Оно изъявляло определенное желание выйти из комнаты.
— Тише! — сказал я. — Смирно! Ложись!
Я попытался оторвать зверя от двери.
В результате я получил удар лапой, заставивший меня покачнуться.
Тогда я сел на диван.
Но я оставался в неподвижности лишь очень короткое время.
«Надо быть хоть немного искренним с самим собой,подумал я. — С тех пор, как Моранж меня покинул, с тех пор, как я увидел Антинею, у меня в голове сидит одна только мысль. Зачем вводить самого себя в заблуждение рассказами, — правда, очаровательными, — Танит-Зерги?
Этот гепард является лишь предлогом, — может быть, проводником. О, я чувствую, что в эту ночь произойдут таинственные дела! Как мог я оставаться столько дней в бездействии?» И я немедленно принял решение.
«Если я открою дверь, — подумал я, — Царь Хирам понесется вскачь по коридорам, и мне будет очень трудно за ним поспеть. Надо действовать иначе».
Штора, висевшая над балконом, приводилась в движение посредством шнурка. Я его снял и, скрутив из него прочный длинный жгут, прикрепил его к металлическому ошейнику гепарда.
Затем я приоткрыл дверь.
— Ну, теперь ты можешь идти… Тише!.. Эй, ты, тише!
Я напрягал все свои силы, чтобы умерить пыл Царя Хирама, яростно увлекавшего меня за собой в темную сеть ходов и коридоров.
Было около девяти часов вечера, и розовые светильники, горевшие в нишах, почти все уже потухли. От времени до времени нам еще попадались тут и там фонари, пламя которых, вспыхнув и затрещав, исчезало во тьме. Какой лабиринт! Я понял, что один я никогда не нашел бы дороги.
Мне оставалось только следовать за гепардом.
Сначала он рвался и метался, как бешеный, но затем мало-помалу приспособился к своей роли буксира. Он бежал, низко пригибаясь к земле и фыркая от удовольствия.
Ничто так не походит друг на друга, как один темный коридор на другой. Меня взяло сомнение. А что, если я попаду в зал, где играют в баккара? Но я был несправедлив к Царю Хираму. Славный зверь, давно лишенный общества любимого существа, вел меня туда, куда мне хотелось.
Вдруг, на одном из поворотов, расстилавшийся перед нами густой мрак сразу поредел. Блеснул, в виде розетки, зеленовато-красный, очень бледный свет.
Одновременно, гепард остановился с глухим мяуканьем перед дверью, на которой выделялся замеченный мною светлый круг.
Я узнал вход в комнату, куда меня ввел, на другой день после моего прибытия, белый туарег, и где на меня, когда я приближался к Антинее, бросился Царь Хирам.
— Теперь наши отношения куда лучше, — прошептал я, лаская зверя, из боязни, как бы он не издал нескромного ворчания.
Я сделал попытку открыть дверь. Почти на одном уровне с землею находилось другое, точно такое же зеленоватокрасное окошечко круглой формы.
Я нащупал простую щеколду и открыл дверь, укоротив в то же время шнур Царя Хирама, чтобы вернее держать в руках зверя, начинавшего сильно нервничать.
Громадный зал, в котором я впервые увидел Антинею, был окутан мглой. Но сад, куда он выходил, ярко светился в бледных лучах луны, сиявшей на черном небе, отяжелевшем от близкой, но не разразившейся грозы. Озеро блестело, как огромный кусок олова.
Я сел на подушку, крепко зажав между ногами ворчавшего от нетерпения гепарда, и погрузился в размышление.
Я думал не о своей цели. Нет, — этот вопрос был у меня решен уже давно. Я думал о средствах, о том, как достигнуть этой цели.
Через несколько минут мне почудился чей-то далекий говор, глухой гул голосов.
Царь Хирам заворчал громче и начал метаться. Я отпустил слегка веревку, и зверь пошел вперед, обнюхивая темные стены, из-за которых, казалось, доносился шум.
Я последовал за гепардом, стараясь натыкаться как можно меньше на разбросанные повсюду подушки. Мои глаза, привыкнув к мраку, ясно различали пирамиду ковров, среди которых я увидел в первый раз Антинею.
Вдруг я споткнулся. Царь Хирам остановился. Я почувствовал, что наступил ему на хвост. Славный зверь, — он не издал ни звука!
Идя ощупью вдоль стены, я обнаружил вторую дверь.
Тихо-тихо, как и первую, я осторожно ее приоткрыл. Гепард слабо зарычал.
— Царь Хирам, — прошептал я, — молчи!
И я охватил руками могучую шею животного.
Я ощутил на своей коже прикосновение его влажного и теплого языка. Он тяжело дышал, трепеща от неизъяснимого удовольствия.
Перед нами открылся новый зал, центральная часть которого была освещена. Посредине, сидя на корточках, шесть человек играли в кости, попивая кофе из крохотных медных чашек с длинными ручками.
То были белые туареги.
Спускавшийся с потолка фонарь бросал на них круг яркого света. Все, что было вне этого круга, тонуло в непроницаемой тьме.
Черные лица, медные чашки, белые бурнусы, игра света и теней, — все это производило впечатление странного офорта.
Туареги играли в сосредоточенном молчании, выкликая хриплыми голосами свои ставки.
Тогда, все так же тихо, совсем тихо, я отвязал шнурок, сдерживавший порывы нетерпеливого зверя.
— Ступай, сын мой!
Он рванулся вперед с пронзительным визгом.
И вот, случилось то, что я предвидел.
Одним прыжком Царь Хирам очутился среди белых туарегов, посеяв среди этого караула величайшее смятение.
Другим прыжком он исчез во мраке. Я смутно заметил темное отверстие второго прохода, находившегося на другой стороне зала, напротив коридора, у выхода из которого я остановился.
«Это там», — подумал я.
Между тем, среди озадаченной и раздраженной стражи царило неописуемое, но бесшумное волнение, сдерживаемое, — это чувствовалось, — близостью какого-то высшего существа. Ставки и стаканы для игральных костей скатились в одну сторону, а чашки — в другую.
Двое из туарегов, которых зверь сильно потрепал, потирали себе бока, глухо ругаясь.
Излишне говорить о том, что я воспользовался их беззвучным переполохом, чтобы проскользнуть в зал. Я стоял, плотно прижавшись к стене второго коридора, того самого, куда нырнул Царь Хирам.
В то же мгновенье в глубокой тишине раздался серебристый звон колокольчика. По беспокойным движениям туарегов я понял, что следовал по правильному пути.
Один из шести туземцев поднялся. Он прошел мимо меня, и я двинулся вслед за ним. Я был совершенно спокоен.
Все мои движения были рассчитаны точнейшим образом.
«Чем я рискую в моем положении? — сказал я самому себе. — Тем, что меня вежливо отведут назад».
Туарег поднял драпировку. Вслед за ним и я вошел в покои Антинеи.
Это была огромная комната, казавшаяся и темной и освещенной. В то время, как ее правая сторона, где находилась Антинея, сверкала ровным и ярко очерченным абажурами светом, левая оставалась во мраке.
Те, кому приходилось бывать в жилищах Туниса, знают, что такое гиньоль, — нечто вроде квадратной ниши в стене, в четырех футах от земли, со входом, который плотно закрывается ковром. Туда взбираются по небольшой деревянной лестнице. Такой гиньоль я инстинктивно угадал налево от себя и осторожно в него проник. Мое сердце громко билось в темноте. И все же я оставался спокойным, совершенно спокойным.
Из этого убежища я мог все видеть и слышать. Я находился в комнате Антинеи. Ничем особенным, кроме громадного роскошного ковра, она не отличалась. Потолок ее тонул во тьме, но несколько разноцветных фонарей бросали мягкий рассеянный свет на блестящие ткани и меха.
Антинея курила, лежа на львиной шкуре. Возле нее стоял маленький серебряный поднос, а на нем — большая чаша. Царь Хирам, свернувшись у ее ног, жадно лизал их своим языком.
Белый туарег, приложив одну руку к сердцу, а другую ко лбу, стоял, словно вкопанный, в почтительном ожидании.
Резким голосом и не глядя на него, Антинея произнесла:
— Почему вы впустили гепарда? Ведь я сказала, что хочу быть одна.
— Он насильно проскочил мимо нас, госпожа, — ответил виноватым тоном белый туарег.
— Значит, двери не были на запоре?
Туарег молчал.
— Должен я увести гепарда? — спросил он.
И его глаза, устремленные на Царя Хирама, который смотрел на него довольно недоброжелательно, ясно говорили, что ему хотелось получить отрицательный ответ.
— Оставь его, раз он уж здесь, — сказала Антинея.
Она лихорадочно постукивала своей маленькой нервной рукой по подносу.
— Что делает капитан? — спросила она.
— Он только что пообедал с аппетитом, — ответил туарег.
— Он ничего не говорил?
— Да, он сказал, что хотел бы повидаться со своим товарищем, другим офицером.
Антинея еще нервнее застучала по маленькому подносу.
— А больше он ничего не говорил?
— Нет, госпожа, — ответил страж.
Мертвенная бледность разлилась по лицу Антинеи.
— Приведи его сюда, — сказала она вдруг.
Туарег поклонился и вышел.
С чувством невыразимого страха и беспокойства слушал я этот разговор. Итак, Моранж, Моранж… Неужели это правда? Мои сомнения были неосновательны?.. Он хотел меня видеть и не мог.
Я не сводил глаз с Антинеи. Я видел перед собою уже не надменную и насмешливую царицу нашего первого свидания. Золотой уреус исчез с ее чела; на ней не было ни одного браслета, ни одного кольца. Вместо пышного наряда
— обыкновенная вышитая золотом туника. Ее черные, ничем не сдерживаемые волосы струились темными волнами по ее тонким плечам и голым рукам.
Прекрасные веки Антинеи были покрыты густой синевой. Усталой складкой были сомкнуты ее божественные уста… И, увидя эту новую Клеопатру столь нетерпеливой и расстроенной, я, право, не знал, радоваться мне или печалиться.
Лежа у ее ног, Царь Хирам не сводил с нее неподвижного, полного преданности, взгляда.
Широкое орихалковое зеркало, светившееся золотым блеском, было вделано в стену с правой стороны. Неожиданным движением Антинея вдруг выпрямилась перед ним.
Я увидел ее обнаженной.
Дивное и горестное зрелище! Женщина, думающая, что она одна, и рассматривающая себя в зеркало, в ожидании мужчины, которого она хочет покорить.
Из шести курильниц, расставленных в комнате, поднимались кверху невидимые столбы благовонного дыма. Ароматические вещества Каменистой Аравии струились в воздухе волнующейся сетью, в которой запутывались мои сладострастно возбужденные чувства. А Антинея, не переставая улыбаться, все стояла, прямая, как лилия, перед зеркалом, повернувшись ко мне спиной.
В коридоре послышался глухой шум шагов. Антинея моментально приняла небрежную позу, в которой она явилась передо мною в первый раз. Нaдо было видеть это мгновенное превращение, чтобы поверить в его возможность.
В комнату, вслед за белым туарегом, вошел Моранж.
Он был тоже немного бледен. Но я был поражен необыкновенным спокойствием его лица, выразительность которого мне была известна. Я понял, что, в сущности, никогда не знал Моранжа, не знал, что это был за человек.
Он остановился неподвижно перед Антинеей, сделав вид, что не заметил ее жеста, приглашавшего его сесть.
Она посмотрела на него и улыбнулась. — Ты, кажется, удивляешься, что я позвала тебя в такой поздний час? — произнесла она, наконец.
Моранж не шелохнулся.
— Ты все обдумал?
Моранж улыбнулся, грустно и серьезно, но хранил попрежнему молчание.
Я увидел по лицу Антинеи, что ей стоило большого труда удерживать на своих устах улыбку, и преклонился перед самообладанием этих двух существ.
— Я велела тебя позвать, — продолжала она, — но ты не догадываешься — зачем? Затем, чтобы сообщить тебе вещь, которой ты никак не ожидал. Для тебя не будет откровением, если я тебе скажу, что впервые встречаю такого человека, как ты. За все время, что ты находишься у меня в плену, у тебя не было никакого иного желания, кроме одного. Ты помнишь, какое?
— Я просил у вас разрешения, — просто ответил Моранж, — повидаться перед смертью с моим другом.
Я не знаю, какое чувство сильнее сжало мое сердце при этих словах, — восхищение или волнение: восхищение тем, что Моранж говорил Антинее «вы», и волнение при мысли о том, в чем заключалось его единственное желание.
Но Антинея уже продолжала совершенно спокойным голосом:
— Именно для этого я и велела привести тебя сюда: я хочу тебе сказать, что ты его увидишь. Я сделаю больше. Ты будешь, может быть, презирать меня еще сильнее, узнав, что своим противодействием, только им одним, ты подчинил своей воле женщину, покорявшую до сих пор всех других. Но как бы то ни было, это решено: я возвращаю вам обоим свободу. Завтра Сегейр-бен-Шейх выведет вас за пределы пяти оград. Ты доволен?
— Вполне, — сказал Моранж с насмешливой улыбкой.
Антинея бросила на него быстрый взгляд.
— Это даст мне возможность, — продолжал он, — обставить несколько лучше ту экспедицию, которую я в таком случае совершу сюда в ближайшее время. Вы, конечно, не сомневаетесь в том, что я сюда вернусь, дабы засвидетельствовать вам свою благодарность. Но только на этот раз, с целью воздать столь великой монархине, как вы, подобающие ей почести, я попрошу свое правительство дать мне двести или триста европейских солдат и несколько пушек в придачу.
Антинея вскочила, вся побледнев.
— Что ты сказал?
— Я сказал то, что вы могли бы предвидеть, — холодно произнес он.
Антинея подошла к нему вплотную. Он скрестил на груди руки и смотрел на нее с выражением глубокой жалости.
— Ты умрешь среди страшных мучений, — промолвила она, наконец.
— Я ваш пленник, — сказал Моранж.
— Я велю подвергнуть тебя пыткам, о которых ты даже не имеешь представления.
С тем же грустным спокойствием Моранж повторил:
— Я ваш пленник.
Антинея заметалась по комнате, как зверь в клетке.
Вдруг, она подошла к моему спутнику и, не помня себя от ярости, ударила его по лицу.
Он улыбнулся и, моментально овладев ее тонкими руками, стиснул их сильно, но, вместе с тем, осторожно, чтобы не причинить ей боли.
Царь Хирам зарычал. Я ждал, что он бросится на Моранжа, но холодный взгляд капитана удержал его на месте, словно зачарованного.
— Я прикажу убить тебя на глазах твоего товарища,пролепетала Антинея.
Мне почудилось, что Моранж побледнел еще сильнее, но это длилось не больше секунды. Он ответил фразой, благородство и внутренняя сила которой меня изумили.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28