На первый стук не было ответа. Подождав немного, Джильпинг спохватился, что следует выказать нетерпение, иначе могут не поверить, что его послал умирающий. Он снова взялся за молоток и опять постучал, но на этот раз с гораздо большею настойчивостью.В коридоре послышались торопливые шаги. Над дверью откинули слуховую форточку, в которой блеснул яркий свет, и чей-то резкий голос произнес обычный оклик:— Кто тут?— Джон Джильпинг, эсквайр, член Лондонского королевского общества по отделению геологии, минералогии и ботаники.— Что же вам угодно?— Я желаю видеть господина португальского консула.— На что он может быть вам нужен в такой поздний час?— Один из его соотечественников умирает в «Восточной гостинице» и желает сделать форменное завещание. Состояние у него огромное, несколько миллионов.— Подождите, я ему доложу! — сказал голос на этот раз гораздо мягче.Прошло минут пять, показавшихся Джильпингу целой вечностью. Шаги послышались снова, и дверь осторожно отворилась. На пороге явился молодой человек, лет двадцати восьми, вполне одетый, несмотря на позднюю пору, и, быстро оглядев англичанина и его провожатого, сказал:— Входите, сударь; консул соглашается вас принять. Только он просит подождать, покуда он оденется.Джильпинг хотел было отпустить рассыльного, но раздумал. Ему пришло в голову, что их обоих непременно подвергнут тщательному наблюдению, а непринужденные манеры рассыльного, который ничего не подозревал, должны были, разумеется, произвести успокаивающее впечатление.Ждать пришлось недолго, и впечатление, вероятно, было благоприятное, потому что вскоре вошел барон де Функаль с любезной улыбкой на лице.Джильпинг с первого же взгляда убедился, что барон еще и не думал ложиться спать.— Это вы, сударь, зовете меня к умирающему соотечественнику, который хочет написать завещание?Сыщик говорил медленно, пытливо вглядываясь в незнакомое ему лицо. Джильпинг отвечал:— Я, господин консул, и если вы согласны, то я бы попросил вас поторопиться, так как минуты умирающего уже сочтены, а он непременно желает сам распределить свое состояние между наследниками.— Желание вполне понятное. А как зовут вашего знакомого?Вопрос был неожиданный. Джильпинг упустил из виду к нему приготовиться. Он чувствовал, что если он выкажет хотя бы минутное колебание, то все пропало. Сыщик, видимо, еще не имел подозрений, но достаточно было малейшего повода, чтобы они разом возникли.Поэтому Джильпинг собрал все силы и отвечал не колеблясь, так сказать, на ура:— Его зовут… Митуель-Нуньец-Юаким-Лунс-Педро-Карвахаль…А сам в это время думал:«Уф! Кривая, вывози!»— Вы, кажется, сказали, что у него очень большое состояние? — спросил консул.Но тут Джильпингу пришла в голову гениальная мысль. Он встал с видом нетерпения и торопливо проговорил:— Большое, большое… Только извините меня, господин консул, я ждать не могу. Если вы не желаете посетить моего больного, то я обращусь к здешнему нотариусу. Мой друг может умереть с минуты на минуту, и тогда его состояние перейдет к таким лицам, которых он не терпит.— С чего вы взяли, что я отказываюсь от исполнения своих обязанностей?— возразил задетый за живое консул.— В таком случае нечего медлить и терять время на праздные разговоры, не во гневе будь вам сказано, господин консул.— Я сейчас, сэр, сию минуту. Дорогой мы захватим с собой еще итальянского консула. Португальские законы вообще очень требовательны относительно формы, но когда заграничное завещание засвидетельствовано двумя консулами, то оно превращается в бесспорный акт.— Не вижу в этом никакого неудобства, — отвечал Джильпинг и мысленно прибавил: «Великолепно! Это значит, на одну удочку две рыбки!»Сыщик постарался взять с собой как можно больше народа. Он был человек осторожный и ввиду особенности своего положения не желал рисковать.— Дон Кристовал, — обратился он к секретарю, — идите, пожалуйста, вперед и предупредите его превосходительство.Молодой человек раскланялся и вышел.— Дон Педро де Сильва, — продолжал консул, обращаясь к другому помощнику, стоявшему все время в передней, — вы тоже пойдете с нами.«Стало быть, теперь четверо, — подумал про себя Джильпинг, — если только и итальянскому консулу не придет фантазия взять с собой провожатых».Джильпинг и консул с доном Педро, в предшествии рассыльного, вышли из дома и направились к зданию Итальянского консульства. Итальянский консул не заставил себя ждать, но он явился в сопровождении двух здоровых молодцов.Джильпинг пришел в ужас.— Вот уже и шесть, — пробормотал он, — столько же, сколько и дикарей.Его утешало только то, что ни у кого из этих людей не было на виду оружия, и он возложил надежду на ловкость нагарнуков.Во всяком случае, дело очень усложнялось, и почтенный британец, не будучи театральным героем, начинал уже каяться, что дал себя впутать в чужую беду. Но отступать уже было поздно.Благодаря обильным возлияниям митинг в общей зале «Восточной гостиницы» дошел до апогея. Все шумели, кричали, некоторые даже клевали носом, так что на вошедших никто не обратил внимания.— Точно заседание парламента! — пошутил итальянский консул.Опасаясь, что уединенная беседка внушит консулам подозрение, Джильпинг заметил вслух, что больного перенесли в беседку лишь на время праздников, так как его беспокоил шум.Объяснение было весьма правдоподобное, и консулы доверчиво углубились в сад.Подходя к беседке, Джильпинг призвал на помощь всю свою силу воли. Перед глазами у него мелькала миссис Джильпинг, дети и будущий его замок Воанго-Голль. Он постучал в дверь.Коридорный отворил.— Пожалуйте, господа! — сказал Джильпинг, пропуская гостей вперед.Посетители, ничего не подозревая, вошли в комнату, слабо освещенную ночником. Коридорный ушел.На постели неподвижно лежал какой-то человек.— А ему, должно быть, очень плохо! — тихо заметил де Функаль.— Должно быть, он спит. Перед моим уходом доктор давал ему какое-то лекарство. Подойдите к нему и поговорите с ним.Барон подошел к кровати, а его спутники толпились сзади около него, побуждаемые любопытством. Таким образом, они совершенно не могли видеть, что делается в комнате.Вдруг Джильпинг оглянулся и вздрогнул: по ковру, точно змеи, ползли пятеро нагарнуков.— Ну, мой друг, — сказал ложный барон, наклоняясь над умирающим, — вы, кажется, хотели сделать завещание.Под одеялом кто-то тихо шевельнулся. Все наклонились к постели.В ту же минуту раздался грозный военный клич нагарнуков: «Вага!» Виллиго, как тигр, подпрыгнул на постели, схватил консула за горло, повалил на землю и сел на него. Прочие воины кинулись на спутников консула и тоже подмяли их под себя. Послышалось хрипение удушаемых.— Черный Орел, — вступился Джильпинг, — не нужно убивать понапрасну.— Нет, — возразил Виллиго, — если их пощадить, они опять примутся за то же. Их нельзя щадить.— Узнаем по крайней мере, что сталось с нашими братьями.— Для этого достаточно одного! — сказал Черный Орел.Виллиго отпустил немного шею пленника, а когда тот опомнился, обратился к нему с приказанием:— Только пикни — и ты погиб!Пленник молчал.Виллиго связал его по рукам и ногам. Пятеро остальных были уже трупами.— В реку их! — скомандовал Черный Орел.Нагарнуки взвалили себе на плечи каждый по одному трупу. Ярро текла недалеко, и скоро волны ее помчали трупы в море.Затем Виллиго приступил к допросу пленника:— Где трое белых, которые пришли к тебе в дом?— Я не знаю, про кого вы говорите! — уклонился сыщик.— Берегись! Ведь я и без тебя могу отыскать их.— Зачем же тогда ты спрашиваешь меня о них?— Чтобы знать, живы они или умерли.— А если умерли?— О! тогда… тогда тебе будет завидна участь твоих спутников. Я привяжу тебя к столбу пыток и в течение трех лун буду мучить тебя беспощадно.Сыщик слыхал кое-что о подобных пытках. У него выступил холодный пот.— А если живы? — спросил он.— Тогда решение твоей участи будет зависеть от них.— О, бегите же скорее… туда… ко мне в дом… вот ключ… скорее… покуда они не задохлись.Консул проговорил это слабым голосом и лишился чувств.— Оставьте его так, — сказал Джильпинг. — Вы слышали: они могут задохнуться. Бежим скорее!С этими словами он вынул из кармана у сыщика связку ключей.— Коанук, оставайся здесь и стереги пленника! — приказал Черный Орел.И все кинулись вон из гостиницы по направлению к дому Португальского консульства.Но… уж не поздно ли было? XI Часы ужасной пытки. — Человек в маске. — Отчаяние Оливье. — Страшное усилие канадца. — Спасены! Вернемся теперь к трем друзьям, так предательски захваченным в плен у португальского генерального консула.Часы шли для них с убийственною медленностью. Около полуночи пленники успокоились и стали соображать свое положение. Канадец постучал кулаком во все четыре стены тесной темницы, и везде стены эти издавали глухой металлический звук.— Негодяи отлично приняли свои меры, — сказал он наконец с невольным вздохом. — Мы засажены за железные стены.— Теперь вы, я думаю, сами видите, Дик, что у нас нет больше никакой надежды! — заметил Оливье.— Все написано в книге судеб, дорогой граф, — отвечал канадец, — и человек не может ничего предрешать. Замечу вам покуда лишь одно: разве мы не были еще в худшем положении, а между тем до сих пор оставались живы? Нет, я надеюсь на некую высшую волю, которая может, если захочет, обратить в ничто все козни врагов.— А вы ручаетесь, что эта высшая воля захочет? — печально спросил Оливье.— У меня есть какое-то невольное предчувствие.— Ну скажите… ну разве есть у нас какое-нибудь средство к спасению?— Сознаюсь, я не вижу никакого, но нужно принять в расчет разные посторонние обстоятельства. Мало ли, что еще может случиться. Поверьте, друзья, моему внутреннему убеждению: не здесь суждено нам окончить жизнь.— Хорошо, постараюсь поверить. Но нет, это выше моих сил. Я не могу надеяться.— Как знать? Быть может, нам даже не понадобится внешняя помощь.— Что вы хотите сказать?— Мне вдруг пришло в голову… Я даже не решаюсь сказать, что именно. Однако вот что: нас, вероятно, слушают. Стоит приложиться ухом к стене, чтобы в этом убедиться. Снаружи до нас доходят звуки. Мы можем тоже слушать. Давайте. Тише теперь: кто-то там ходит.Послышался стук дверного молотка. Кто-то побежал отворять. Все трое приложились ухом к металлической доске.До них явственно донеслись фразы, которыми господин Люс обменялся с пришедшими.— Ну, что же? — спросил голос, чрезвычайно похожий на голос итальянского консула. — Удалось вам?— Удалось, — отвечал Люс, — они тут все трое. Пружины действовали прекрасно, и доски опустились с быстротою молнии.— Труда большого не было?— Они попались, как бараны. Мне даже жалко и совестно было. Они шли по коридору так уверенно, так наивно, что у меня язык чесался крикнуть им: стойте, не ходите!— Как это могло вам прийти в голову! — вскричал чей-то сердитый голос, незнакомый пленникам.— Но ведь я же этого не сделал, а за мысли человек не отвечает, — возразил Люс. — Я ведь тоже человек, а не зверь. Я исполняю то, что мне приказано, но голоса совести не могу, не умею заглушить. Вам до этого дела нет, но мне-то самому ужасно тяжело и больно!— Если ты когда-нибудь попадешься ко мне в руки, — прошептал канадец,— то эти слова тебе зачтутся и я пощажу тебе жизнь. Я тоже сумею пожалеть тебя, несчастный!— Как вы добры, Дик, — сказал Оливье, кладя ему на плечо свою руку.— Берегитесь, сударь, — возразил сердитый голос, — с такими убеждениями нельзя быть Невидимым.— Странно, но я слышал этот голос где-то прежде, — сказал Оливье. — Только где именно?..— И я слышал, — согласился Дик. — А! Теперь вспомнил! Помните наш плен у дундарупов?— Замаскированный незнакомец! — вскричал Оливье с невольною дрожью. — Опять он!Этими словами пленники обменялись наскоро, не переставая слушать продолжавшийся тем временем разговор.— До сих пор я не подавал повода к неудовольствию, — говорил Люс, — но теперь это безжалостное преследование графа… Я не могу этому помешать, даже содействую, но тем не менее мне тяжело, тяжело сознавать, что я работаю для чужого интереса.— Что вы этим хотите сказать?— Что графа преследуете вы, именно вы, и главным образом потому, что видите в нем счастливого соперника.— Мой соперник в Мельбурне! — чуть не вслух произнес Оливье.— Оставим этот разговор, — сказал, смягчая голос, незнакомец. — Скажите лучше, все ли так сделано, как я говорил?— Повторяю: они заперты в железной клетке.— Следовательно, он отклонил наши предложения?— Понятно, отклонил.— Вы знаете, что нужно делать дальше?— Мне приказано содействовать вам в захвате графа и его товарищей. Они захвачены. На этом моя обязанность кончается.— Как? Значит, вы не преградили доступа воздуху?— Нет, я не считаю это своим делом. Я не убийца и не желаю им быть. Доканчивайте сами как знаете.— Ничего не значит, — вмешался итальянский консул, все время молчавший. — Я к вашим услугам, сударь. Располагайте мною.— Что он сказал? — спросил Оливье, не расслышавший конца разговора.— Не знаю! — отвечал Дик.Но Дик сказал неправду. Он все понял, — понял, что их собираются задушить, и весь похолодел от ужаса.Настало молчание, потом послышался звук как бы заводимых стенных часов с гирей, потом все опять стихло.Наконец до пленников долетели слова:— Вы отвечаете за последствия. Все должно кончиться через час. До свидания. — И дверь захлопнулась.Канадцу послышался словно чей-то вздох, и затем кто-то медленными шагами направился во внутренние комнаты дома. Все кругом затихло, как в могиле.На соборе пробило два часа.Дику сначала показалось, что он не так понял и что доступ воздуха не прегражден, но вскоре он почувствовал, что ему нечем дышать. Товарищи его молчали. Наконец Оливье сказал:— Не находите ли вы, что здесь душно, Дик?— Еще бы не было душно, граф, в такой тесноте!— Совершенная могила! — вздохнул граф.Канадец вздрогнул: он и сам уже потерял надежду.Тут он услыхал стук в дверь, потом шаги и отрывки разговора, из которого он понял, что Люс куда-то уходит из дома.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78