Все допущенные до испытания на звание воина запираются на трое суток в большую пустую хижину, откуда ни под каким предлогом не могут выходить раньше означенного срока; никто также не может в течение этого времени навещать их, а для питания им ставится такое количество пищи, которого, по расчету, должно хватить на трое суток.Время от времени верховный жрец подходит к дверям хижины, где заперты юноши, и шепчет какие-то заклинания. Когда юношей снова выпускают на свободу, они вступают уже официально в корпорацию воинов путем посвящения и освящения огнем. С горячим углем во рту будущие воины обязаны пробежать расстояние приблизительно с полверсты, и вернуться обратно к месту своего отправления, после чего Оуэнук с помощью раскаленного добела ножа срезает на лбу их маленький кружочек кожи, величиной в грош или серебряный пятачок; рану затирают золой, что впоследствии, когда она заживет, придает этому месту слегка синеватый оттенок. Эта метка на лбу является, так сказать, штемпелем или тавром этого племени.После этой операции юного, вновь посвященного воина обривают, как мужчину, оставив только на темени пук длинных волос, которые завязываются узлом на верху головы и украшаются орлиными или лебедиными перьями. Затем юные воины поступают в руки татуировщиков, которые начинают с того, что вырисовывают у каждого из них на груди какую-нибудь эмблему — кобунг его семьи: у одного — кенгуру, у другого — какую-нибудь птицу или даже растение; затем уже татуировщик разрисовывает и остальные части тела иероглифическими знаками, так как каждый из изображенных знаков имеет свое специальное и вполне определенное значение; так, например, один молодой воин пожелал изобразить на своем теле всю историю своего племени.После всего этого остается только дать имя каждому вновь посвященному воину — имя, соответствующее его новому званию и заменяющее то, которое он носил со дня своего рождения по сие время.Личной собственности у нагарнуков не существует: территории, принадлежащие всему племени, представляют общее достояние всех. Крааль, или хижина, также представляет общую собственность всей семьи, личную собственность воина составляет только его оружие, а у женщины — ее уборы, браслеты и сережки.Таким образом, все события в жизни нагарнука, начиная с его рождения и кончая смертью, освящаются огнем, — и этот Священный Огонь, без всяких союзников — идолов, фетишей или чего-нибудь в этом роде, — является единственной святыней, единственным символом религиозных верований нагарнуков.Моту-Уи, или Высший Дух, однажды отрезал край солнца, этого огненного шара, и, загасив этот отрезок, разломал его надвое; один обломок образовал землю, другой — луну. Бог бросил их в пространство, затем дунул на землю, и на ней народились люди; в то же время дуновение его раздуло искру, еще тлевшую в недрах земли. Тогда один из обитателей земли тотчас же воспользовался этою искрой, чтобы разжечь палицу, которую он держал в своей руке; таким образом человек завоевал огонь, который с того времени свято хранится нагарнуками.Человек, сберегший Священный Огонь, получил предписание от остальных людей вечно блюсти его и не давать ему угаснуть, после чего эта священная обязанность стала наследственной в его семье, переходя преемственно от отца к сыну. Так как человек этот неотступно стерег и поддерживал огонь для общего блага, то остальные люди обязались охотиться для него, ловить рыбу и доставлять ему все необходимое для жизни. Его хижина, особа и вся его семья считались священными и неприкосновенными даже во время войны, и чтились не только нагарнуками, но даже и враждебными им племенами, даже бродячими, кочевыми австралийцами.Луна была предназначена Моту-Уи служить местопребыванием умерших. Но не все попадали беспрепятственно в это блаженное жилище мертвых. Для того чтобы переселиться туда, тело покойного должно быть сожжено, чтобы очиститься огнем, а душа, витая над погребальным костром, ждет очищения своего тела, чтобы снова войти в него и переселиться в страну предков. Но если покойный жил дурно, то есть совершил в своей жизни какие-нибудь крупные проступки, то он не мог вновь войти в свое мертвое тело; в последнее тогда входила чья-нибудь другая блуждающая душа, окончившая срок своих скитаний, а он был обречен в свою очередь блуждать в пространстве в образе каракула, или призрака, до тех пор, пока не искупит своих вин и не сможет в свою очередь воспользоваться чужим телом.Посмертные жертвоприношения, совершаемые сыном умершего, обладали свойством в значительной мере сокращать срок скитаний грешной или преступной души; вот почему для каждого нагарнука было чрезвычайно важно не умереть без наследника; отсюда произошел обычай дарить умершему сына, если он не оставил его после себя.Ежегодно, в день годовщины смерти своего отца, старший сын в семье должен был сооружать небольшой костерок, по образу погребального костра, зажечь его огнем от Священного Огня и исполнить с благоговением весь похоронный обряд, повторяя это ежегодно в день годовщины смерти отца.В тех случаях, когда умерший был холост, все погребальные обряды над ним по его душе совершал его ближайший родственник, а за неимением родственников мужского пола — его ближайший друг.После каждого боя, как бы ожесточенна ни была война, обе стороны по соглашению устраивали перемирие, чтобы успеть убрать мертвых и исполнить над ними похоронные обряды.Как видно, все это не глупо, не смешно и не столь дико, чтобы ставить австралийцев на более низкую степень развития, чем остальных дикарей, и не признавать за ними человеческого достоинства. Напротив, в их верованиях есть даже нечто возвышенное и благородное, чего мы не встречаем у других дикарей. Животные и растения после своей смерти также, по их верованиям, переселяются на луну; отсюда произошло верование в кобунгов.Кобунг — это добрый друг. Кобунгом, конечно, должен быть каждый человек, вернувшийся из страны предков. Но это совершенно исключительные кобунги, обыкновенно же каждая семья имеет своего кобунга, или своего доброго гения; таковым является первое животное или растение, какое старший сын встретит или заметит в течение первых трех дней после смерти отца. Это кобунг, посланный ему отцом, который, переселившись в блаженную страну предков, куда переселяются и животные, и растения, выбирает для своего сына какое-нибудь из этих животных или растений и посылает его на землю как гения-хранителя своей семье. Отсюда произошло совершенно ошибочное мнение, будто австралийцы боготворили животных и растения. Они не боготворили, а чтили только кобунга своей семьи.Как уже было сказано, все нагарнуки хорошие мужья и отцы семейств, что довольно редко даже и не у дикарей; еще удивительнее, какое место занимала у них женщина как в семье, так и в общественных делах. Не говоря уже о том, что в семье и в доме она — полновластная госпожа, что она по своему усмотрению воспитывает детей и что право матери на детей признавалось выше прав отца на них, — вообще женщина у австралийцев отнюдь не была рабой, а равноправной гражданкой своего племени. Девушке предоставлялось право избирать себе мужа точно так же, как юноше — избирать себе жену, и лишь после того, как будущая чета входила в соглашение между собой, родители с той и другой сторон вступали в переговоры и решали условия брака, после чего устраивалось похищение якобы вооруженною силой избранной невесты. Женщина-мать считалась более тесно связанной со своими детьми, чем отец, что видно уже из того, что девушка до брака, а юноша до посвящения в воины носили не имя отца, а имя матери; так, например, говорили: сын Угрананы, дочь Упавы и т.д.Женщины всегда поддерживали друг друга во всем и крепко стояли одна за другую. Так, если случалось, что одна из них подверглась дурному обращению со стороны мужа, что было совершенно исключительным явлением, то все женщины племени брали за руки своих детей и уходили с ними в лес; ни одна не оставалась в деревне, и тогда мужчины принуждены были посылать к ним посольство и подчиниться тем условиям, на каких женщины соглашались вернуться.Кроме того, существовал еще совет старейшин-женщин, с мнением которого всегда справлялись, когда подымался вопрос о том, чтобы вырыть топор из-под порога хижины, иначе говоря, начать войну. Женщины пели воинственные гимны, возбуждая мужество своих мужей и сыновей; они же воспевали их победы и славу, встречая победителей; наконец, они же казнили и замучивали насмерть изменников, трусов и пленников.Любопытным является манера объявления войны у нагарнуков; эта манера опять-таки говорит в пользу их умственного развития. Обычными причинами начала военных действий между двумя племенами являлись или захват охотничьей территории одного племени другим, или предательское убийство одного из детей племени. Когда Совет Старейшин, под председательством старейшего из вождей, решал, что оскорбление, нанесенное племени, требовало возмездия, то к врагу отправляли трех послов: один из них нес, вместо знамени, шкуру кенгуру, привешенную к копью, другой — топор, а третий — соты меда. Для их встречи собирался Совет Старейшин враждебного племени и выслушивал их претензии. Несший знамя обыкновенно излагал подробно, образно и красноречиво все вины врага, на которые имели основания жаловаться его соперники, за тем ставил перед Советом мед, клал топор и добавлял одно только слово: «Выбирайте!»Тогда начинались бесконечные обсуждения и взаимные обвинения, продолжавшиеся иногда двое и даже трое суток. Редко случалось, чтобы племя, к которому явились послы, со своей стороны не имело достаточных оснований жаловаться на сторону, считающую себя оскорбленной, и потому после долгих прений, обыкновенно оканчивающихся ничем, вождь, председательствовавший на Совете Старейшин, избирал в большинстве случаев топор, что означало войну, и лишь в редких случаях мед, что означало, что его племя согласно удовлетворить требования посланных и пойти на те или иные уступки.Когда постановлялась война, то носитель знамени бросал вызов и назначал день начала военных действий, причем обе стороны честно выжидали указанного срока.Нагарнуки, подобно краснокожим индейцам Америки, имели обычай снимать скальп, но только с мертвых врагов, а не с живых, что у австралийцев считалось непростительным преступлением. Рабства у них также не существовало, пленных своих они обменивали, и лишь немногие несчастные, которых не на кого было обменять, отводились в деревню, привязывались к столбу пыток и отдавались на поругание и истязание женщинам и детям.При объявлении войны огонь также играл свою роль: посланный, придя на границу территории враждебного племени, раздавливал на ней горящий уголь, что означало, что впредь между этими двумя племенами не будет обмена огнем.Много спорили о том, откуда взялось это почитание огня у многих народов. Всего естественнее предположить, что первый человек, случайно открывший огонь, понял всю важность его для различных человеческих нужд и пуще всего боялся утратить его, а потому поручил хранение горящего угля одному какому-нибудь человеку — затем, чтобы все живущие вокруг могли по мере надобности заимствовать огонь от этого неугасимого огня.Этим объясняется существование хранителей Священного Огня у всех младенческих народов, римлян, греков, индо-азиатов и др. и наказание смертью виновного в том, что огонь угас.Таковы, в общем, были нравы, обычаи и верования нагарнуков, последние представители которых вскоре переселятся в страну предков; тогда все, касающееся этнографии Центральной Австралии, канет в вечность; ведь через несколько лет на всем Австралийском материке не останется ни одного туземца.Теперь скажем несколько слов о суевериях и предрассудках нагарнуков для полноты представления о них.Мы уже говорили об ужасе, внушаемом им каракулами, или приведениями, а также колдунами и кораджи. Но кроме колдунов, которые, по их мнению, могли причинять только зло, у них были еще специальные врачи, занимавшиеся исключительно врачеванием ран и болезней. Но так как понятия их о медицине были очень примитивны, то, в сущности, эти врачи были, скорее, знахарями, и способ их лечения состоял главным образом в возложении рук и заклинаниях. Главными врачебными приемами являлись, попеременно, или глубокий надрез в больной части тела и высасывание крови из этой умышленной раны, причем врач предварительно набирал в рот мелкие камни, шипы, насекомых и даже червей и, высосав известное количество крови из больного, выплевывал эту кровь вместе со всем, что у него было во рту, и говорил: «Видишь, вот что было в твоем теле и что причиняло тебе боль! Я высосал это из тебя; теперь ты здоров!» Слепая вера больного во врача часто действительно приносила облегчение и даже совершенно излечивала больного благодаря самовнушению. Другое, более естественное средство было пиявки, которыми изобилуют все воды Центральной Австралии. Для этой цели знахарь приказывал вырыть небольшую ямку, которую наполняли водой; в эту воду он пускал известное количество пиявок и окунал или сажал в эту яму больного, который оставался в ней до тех пор, пока вода в яме не превращалась в кровь. В некоторых случаях и это лекарство приносило пользу.Несмотря на то что в общем нравы нагарнуков были мягки и человечны, у них был один чрезвычайно жестокий обычай: если в семье рождались близнецы, то отец семейства должен был задушить одного из двух, так как существовало убеждение, что если он этого не сделает, то не только его семью постигнут всякие несчастья, но и все его племя.Другим их предрассудком было то, что нагарнуки не употребляли в пищу ни опоссумов, ни особого рода слепого угря, чрезвычайно вкусного и встречающегося в изобилии в местных водах. Они боялись стать трусливыми, как опоссумы, и слепыми, как этот угорь, полагая, что употребляемые в пишу животные имеют известное физическое и моральное влияние на человека.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78