалась туберкулома, и требует-
ся оперативное вмешательство.
- Операцию будете делать вы?
- Нет. Я - терапевт, собираю практический материал для диссертации.
Случай Кузнецовой доказывает связь и активное влияние лимфатической сис-
темы на течение процесса, что и является темой моей диссертации.
Тема, случай, связь... все-таки мы все для медиков только материал,
подопытные кролики, а не живые люди. Знал бы этот спокойный, уверенный в
себе парень, что Наташа не выздоровела от того, что затосковала, перес-
тала радоваться жизни, и при чем здесь лимфатическая система? Или именно
в ней затаилась душа?
Тогда я сделал открытие мирового значения...
- Так кто же будет делать операцию?
- Не знаю. Это уже не моя епархия. Теперь Кузнецову должны перевести
в хирургическое отделение. Я не думаю, что ее выпишут, хотя такой вари-
ант не исключается - раз она у нас, мы и должны вроде бы довести лечение
до конца. Но все теперь зависит от хирургов. Если кто-то из них заинте-
ресуется ее случаем, то операцию сделают быстро, но советую не тянуть, у
вас в запасе месяц. Самое большее. Идеально было бы, если бы оперировал
академик, директор нашего института, но к нему очередь.
- Посодействовать ничем не можете? А? - с глухой надеждой спросил я.
- Что вы! - в первый раз улыбнулся Воробьев. - Я сам из Владимира.
Приезжий из провинции. Мне дай бог только защититься, самому бы кто-ни-
будь помог.
Это уж точно, если сам себе не поможешь, то кто поможет? Шансов мало,
но что делать?
Я узнал у него, как попасть на прием к академику, простился и вернул-
ся к Наташе. Мы еще раз все обсудили с ней. Получалась такая программа -
развод, женитьба, операция, квартира.
Времени - месяц, хорошо бы успеть. Не получится - значит, не судьба.
Главное, чтобы операция прошла успешно, главное - здоровье.
И все-таки теория вероятности сработала - на обратном пути в элект-
ричке меня поймали контролеры, но я, не споря, уплатил штраф, чем нес-
колько удивил ревизоров и вызвал бурный монолог добросердечной соседки
по вагону, утверждавшей, что я еле-еле успел на поезд и поэтому ехал без
билета, хотя это было неправдой. Все-таки мир не без добрых людей - мо-
жет быть поможет кто-то и нам с Наташкой?
Глава двадцатая
--===Свое время===--
Глава двадцатая
Точно сорвался храповичок и бешено закрутилось колесо времени, точно вот-вот
тронется поезд, а до перрона далеко, еще бежать и бежать, точно сейчас
захлопнутся двери перед самым носом, а надо успеть, обязательно успеть, вопрос
жизни и смерти...
В те времена процедура развода требовала исполнения своих необходимых
формальностей, очевидно, специально предусмотренных для проверки пра-
вильности решения расторгающих брак: подайте заявление, явитесь в назна-
ченный час на собеседование и ждите решения суда. Подайте... Явитесь...
Все это при условии обязательного присутствия Наташи, а она могла, рис-
куя здоровьем и тем, что ее могут просто выписать за нарушение больнич-
ного режима, исчезать незаметно из клиники только после тихого часа или
же, в крайнем случае, после обеда до ужина.
В этот день в редакции я, как сторожевой пес, охранял телефон, не
подпуская к нему Лику и Яна, пока, наконец-то, не дождался Наташкиного
звонка.
- Ты откуда? - и радостно, и сразу тревожно спросил я.
- Из института. Сейчас выхожу. Заеду домой, переоденусь, и пойдем в
суд. Хорошо?
- Обязательно дождись меня. Я бегом. Только по пути залечу в сберкас-
су, надо купить гербовые марки.
- Ой, Валер, лучше сразу приезжай, а сберкасса рядом, вместе сходим.
Ждет, хочет скорее увидеться, конечно, вместе, вместе всегда лучше, а
как же иначе.
Я повесил трубку и умоляюще посмотрел на Лику:
- Малика Фазыловна, - стал подлизываться я, называя Лику ее полным
узбекским именем, - разреши мне в министерство уехать и вернуться завтра
без опозданий?
- А кто гранки читать будет?
- Я их с собой заберу, все до буковки, до точечки, до запятой прочи-
таю и утром принесу, прямо в типографию, если хочешь. Можешь не сомне-
ваться.
Лика вздохнула:
- Иди.
Меня ждет, конечно, ждет Наташка, я на ходу застегнулся, схватил дав-
но уже собранный портфель, Ян что-то крикнул в спину на прощание. Я не
расслышал, не слышал просто уже ничего, некогда, вперед, скорее, скорее.
До метро, в метро, от метро я несся, не переводя дыхания, заранее
рассчитывая, где можно поднажать, а где передохнуть перед новым рывком.
Хорошо, что Наташка уже дома, уже переоделась, как ей идет это лило-
вое платье.
- Ну, что? Двинулись? - я даже дверь прихлопнул неплотно, не до щелч-
ка замка.
- Да ты проходи, разденься. Чаю хочешь? - Наташа потянула меня за ру-
кав пальто.
- Какой чай? О чем ты? Прием у судьи начинается в пять, через полча-
са, а нам еще в сберкассу.
- Пойдем, не стой в передней. Это неприлично... И, кроме того, я жду
звонка.
- Ждешь? Звонка? От кого? - удивленно спросил я. - Ничего не понимаю.
- Неважно.
Я молча повиновался. Что за новости? Не говорит, кто должен звонить,
зачем. Может муж? Это еще что?
Мы прошли на кухню.
Сели за стол.
От чая я отказался.
Сидели молча. Вот так бежишь, бежишь, нетерпеливо ожидаешь радости...
Наконец, я не выдержал:
- В чем дело?
- Что с тобой? - удивилась Наташа, но как-то вяло, неискренне. Смот-
рит куда-то в сторону.
- Кто тебе должен звонить? - уже с нервной дрожью в голосе спросил я.
- Ну, Маринка. Ты только не волнуйся, пожалуйста. Все будет хорошо.
Подождем.
- Я и не волнуюсь, - взволнованно сказал я. - Просто, ничего не могу
понять. Ни-че-го.
- Да что тут понимать, - пожала плечами Наташа. - Просто, я обещала
Марине дождаться ее звонка, вот и все. Если подруга просит, значит, ей
надо.
У подружек всегда секреты, подумал я. Потом окажется какая-нибудь
ерунда типа потрясающей новости о купленном по случаю платье или туфлях,
а мы тут теряем время, которого у нас нет, катастрофически нет. И потом,
какие секреты могут быть у Наташи от меня? Вот именно - от меня?
Заныло слева, под лопаткой.
- А сама позвонить ты не можешь?
- Нет, не могу. У нее пока нет телефона. Она совсем недавно квартиру
получила. Кооперативную. В Новых Черемушках. Правда, дом блочный и пер-
вый этаж. Зато отдельная.
Про квартиру Наташка уж лучше бы не распространялась.
Время - без четверти пять. Прием до семи. Да еще сберкасса. Да неиз-
вестно, сколько там народу. Да ей еще необходимо успеть вернуться в инс-
титут до ужина.
- Наташа, у тебя есть валерьянка?
- Есть. У мамы.
Звонок. Наташа сняла трубку.
- Да... Наконец-то... Да, я... Не узнаешь, что ли?.. Здесь... При-
шел... Ну что?.. Понятно... Ага... Ясно... Значит, такой он... А что ты
ожидала?.. Теперь будем знать... Ой, Марин, извини, некогда нам, очень
некогда... Да, приезжай навестить, вот тогда и поговорим... А сейчас не
могу.
Наташа повесила трубку, ушла в комнату:
- Сейчас нальем валерьянки Валерию... И все будет опять хорошо. Ко-
нечно, будет.
- Лучше пойдем, маленький.
- Ладно, пойдем, - остановилась Наташа. - Тебе, действительно, лучше?
- Пойдем, а?
Наташа еще помедлила, о чем-то раздумывая, потом, побледнев, спроси-
ла:
- А деньги у тебя на марки есть?
- Есть, конечно. Ерунда какая.
Мы зашли в сберкассу, купили марки, поплутали по переулкам в поисках
суда.
Время - пять двадцать.
В суде пусто, висит объявление. Прием перенесен на завтра. И еще ока-
зывается, при подаче заявления нужна справка с места жительства. Значит,
все, до завтра. Опять Наташке сбегать из института, мне - отпрашиваться
у Лики, Наташкиной маме идти в ЖЭК за справкой и к пяти быть здесь.
Время снова замедлило свой ход - мы могли, не торопясь, доехать до
клиники, да еще погулять перед ужином. До метро пошли пешком. Наташа
держала меня под руку, крепко, крепко прижавшись. Я успокоился. Таяло,
как лед, напряжение, даже легче стало дышать.
И тут меня осенила простая, как репа, мысль.
Я даже остановился.
- Так ты ждала звонка Марины, потому что у тебя не было денег на гер-
бовые марки?
Наташа ничего не ответила, смотрела вниз, потом утвердительно кивнула
головой.
Я набрал полные легкие воздуха:
- Нет, как же ты это могла? Как? А? Неужели тебе непонятно, что все
мое - твое, что это наше общее дело? Ты знаешь, сколько стоят все наши
переживания? Могу назвать точную цифру. Десять рублей. Десять! Вот
кто-нибудь даст мне или тебе десять рублей и скажет, даю, но с условием,
чтобы ты полчаса помучилась и подергалась, неужели возьмешь? И потом,
причем здесь Марина, почему Марина, зачем Марина, какие-то секреты, не
понимаю...
Я шумел, но без всякого энтузиазма, потому что радовался, что заг-
воздка оказалась только в деньгах, а не в чем-то другом, не в Наташкином
муже.
- Кстати, о ком это вы с Мариной говорили? - с нарочитым подозрением
спросил я и передразнил Наташу. - Теперь мы знаем, какой он... А?
- У Марины есть, как это сказать, друг, наверное... Ты его не зна-
ешь... Даже не друг, а вроде больше... Он все обещает ей, но никак не
решится... Понимаешь?.. Жениться они должны - вот родители и купили ей
кооператив, чтобы она могла замуж выйти. Он ей все говорил, что жить им
негде. А теперь есть где, так он говорит, что на машину копить надо,
деньги нужны, а свадьба - это большие расходы... В общем, нет у нее пока
денег.
- У нее нет, у тебя нет, но у меня-то есть. Уж скорее у меня надо
спрашивать, а не у нее. Теперь наши деньги в общем котле, разве не так?
- Тут я тебе плохая помощница. Бедную невесту ты себе выбрал, Валера.
Меня же на инвалидность перевели. Вторая группа, тридцать семь рублей в
месяц. А развод - это мое личное дело, мне и платить. Да дело вовсе не в
деньгах, их просто под рукой не оказалось, но не хотела я у тебя брать,
понимаешь? Стыдно это как-то, неудобно?.. Нельзя мне этого делать...
Я одновременно растерялся и разозлился на себя. Пижон, подумал я о
себе, Отелло десятирублевый. Мог бы сообразить и сам давным-давно, ни с
кем не советуясь, в сберкассу сбегать. Впредь наука будет.
- Пижон я, - пробормотал я вслух.
- Нет, ты не Пижон, - рассмеялась Наташа, - вот Маринин друг - пижон.
Его, кстати, Пижоном кличут.
Глава двадцать первая
--===Свое время===--
Глава двадцать первая
В коридорах здания районного суда пахло особым, нежилым, канцелярским запахом
- так пахнут старые полы, если их протереть мокрой тряпкой. Вдоль стен стояли
строенные деревянные стулья с откидными сиденьями - по четыре подлокотника на
три ячейки, на стенах в простых рамах под стеклом висели пожелтевшие
инструкции, образцы справок.
Я сел в свободную ячейку, поближе к двери в комнату, где начнется
прием у судьи.
Время четыре сорок.
Я - пятый в очереди.
Если уж и верить в существование биополей у предметов, то в здании
суда такое поле имело бы мощный отрицательный заряд мрачно-фиолетового
цвета. Пришедшие сюда, а привела их, как в песне Владимира Высоцкого,
кривая да нелегкая, либо стоя изучали висящие на стене бумаги, либо си-
дели в трехклеточных стульях, и видно было по их глазам, что они напря-
женно думают каждый о своем и время от времени с тревогой и надеждой
смотрят на дверь, за которой сидит судья. Я не мог вообразить, какой он
из себя, и мне представлялся некий абстрактный символ, неукоснительный
блюститель закона. Скорее всего, бездушный, потому что закон нарушать
нельзя, потому что какая может быть душа у закона. Как-то сложится наш
разговор?
Сегодня Лика отпустила меня с трудом, ворчала, что ее тоже ругают,
когда в редакции пусто. И почему так? Скорее всего, начальству обидно,
что подчиненный не под рукой, а где-то. И руководить некем, и сам си-
дишь, как на цепи. Зато начальник.
Нелегкая у них доля, у начальников.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26