Вот почему если они и дерзнут когда-нибудь на реакцию, то
вторично уж этого не сделают, и влияние (ви^ез^юп) тех, которые
привлекает всех далее помимо их воли и только потому, что оно произне-
сено. Если бы тогда назвать другого, эффект был бы тот же. Этому можно
привести тысячи примеров; вот один: когда турецкий султан Осман был
низложен, никто из свергнувших его не думал делать этого; они только
Униженно просили о справедливом удовлетворении нескольких жалоб.
Вдруг один голос, который никогда не был узнан, случайно выделился из
толпы: произнесено было имя Мустафы, и нежданно-негаданно Мустафа
стал султаном. (Монтескье. <Персидские письма>, письмо 81).
С. Сигеле <Преступная толпа>
желают создать что-нибудь серьезное, не встретит никакого пре-
пятствия. Сколько людей кричат во время народных восстаний:
<смерть!> или <да здравствует!> только потому, что боятся, если
будут безмолвствовать, обвинения со стороны соседей в трусости.
И сколько, на том же самом основании, переходит от слов к по-
ступкам! Необходима недюжинная сила воли, чтобы воспроти-
виться тем крайностям, который совершает окружающая вас
толпа, и очень немногие обладают такого рода силой. Большая
часть понимает, что поступает дурно, и все-таки делает это, по-
тому что ее толкает и увлекает толпа. Члены ее знают, что не
последуй они за общим течением, им придется расплатиться за
это званием подлецов и сделаться жертвами чужого гнева. Чисто
материальный страх быть обруганным и получить побои соеди-
няется с моральным страхом - прослыть трусом.
У Манцони, в его <Обрученных>, мы находим прекрасную
страничку с описанием такого рода нравственной и психической
несостоятельности, до которой были доведены порядочные люди,
бывшие в толпе, несостоятельности, выразившейся в полнейшей
невозможности сопротивляться большинству, безрассудно стре-
мящемуся к преступлению: <...Это было непрерывное движение:
все толкали, тащили друг друга; были и остановки, вызванные
сомнением, нерешимостью, постоянной сменой контрастов, ре-
шений. Вдруг среди толпы подымается голос, проклятый голос:
<мы найдем это перед домом наместника; идем, учиним суд над
ним и разграбим его имущество!> Казалось, что слова эти вос-
кресили у всех в памяти сделанный уже раньше договор, а не
были внезапным, принятым всеми решением... - <К наместни-
ку, к наместнику!> - других слов не было слышно. Толпа, как
один человек, трогается с места и направляется к названному в
столь несчастную минуту дому. - <Наместник! тиран! мы тре-
буем его живого или мертвого!..>
Ренцо находился в самой середине толпы. Услышав это кро-
вавое предложение, он почувствовал ужас; что касается грабежа,
то он не мог сказать, хорошо ли это или дурно при такого рода
обстоятельствах, но мысль о человекоубийстве внушала ему
страшный ужас. Хотя, повинуясь всеобщему возбуждению, на-
ходящемуся в зависимости от народного бедствия, он был более,
чем уверен, что наместник - главная причина голода и ярый
враг бедных, тем не менее, услышав случайно в толпе несколько
Психофизиология толпы
слов, выражавших желание употребить все усилия, чтобы его
спасти, он тотчас дал себе слово помочь доброму делу...
Какой-то старик, сверкая дикими, горящими глазами, потря-
сал в воздухе молотком, веревкой и четырьмя большими гвоздя-
ми, которыми, по его словам, он хочет прибить наместника к
дверям собственного дома, убив его чем попало. <Стыдись!> -
закричал Ренцо, испугавшись этих слов и большого числа лиц,
им сочувствующих; но подбодренный другими, которые умолк-
ли, выказывая такой же ужас, он продолжал: <Стыдись! Ты хо-
чешь сделать нас палачами? Убить христианина? Как же вы
хотите, чтобы Бог дал нам хлеба, если мы совершаем такие
страшные вещи? Он пошлет нам не хлеб, а свои молнии!> <Ах
ты, собака! Ах, изменник отечеству!> - кричал, кружась как
бешенный около Ренцо, один из тех, кто, несмотря на шум, мог
понять эти высоконравственные слова. - <Сюда, сюда! Вот пе-
реодетый в крестьянское платье клеврет наместника; вот шпион;
взять его!..> Вокруг него стали раздаваться сотни голосов:
<Что?.. Где?.. Кто?.. Слуга наместника... Шпион.. Наместник в
крестьянском платье, желающий спастись... Где он?.. Лови, бей
его!.> Ренцо замолк: он был уничтожен; он хотел исчезнуть;
несколько лиц, его окружавших, закрыли его собой, стараясь
заглушить дышащие ненавистью к убийствам голоса более силь-
ными криками со своей стороны. Но что его спасло, так это кри-
ки: места! места! раздавшиеся впереди его...>
Огромное большинство лиц находится в одинаковых с Ренцо
обстоятельствах, и, если сравнение не покажется чересчур сме-
лым, я скажу, что большая часть добрых людей, находясь сре-
ди разъяренной толпы, должна, благодаря роковому закону пси-
хического мимизма, вести себя так, как и те, которые их ок-
ружают.
Подобно тому как некоторые животные, чтобы избежать глаз
своих врагов и таким образом спастись, принимают окраску сре-
ды, в которой живут, точно также и люди, избегая преследова-
ний и побоев, тоже перенимают нравственную окраску от окру-
жающих, т. е. они кричат все то, чего хотят другие, и делают то,
к чему увлекает их общее течение.
Итак, если все это верно, то нетрудно понять, почему дурные
страсти одерживают в толпе верх, уничтожая всякое доброе на-
чинание меньшинства.
С. Сигеле <Преступная толпа>
Но кроме тех заключений, которые мы только что вывели,
есть еще одно, еще лучше объясняющее преобладание диких
инстинктов.
Мы объяснили, как мне по крайней мере кажется, каким об-
разом распространяется на большое число лиц какое-нибудь ду-
шевное состояние, зародившееся и проявляющееся сначала в
каком-нибудь одном индивиде. Допустим, что этим душевным
состоянием будет гнев или ярость; в одно мгновенье лицо и
осанка всякого индивида примут выражение гнева, имеющего в
себе некоторую степень напряженности и трагизма.
Не следует думать, что это последнее состояние только кажу-
щееся, внешнее: реальное душевное состояние следует непосред-
ственно за выражающими его внешними движениями даже и
тогда, когда эти движения производятся вначале только умыш-
ленно. Мы можем вообразить себе известное душевное состояние,
не испытывая его на самом деле; но мы не можем остаться ин-
дифферентными в том случае, когда проявляем его наружу.
Так как всякое состояние сознания, по словам Рибо , сопро-
вождается определенными телесными движениями, которые яв-
ляются не только его следствием, но необходимым условием, то
между состоянием сознания и его внешними проявлениями
всегда существует взаимное отношение в том смысле, что пер-
вое не может появиться без того, чтобы не произвести вторых,
и наоборот.
<Когда, закрыв глаза, - говорит Ланге, - мы станем думать о
карандаше, то прежде всего делаем слабое движение глазами,
соответствующее прямой линии, и часто замечаем легкие дви-
жения в руке, как будто бы мы желаем прикоснуться к каран-
дашу>.
Для абстрактных представлений Штриккер весьма убедитель-
ным образом доказал существование внутренних слов', каждый,
делая внимательно на себе самом опыт, может заметить, что
когда он думает о чем-либо отвлеченном, то молча, про себя,
произносит выражающее эту отвлеченность слово или, по мень-
шей мере, чувствует большое желание его произнести.
<.Психология внимания*, 2-е изд.
Психофизиология толпы
Бен, резюмируя сказанное Ланге и Штриккером, сказал, что
мыслить - значит удерживаться от слов и поступков.
Наконец тысяча опытов доказывает, что движение и образ -
нераздельны:
<Лица, - говорит Рибо, - бросающаеся в пропасть из страха
туда упасть; те, которые наносят себе порезы бритвой, из
страха обрезаться, и известное всем чтение мыслей, представ-
ляющее не что иное, как чтение мускульных сокращений, - все
этокажется обществу странным только потому, что послед-
нему неизвестен основной психологический закон, по которому
всякий образ заключает в себе стремление вызвать известное
движение>.
Равным образом и всякое движение имеет стремление вызвать
известный образ. Было уже сказано, что мысль это - недозрелое
действие. Я полагаю, что аналогичным образом можно сказать,
что внешнее действие это - зарождающаяся мысль.
<Обыкновенное мускульное движение, - весьма удачно замечает
Маудсли, - является не только проявлением страсти, но скорее
даже ее основным элементом. Выразите на вашем лице какое-
нибудь душевное состояние - гнев ли, удивление или злобу - и
в вас не преминет появиться это именно состояние, и совер-
шенно напрасно старание испытать какое-нибудь чувство в то
время, когда черты, вашего лица выражают совершенно другое
душевное состояние>.
<Подобно тому, - совершенно то же писал и Эспинас, - как че-
ловек, держащий рапиру во время обыкновенного фехтования,
понемногу возбуждается и испытывает некоторые чувства,
похожые на те, которые бывают во время серьезного поединка;
точно так же, как замагнетизированный субъект проходит че-
рез все состояния, соответствующие позам, которые застав-
ляют его принимать, принижаясь, когда его заставляют стать
на колени, и распаляясь гневом, когда его дразнят, - совершен-
но так же и животные внезапно испытывают те состояния,
внешние признаки которых они воспроизводят. Обезьяна, кош-
ка, собака, борясь во время игры, скоро впадают в истинный
С. Сигеле <Преступная толпа>
гнев: так велика у них зависимость между действиями, поза-
ми, выражающими обыкновенно данное состояние сознания, и
самим состоянием сознания; так легко эти две части одного и
того же явления переходят одно в другое>.
<Если в связи с известной группой впечатлений и происходя-
щими вслед за ними движениями испытывается обыкновенно
еще какое-нибудь другое впечатление или движение, - писал по
этому поводу Спенсер, - то со временем последние так тесно
связываются с этой группой, что при появлении последней по-
являются и они, или, будучи каким-нибудь образом вызваны,
вызывают и эту группу. Если во время нападения на добычу и
ее хватания всегда ощущался известный запах, то впечатле-
ние этого запаха возбудит те движения и представления, ко-
торые сопровождали акт нападения и хватания добычи. Если
за движениями и впечатлениями, сопровождавшими акт хва-
тания добычи, обыкновенно следовали укушения, борьба или
ворчание, связанные с раздиранием добычи, то, когда начнут
появляться первые, за ними в свою очередь появятся и психоло-
гические состояния, тесно связанные с укушениями, борьбой
или ворчанием. И если за этими последними, с своей стороны,
всегда следовало психологическое состояние, сопровождавшее
еду, то и оно тоже будет возбуждено при их возбуждении. Та-
ким образом простое ощущение запаха возбудить многочислен-
ные и разнообразные состояния сознания, сопровождающие ак-
ты нападения, хватания, умерщвления и разрывания добычи.
Зрительные, слуховые, осязательные, вкусовые и мускульные
ощущения, всегда сопровождающие соответствующие фазы этих
действий, все будучи возбуждены в одно и тоже время, образуют,
соединившись, желание схватить, умертвить, разорвать, и да-
дут толчок движению, направляющему данное животное вслед
за добычей>.
Этот отрывок из Спенсера заключает в себе психофизиологи-
ческий закон, который Шарко резюмировал следующим образом:
<всякое движение, получаемое нашими мышцами извне, всякая
нервная сила, развивающаяся в организме, возбужденном какой-
нибудь посторонней и непроизвольной причиной, определяет
целый ряд состояний мозга и изменений в ходе мыслей, способ-
Цсихофизиология толпы
передаваться при помощи известной осанки и сопровож-
дающих ее экспрессивных движений>.
Итак ясно, что толпа, в которой было выражено какое-нибудь
душевное состояние, вроде гнева или ярости, в одно мгновение
будет возбуждена не только чисто внешним образом, но и приве-
дена в самую реальную ярость. Отсюда легко понять, каким об-
разом, не находясь даже под влиянием антропологического фак-
тора, она может дойти до преступления.
Все индивиды, входящие в состав толпы, находятся в психо-
логических условиях, аналогичных с тем, в которых находится
один лично возбужденный и оскорбленный индивид. Поэтому-то
преступление, ими совершенное, не будет непонятным зверским
поступком, а скорее реакцией (справедливой или несправедли-
вой, но всегда естественной и вполне свойственной человеку)
против причины или того, что считается причиной этого возбуж-
дения, чувствуемого, благодаря эпидемии, всеми.
Антропологической фактор, без сомнения, играет немалую
роль в преступлениях такого рода, но главным мотивом, тем не
менее, будет реальное чувство гнева и реальное раздражение
большинства. Такое чувство гнева производит преступления тол-
пы, весьма похожие на действия случайных преступников, дохо-
дящих, как известно, до преступления только тогда, когда их
толкает на это сила обстоятельств или внутренние побуждения.
Итак мы подняли первую завесу, скрывавшую за собою тайну
непредвиденных преступлений толпы; теперь постараемся рас-
смотреть, почему она их совершает. Нижеследующее соображе-
ние поможет нам еще лучше объяснить это явление.
Мы говорим здесь о неоспоримом психологическом законе, по
которому интенсивность душевного движения возрастает прямо
пропорционально числу лиц, разделяющих это движение в одно
и тоже время и в одном и том же месте. В этом заключается
причина того неистовства, до которого доходит подчас энтузиазм
или порицание в театрах или в каком-нибудь другом собрании.
Прекрасный пример и доказательство этому мы можем найти,
исследуя хорошо то, что происходит в зале, где говорить оратор.
<Я допускаю, - говорит Эспинас, - что душевное состояние,
испытываемое оратором, может быть выражено числом 10, и
что при первых словах, при первых перлах своего красноречия он
С.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46