Боль-
шое число этих несчастных бегало по Парижу, внося повсюду
беспорядок и ужас.
Тот же автор рассказывает следующий эпизод времен коммуны:
<...часовые заметили человека, шедшего очень скоро. Раздалось <стой!>.
Его стали расспрашивать. У него оказались усы, следовательно это -
жандарм. Толпа кричала: <Расстрелять его! Это жандарм! его нужно
уничтожить!> - В этой толпе особенно выделялась одна женщина,
кричавшая громче всех, в руках у нее было ружье, за поясом - пат-
ронташ; имя ее Марселина Эпильи. Излишне говорить, что человек
этот единодушно был осужден на смерть. Его отвели на гие с1е Уас^ие-
пе и поставили около стены. Но энергия не покинула его: он бросился
на своих убийц и ударом по голове повалил нескольких на землю. По-
лучив <подножку>, он упал на землю, и его окружила вся ватага. Ок-
ровавленный, с переломанной левой рукой, он стал подыматься. Вдруг
Марселина закричала: <Пустите! пустите!> Прицелилась в грудь несчаст-
ного и выстрелила. Он упал, но еще двигался; тогда она нанесла ему
еще один, смертельный удар>.
Наблюдение, что развращенная женщина хуже развращенного муж-
чины, было сделано уже давно (между прочим и Ломброзо), когда ре-
шался вопрос об индивидуальном преступлении. То же можно сказать и
о коллективном преступлении. Когда женщина опьянеет от крови, она
не знает ни границ, ни меры.
Здесь будет уместным присовокупить, что если женщина жестока,
то она в то же время и храбра, что впрочем вполне естественно, так как
Храбрость и жестокость имеют очень много общего, сверх общности
происхождения. Во французскую революцию был только один случай
Женской трусости: Дюбарри. Во время Коммуны, пишет один историк,
в последние ее дни, женщины держались за баррикадами дольше, чем
мужчины.
С. Сигеле <Преступная толпа>
<Сын одной сумасшедшей (рассказывает Тебальди), проводивший
обыкновенно свою жизнь или в тюрьме, или в больнице умали-
шенных, был одним из самых неумолимых, сыщиков, убийц,
поджигателей. Но самой знаменитой из всех была Ламбертина
Теруан, эта кровавая героиня, поведшая толпу на штурм инва-
лидного дома и взятие Бастилии, и умершая в Сальпетриэре,
ползая голая по полу и роясь в находящихся там нечистотах>.
Преступники, умалишенные, дети умалишенных, алкоголи-
ки , вообще социальная грязь, лишенная всякого нравственного
чувства и развращенная преступлением, - составляли самую
главную часть бунтовщиков и революционеров.
Примешайте к легкомысленной и повинующейся всякому
толчку толпе этих личностей, - они и сообщат ей ее жестокость
и сумасшествие. Что же тогда удивительного в том, что поступки
этой толпы жестоки?
Там, где, благодаря беспорядку, никто не начальствует и ни-
кто не повинуется, дикие страсти могут проявляться так же сво-
бодно, как и самые возвышенные чувства; но, к несчастью, ге-
рои, в которых нет недостатка, бессильны удержать убийц. По-
следние приводят толпу в движение; большинство же, составлен-
ное из позволяющих увлекать себя автоматов, не в силах им
противиться.
Чтобы понять увеличение жестокости истинных преступников
и всеобщее возбуждение, - прибавьте к нравственному опьяне-
нию, являющемуся результатом численности, и физическое опья-
нение, происходящее от выпитого в изобилии вина, а также ор-
гии над трупами, - и вы сразу поймете, почему <из жестоко-
сердной твари появится Дантовский демон, зверский и в тоже
время утонченный, не только разрушитель, но и находчивый, и
Необходимо заметить, что число сумасшедших всегда велико во
время революций или возмущений не только потому, что сумасшедшие
принимают в них участие, но и потому, что большие общественные,
политические или религиозные возмущения делают сумасшедшими
тех, кто только был предрасположен, хотя и в весьма малой степени, к
сумасшествию. Статистически это было доказано в конце прошлого
века Пинелем, основателем нынешней психиатрии. После него Белом
обращает внимание на сильное увеличение сумасшедших, благодаря
певолюциям 1831, 1832 и 1848 гг.
Преступления толпы
сметливый палач, хвастающийся и довольный теми страдания-
ми, которые он доставляет другим> (Тэн).
<Во время многих часов пальбы, - писал Тэн, - пробуждается
стремление к убийству, и желание убивать, обратившееся в
1<1ёе /1хе, надолго остается в толпе, которой не удалось сделать
что-либо преступное. Достаточно одного только вопля, чтобы
она приняла уже какое-нибудь решение; когда станет убивать
хоть один, все захотят делать то же. Те, кто был без оружия, -
рассказывает один офицер, - бросали в меня камни; женщины
скрежетали зубами и угрожали мне кулаками. Уже двое из мо-
их солдат были убиты позади меня... Наконец я очутился в
нескольких сотнях шагов от городской ратуши, когда перед мо-
ими глазами появилась насаженная на пику голова, которую
мне показывали, говоря, что она принадлежит губернатору Де-
лонэ. Последний, выходя из дому, получил удар шпаги в правое
плечо, затем его потащили на улицу Сен-Антуан, где вся толпа
стала рвать у него волосы, угощая его ударами. Под аркою Сен-
Жан он был уже сильно изранен. Вокруг него раздавались голо-
са: <Перерезать ему горло! Повесить его! привязать к конскому
хвосту!> Тогда, потеряв всякую надежду и желая сократить
свои мучения. Делана закричал: <Кто же наконец убьет меня!>
и, отбиваясь, ударил в живот одного из тех, которые его дер-
жали. В один миг он был истыкан штыками; его потащили к
пруду и мертвому стали наносить удары, крича: <Вот парши-
вое чудовище, которое нам изменило!> - Народ требует его го-
лову, чтобы показать ее обществу, и вот слышатся приглаше-
ния тому, кто получил удар ногой, отрубить голову у обидчи-
ка. Обиженный, повар без места, простой зевака, пришедший в
Бастилию посмотреть, что там происходит, думает, что по-
ступок этот весьма патриотичен, ибо таково всеобщее жела-
ние, и надеется получить, может быть, медаль за уничтожение
подобного чудовища. Данной ему саблей он ударяет по обна-
женной шее; но так как сабля плохо отточена и не режет, то
он вынимает из кармана маленькой нож с черной рукояткой и,
умея в качестве повара обращаться с мясом, счастливо дово-
дит операцию до конца. Затем, насадив голову на вилы и со-
путствуемый более, чем 200 вооруженных людей, не считая
простого народа, он двигается в путь. На улице Сен-Онорэ повар
С. Сигеле <Преступная толпа>
прикрепляет к голове два объявления, чтобы яснее указать, кому
она принадлежит. Слышатся шуточки. Пройдя по Палероялю,
кортеж приближается к Новому мосту, перед статуей Генри-
ха IV наклоняют трижды голову, говоря ей: <Приветствуй своего
господина'> Но это - уже последнее издевательство>...
Когда толпа дошла до того состояния, что ей уже мало уби-
вать, когда она хочет, чтобы смерть сопровождалась самыми же-
стокими муками и самой ужасной гнусностью, когда кровавый
инстинкт достиг у нее этой степени жестокости, то в ней не пре-
минет проснуться также и похоть. Жестокость и похоть это -
пара, усиливающая друг друга. Подобно субъекту, который уни-
жает поэзию любви муками и кровью^, и толпа увеличивает под-
лость убийства проступками против нравственности, и это низкое
умопомешательство, произведенное похотью и видом крови, окан-
чивается подчас самой гнусной подлостью и каннибальством.
Все чудовища, которые ползали скованные на дне челове-
ческой души, подымаются в одно мгновение из глубины челове-
ка; подымаются не только злобные инстинкты с их скрежетом
зубов, но и гнусные помыслы с их пеною у рта, и эти две стаи,
соединившись, остервеняются на женщин, которых славная или
постыдная известность заставляет обратить на них внимание: на
мадам Ламбаль, подругу королевы, на Деруэ, вдову известного
отравителя, на цветочницу из Палерояля, изуродовавшую весьма
жестоко, благодаря ревности, своего любовника, французского
гвардейца. В этих случаях с жестокостью соединяется и похоть,
Ломброзо изучил связь похоти с инстинктом человекоубийства,
указав, что изнасилование подчас сопровождается убийством, а иногда
даже и заменяет его, возбуждая в человеке, совершающем такое пре-
ступление, одно и тоже наслаждение. Один из таких субъектов, которо-
го проститутки называли палачом; перед каждым соитием мучил или
убивал несколько куриц, голубей или гусей; другой ранил в продолже-
ние немногих месяцев до 15 молодых женщин, вонзая им в матку нож,
и удовлетворяя тем, как он сам сознался, свои половые стремления. -
<Это половое удовольствие - проливать кровь, ранить, колоть перед
соитием - совершенно атавистично, судя по тому, что говорит Ломбро-
зо. Поскольку же это случается с отдельными прирожденными пре-
ступниками, постольку же этот инстинкт проявляется и в толпе, пока-
зывая таким образом другую аналогию между индивидуальной и кол-
лективной криминальной психологией.
Преступления толпы
присоединяя таким образом к мучениям - оскорбления, и к
угрозам против жизни - угрозы против нравственности. Во
время убийства мадам Ламбаль, умершей очень скоро, живодеры
эти могли осквернить один только труп; но для Деруэ, и особен-
но для цветочницы, они с жестокостью Нерона придумали ог-
ненные ложа ирокезов. От ирокезов до каннибализма - очень
малое расстояние: были случаи, что некоторые переходили и его.
<В Аббэ старик-солдат, - писал Тэн, - по имени Дамэн, вонзил
саблю в бок помощника генерала де Лален, погрузил в отверстие
руку, вырвал сердце, поднес его ко рту и стал его разрывать.
Кровь, говорит очевидец, текла по его губам, образуя нечто вро-
де усов. В Форсе была разорвана на части мадам Ламбаль; я не
^ могу описать того, что делал с ее головою парикмахер Шарле;
^\ скажу только, что другой, из улицы Сен-Антуан, нес ее сердце и
\.
кусал его зубами>.
Здесь можно повторить то, что сказал М. Дюкан по поводу
одного аналогичного случая, что это были сумасшедшие, и что
их место - в Шарантоне, в отделении для буйных.
Мы не говорим о нравственной испорченности прирожденного
преступника, которая не повреждает его интеллектуальных спо-
собностей; здесь речь идет о настоящем умопомешательстве, вы-
деляющем из среды ему подобных того, кто совершает такие
гнусные поступки. - Что толпа находилась в состоянии такого
именно умопомешательства, мы имеем доказательства не только
в гнусности преступлений, ею совершаемых, но и в той ничтож-
ной степени рассудка, которую она проявляет перед их соверше-
нием. Толпа предпочитает убить своих друзей (или по крайней
мере тех, кого она считает такими) вместе с врагами, чем ждать,
пока они отойдут в сторону.
<Во время расстрела заложников, - рассказывает Дюкан, -
один из коммунаров хватал каждого попа поперек тела и пере-
брасывал через стену. Последний поп оказал сопротивление и
упал, увлекая за собою федералиста. Нетерпеливые убийцы, не
желали ждать и... убили своего товарища так же быстро, как и
попа>.
С. Сигеле <Преступная толпа>
Это - абсолютно безумное преступление, не имеющее ни при-
чины, ни цели; это - не рассуждающее и ничего не понимающее
бешенство, естественное последствие опьянения кровью и выст-
релами, криками и вином; это - как говорят вышедшие из
сражения арабы - пороховое безумие; это - безумие, скажем
мы, возвращающее человеку его атавистические влечения, так
как оно проявляется даже в самых низких животных, вышед-
ших из битвы.
<Часто случается, - говорит Форель, - что муравьи-амазонки
охватываются таким бешенством, что кусают все попадаю-
щееся им в челюсти: личинок, своих товарищей, даже своих ра-
бов, которые пытаются их успокоить и стараются держать их
своими лапками до тех пор, пока не исчезнет их гнев>.
Толпа тоже доходит до этого, и это уже последняя фаза ее ум-
ственной и нравственной испорченности.
IV
Рядом с этой многочисленной толпой, не знающей границ и
опускающейся с головокружительной быстротой до самой по-
следней степени зверства, мы здесь воскресим в памяти деяния
других толп, устоявших против чрезвычайно могущественных
толчков, гнавших их к преступлению.
Это сравнение не окажется бесполезным.
<В половине мая 1750 г., - говорится в Н18<ю1ге йи сИхЬиШете
в1ес1е, - полиция с большой свирепостью стала усмирять одно
из тех периодических восстаний нищих, которые были тогда в
ходу. Несколько детей - без всякой видимой причины такого
варварства - было вырвано из рук матерей; тогда последние
стали оглашать публичные места криками отчаяния. Соби-
рается толпа народа; возбуждение растет; отовсюду показы-
ваются осиротелые матери. Одни рассказывают, что полицей-
ские агенты требовали денег за возвращение их детей; другие -
пускаются в догадки относительно ожидающей их малюток
Прес тупления толпы
участи. В народе стала циркулировать гнусная сказка: Людо-
вика XV превращали в Ирода, говоря, что он тоже желает про-
извести убиение невинных младенцев; шла молва, что доктора
советовали ему для поправления потраченного на разгул здоро-
вья принимать ванну из человеческой крови. Поэтому народо-
население начинает вести войну с полицейскими чинами; один
из них был убит, многие получили побои. Отель префекта поли-
ции был окружен со всех сторон; сам он удрал через сад. Бешен-
ство толпы, достигло своего апогея; поговаривали уже о том,
чтобы взять приступом стену, как вдруг один из полицейских
офицеров, более неустрашимый, чем его начальник, внезапно
открыл ворота. При виде этого народ остановился и не коснул-
ся открытого дома: он отхлынул и, спустя немного, побежал
по направлению к Вандомской площади>.
Жиске (Мето1гв8, ч. II, стр. 129) рассказывает подобный же
случай, имевший место в Париже в 1832 г., когда холера опус-
тошала город: <...двое неблагоразумных пустились бежать, пре-
следуемые тысячами взбешенных людей, обвинявших их в том,
что они дали детям отравленную тартинку. Оба преследуемые
второпях бросились на гауптвахту, где и укрылись;
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46