Остроумие и юмор, а
отчасти и комическое вообще, должны рассматриваться с этой
точки зрения. Каждому знатоку психологии неврозов известны
такие примеры, имеющие меньший масштаб, но я спешу вер-'
нуться к нашей цели.
Можно представить себе, что и отграничение <Я>-идеала от
<Я>, не может существовать долго и должно подвергаться по вре-
менам обратному развитию. При всех запретах и ограничениях,
накладываемых на <Я>, происходит, как правило, периодиче-
ский прорыв запретного, как показывает институт праздников,
являвшихся первоначально- не чем иным как запрещенными
законом эксцессами, и этому освобождению от запрета они обя-
заны и своим веселым характером . Сатурналии римлян и наш
теперешний карнавал совпадают в этой существенной отличи-
тельной черте с празднествами первобытных людей, которые ;
обычно сочетали с развратом различные нарушения священней-
ших запретов. А <Я>-идеал охватывает сумму всех ограничений,
которым подчиняется <Я>, и потому упразднение идеала должно
было бы быть величайшим праздником для <Я>, которое опять
могло бы быть довольно собой.
Когда в <Я> что-нибудь совпадает с <Я>-вдеалом, то всегда возникает
ощущение триумфа. Чувство вины (и чувство малоценности) тоже мо-
гут быть поняты как разногласие между <Я> и <Я>-идеалом.
ТгоПег считает вытеснение производным стадного инстинкта. Это
скорее та же мысль, выраженная несколько иначе, чем противоречие,
когда я говорю в <Еш^НЬгип^ ^ез Матватиа>: образование идеала
является благоприятствующим условием для вытеснения.
Как известно, есть люди, настроение которых периодически
колеблется от чрезмерной подавленности через некоторое среднее
^ Тотем и табу. Психологич. и психоаналит. библиотека. Вып. VI.
Госиздат, 1924. Москва - Ленинград.
состояние до повышенного самочувствия, и действительно, эти
колебания наступают в различной по величине амплитуде, от
едва заметной до самой крайней; они врываются крайне мучи-
тельно или разрушающе в жизнь больного в виде меланхолии
или мании. В типических случаях этого циклического рас-
стройства внешние поводы как будто не играют решающей роли:
из внутренних мотивов у этих больных находят то же, что у всех
людей. Поэтому вошло в обыкновение трактовать эти случаи как
непсихогенные. О других тождественных случаях циклического
расстройства, которые легко могут быть сведены к душевным
травмам, речь будет впереди.
Обоснование этих произвольных колебаний иастроения нам,
следовательно, неизвестно. У нас нет знания механизма смены
меланхолии манией. Для этих больных могло бы иметь значение
наше предположение о том, что их <Я>-идеал растворился в
<Я>, в то время как до того он был очень требователен к <Я>.
Мы решительно избегаем неясностей: на основе нашего ана-
лиза <Я> .несомненно, что у маниакального больного <Я> сли-
вается с <Я>-идеалом, и человек радуется отсутствию задержек,
опасений и самоупреков, находясь в настроении триумфа и са-
модовольства, ненарушаемом никакой самокритикой. Менее оче-
видно, но все же весьма вероятно, что страдание меланхолика
является выражением резкого разногласия между обеими ин-
станциями <Я>. В этом разногласии чрезмерно чувствительный
идеал выражает свое беспощадное осуждение *Я> в бреде уни-
жения и самоунижения. Нерешенным остается только вопрос,
нужно ли искать причину этой перемены соотношения между
<Я>-идеалом в выше постулированных периодических протестах
против нового института или виною этому другие соотношения.
Переход в маниакальное состояние не является обязательной
чертой в клиническом течении меланхолической депрессии. Есть
простые однократные, а также периодически повторяющиеся
формы меланхолии, которые никогда не переходят в маниакаль-
ное состояние. С другой стороны, существуют меланхолии, при
которых повод явно играет этиологическую роль. Это - случаи
меланхолии, возникающие после потери любимого объекта, будь
то смерть объекта или стечение обстоятельств, при которых про-
исходит обратный отток либидо от объекта. Такая психогенная
меланхолия также может перейти в манию, и этот цикл может
1
ж
3. Фрейд <Психология масс и анализ человеческого <я>
повторяться многократно, так же как и при якобы произвольно,
меланхолии. Итак, соотношения очень неясны, тем более что да
сих пор психоаналитическому исследованию были подвергнут
лишь немногие формы и случаи меланхолии . Мы понимаем до
сих пор только те случаи, в которых объект покидался в силу
того, что он оказывался недостойным любви, затем <Я> опять
воздвигало его путем идентификации, а <Я>-идеал строго осуяс<
дал его. Упреки и агрессивность в отношении к объекту прояв-
ляются как меланхолические самоупреки.
Точнее говоря: они скрываются за упреками против собственного <Я>,
придают им стойкость, прочность и неопровержимость, которыми от-
личаются самоупреки меланхолика.
Переход в манию может непосредственно следовать и за такой \
меланхолией, так что этот переход является признаком, незави>-
симым от других характерных черт клинической картины.
Я не вижу препятствий к тому, чтобы принять во внимание
момент периодического протеста <Я> против <Я>-идеала для.>;
обоих видов меланхолии, как для психогенной, так и для произ-
вольной. При произвольной меланхолии можно предположить,^
что <Я>-идеал относится особенно строго к свободному выявле-"
нию <Я>, следствием чего является потом автоматически его,?
временное упразднение. При психогенной меланхолии <Я> по-
буждается к протесту вследствие того, что его идеал плохо отно-
сится к нему, а это плохое отношение является результатом;;
идентификации <Я>с отвергнутым объектом. ;(
^ Ср. АЬгаЬат, АпвЯге гиг р5усЬоапа1у^8с11еп Ег^огасЬип^ ипс1 Ве-
Ьап(11ип^ (108 ташвсЬ-Дергезяуеп <Тгтевешз е^с. 1912, 1п <КИшвсЬе ВеН-
га^е гиг Р5усЬоапа1у8е>. 1921.
XII
ДОПОЛНЕНИЕ
В процессе исследования, которому мы подводим теперь итоги,
нам открылись различные побочные пути, которые мы раньше
оставили в стороне, но которые имеют близкое к нам отношение.
Кое-что из этого оставшегося позади мы хотим наверстать.
А. Отличие между <Я>-идентификацией и заменой <Я <-идеа-
ла объектом находит себе интересное объяснение в двух больших
искусственных массах, изученных нами вначале: в войске и в
христианской церкви.
Очевидно, солдат считает идеалом своего начальника, собст-
венно главнокомандующего, в то время как он идентифицирует-
ся с равными себе солдатами и выводит из этой общности <Я>
обязательства товарищеских отношений для того, чтобы оказы-
вать взаимную помощь и делиться всем добром. Но он смешон,
когда он хочет идентифицироваться с главнокомандующим.
Егерь в лагере Валленштейна иронизирует по этому поводу над
вахмистром: <Плюнет он, что ли, иль высморкнет нос, - вы за
ним тоже> .
Иначе обстоит дело в католической церкви. Каждый христиа-
нин любит Христа как свой идеал; вследствие идентификации он
чувствует себя связанным с другими христианами. Кроме того,
он должен идентифицироваться с Христом и любить других
христиан так, как их любил Христос. Следовательно, церковь
требует в обоих случаях дополнения либидинозной позиции,
которая создается благодаря массе: идентификация должна при-
соединяться к тем случаям, где произошел выбор объекта, а объ-
ектная любовь должна присоединяться к тем случаям, где су-
ществует идентификация. Это - безусловно выходит за пределы
конституции массы; можно быть хорошим христианином и в то
Же время быть далеким от идеи поставить себя на место Христа,
Перевод Л. Мея.
186 3. Фрейд <Психология масс и анализ человеческого <л^
любить подобно ему всех людей. Простой смертный не решаетс<1
приписать себе величие духа и силу любви Спасителя. Но >д>1
дальнейшее развитие распределения либидо в массе является^
вероятно, моментом, благодаря которому христианство претенду-.1
ет на высшую нравственность. А
Б. Мы сказали, что в духовном развитии человечества можно^
было бы указать момент, когда для индивидов произошел про.?
гресс от массовой психологии к индивидуальной. ^
Нижеследующее написано под влиянием обмена мыслей с КапЬ'ом. ^
^
Для этого мы должны вкратце вернуться к мифу об отце пер.^
вобытной орды. Он впоследствии был превознесен до творца ми-
ра, и по праву, так как он сотворил всех своих сыновей, соста-
вивших первую массу. Он был идеалом для каждого из них в^
отдельности, его боялись и в то же время почитали; из этого'>
впоследствии родилось понятие табу. Эта толпа собралась одна-,1
жды вместе, убила отца и растерзала его. Никто из участников^
победившей массы не мог занять его место, а если кто-нибудь из^
них сделал бы это, то борьба возобновилась бы до тех пор, пок^1
они поняли бы, что все они должны отказаться от отцовского на-1
следства. Тогда они образовали тотемистическую братскую общи->
ну, связанную одними и теми же правами и тотемистическими,
запретами, которые хранили память о злодеянии и должны был^
искупить его. Но недовольство создавшимся положением осталось'
и стало источником новых перемен. Люди, связанные в братскую^
массу, постепенно приблизились к воссозданию старого положе-,
ния на новый лад, мужчина опять стал главой семьи и перестал
признавать господство женщины, установившееся в тот период,
времени, когда не было отца. В виде компенсации он признал.]
тогда материнские божества, жрецы которых были кастрированы,
для того, чтобы оградить мать; пример этот был дан первобытной1
орде отцом; однако новая семья была только тенью старой, отцов,,
было много и каждый был ограничен правами другого. 1
Тогда страстная тоска о недостающем отце могла побудить
индивида освободиться от массы и занять место отца. Тот, кто
сделал это, был первым эпическим поэтом; он достиг этого в
своей фантазии. Этот поэт извратил действительность в духе
своего страстного желания. Он создал героический миф. Героем
Пополнение
был тот, кто сам один убил отца, фигурирующего еще в мифе в
качестве тотемистического чудовища. Как отец был первым
идеалом мальчика, так поэт создал теперь в герое, заменяющем
отца, первый <Я>-идеал. Примером привязанности к герою по-
служил, вероятно, младший сын, любимец матери, которого она
защищала от ревнивых проявлений отца и который во времена
первобытной орды был последователем отца. В ложном опоэти-
зировании первобытного времени женщина, бывшая призом и
соблазном для убийства, стала причиной и подстрекательницей
преступления.
Герой совершает сам, один то деяние, на которое способна,
конечно, лишь вся орда в целом. Тем не менее эта сказка сохра-
нила, по замечанию КапУа, явные следы скрываемого положе-
ния вещей. Так, часто описывается, как герой, которому пред-
стоит разрешение трудной задачи (в большинстве случаев это
младший сын, нередко он притворяется в присутствии суррогата
отца глупым, т. е. не представляется для него опасным), разре-
шает все же эту задачу лишь с помощью кучки маленьких жи-
вотных (муравьи, пчелы). Это - братья, составлявшие перво-
бытную орду, подобно тому, как и в символике сновидений насе-
комые, паразиты обозначают братьев и сестер (презрительно: как
маленькие дети). Кроме того, в каждой из задач в мифе и сказке
легко распознать замену героического поступка.
Итак, миф является шагом, с помощью которого индивид вы-
ступает из массовой психологии. Первый миф был, безусловно,
психологическим, героическим мифом; миф о вселенной должен
был появиться гораздо позднее. Поэт, сделавший этот шаг и
освободившийся, таким образом, от массы в своей фантазии,
умеет, согласно другому замечанию Кап1с'а, найти обратный
путь к ней. Он идет к этой массе и рассказывает ей о подвигах
своего героя, созданных им. Этот герой является в основе ни кем
иным, как им самим.
Таким образом, он снисходит до реальности и поднимает своих
слушателей до фантазии. Слушатели же понимают поэта, они мо-
гут идентифицироваться с героем на основе одинакового страст-
ного отношения к первобытному отцу .
' Ср. Напз 8асЬ5 V. Оетешзате Та^гаите, Аи^оге^ега^ ешеа Уог-
^га^8 аи1 Дет VI р8усЬоапа1у118сЬеп Копртеаз ип Наа^, 1920. <<Тп^ета-
йопа1е 2е118сЬпй ^йг РаусЬоапа1у8е>, VI, 1920.
188
3. Фрейд <Психология масс и анализ человеческого <Я>
Ложь героического мифа достигает своего кульминационного
пункта в обожествлении героя. Вероятно, обожествленный герой
существовал раньше, чем бог-отец, он был предшественником
возвращения отца как божества. Ряд богов проходил хронологи-
чески так: богиня-мать - герой - бог-отец. Но лишь с возвы-
шением первобытного отца, который никогда не может быть
забыт, божество получило те черты, которые мы видим в нем
еще ныне.
В этом сокращенном изложении пришлось отказаться от материала из
саг, мифов, сказок, истории нравов и т. д., который можно было бы
использовать для обоснования этой конструкции.
В. Мы много говорили здесь о прямых сексуальных влечениях
и о заторможенных в смысле цели сексуальных влечениях, и мы
надеемся, что это подразделение не встретит большого сопротив-
ления. Однако подробное обсуждение этого вопроса будет не
лишним даже в том случае, если оно повторит отчасти уже ска-
занное нами раньше.
Первым, но вместе с тем наилучшим примером сексуальных
влечений, заторможенных в смысле цели, явилось для нас либи-
динозное развитие ребенка. Все те чувства, какие ребенок питает
к своим родителям и к опекающим его лицам, укладываются без
натяжки в желания, дающие выражение сексуальному стремле-
нию ребенка. Ребенок требует от этих любимых им лиц всех из-
вестных ему ласк: он хочет их целовать, прикасаться к ним,
осматривать их, ему любопытно видеть их гениталии и присут-
ствовать при интимных экскрементальных отправлениях, он
обещает жениться на матери или на няне, независимо от того,
что он подразумевает под этим, он намеревается подарить отцу
ребенка и т.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46