Мы имели возможность убедиться в этом
однажды ночью, во время "оленей охоты" после паломничества к святым местам. Мой
друг Маноло вспоминает: "Эта ночь вовсе не казалась необычной. Какое-то время
они танцевали, но скоро все улеглись спать. Я ощутил укол ностальгии при мысли о
городе, но в целом, под воздействием магии, к которой нам было позволено отчасти
приобщиться, город уже не казался мне таким привлекательным. Я не мог уснуть и
начал записывать слова песни при свете огня. Позднее, когда казалось, что уже
вряд ли случится что-то новое, я получил последний, самый большой за это
путешествие подарок. Я писал уже какое-то время, когда ощущение движения
поблизости заставило меня оторваться от записей. Все спали. Антонио (великий
маракаме) медленно поднялся, приблизился к огню и начал говорить с ним, в речи
его звучало чувство... огромное, всепоглощающее. Я не существовал для этого
человека, но его чувства насыщали меня. Выглядело это так, как если бы он
говорил с кем-то очень близким; он сделал паузу, и огонь ответил ему. Я не знаю,
как это случилось, но огонь ответил ему. Не могло быть никакой ошибки. Маракаме
Антонио заплакал, и тут же, внезапно, так же как и началось, все закончилось. Он
повернулся и пошел спать. Где побывал этот человек? Какие миры он воспринимал в
тот момент? Я прекрасно ощущал, что оказался причастен к замечательному событию.
Присущее этим людям видение мира основано на восприятии тех живых существ,
которые постоянно сопровождают их: Дедушка Огонь, Брат Олень, Отец Солнце, Мать
Земля. Здесь нет места вымыслу, толкованиям, жалобам или суждениям. Все их
поступки отмечены печатью безупречности. Я был переполнен эмоциями и мне не
оставалось ничего другого, как заплакать".
Они не притворяются, что "охотятся на оленя" на Хумун Куллуаби. Они
вкладывают все свое существо, без остатка, стремясь встретиться со своим оленем
- видением, который учит их "правильному образу жизни". В сравнении с ними. мы,
люди современного общества, выглядим никчемными существами, которые всегда лгут,
совершают бессмысленные поступки так, как если бы эти поступки были очень важны;
как если бы мы действительно любили; как если бы мы были очень важны; как если
бы мы любили свою работу; как если бы мы любили своих заместителей; как если бы
наша борьба была действительно наша - всегда "как если бы". Вот поэтому я обычно
говорю, что люблю этих людей так сильно за то, что они вкладывают себя в каждое
свое действие. Нам это также отчасти свойственно. Если бы мы смогли понемногу
научиться жить как они, это стало бы огромным завоеванием.
ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ. ЗАДАЧА
Я тоже ходил на Хумун Куллуаби в поисках своего оленя. И нашел его. Эта
встреча дала мне нечто гораздо большее, чем просто красивые воспоминания. На мои
плечи легло обязательство взять на себя ответственность за выполнение того, что
сказал мне олень. У моего оленя два рога: один из них относится к моей борьбе за
то, чтобы стать настоящим человеком и жить настоящей жизнью, он связан с моим
личным миром и присутствует во всем, что я делаю; другой имеет отношение к миру,
в котором я живу, со временем и пространством, которое я делю с другими людьми
моего поколения и эпохи. Последний вопрос прояснился для меня в конце моего
пребывания на Хумун Куллуаби, во время спуска со Священной Горы Ла Унарре,
известной также как "Дворец Правителя" (Солнца) или просто "Дворец". Следуя
бегом за маракаме пурукуакаме, я получил наставления о том, что должен описать в
этой книге. Сам я не могу объяснить, откуда получил эти указания, но мне было
совершенно ясно, что это была команда, которую я не могу не выполнить. И вот я
выполняю ее.
Сам голос продиктовал мне и заглавие этой книги "Тольтеки нового
тысячелетия". Заглавие говорит о том что в этот самый момент, на заре нового
тысячелетия на протяжении короткого отрезка времени в мире происходит сближение
двух типов тольтеков: выживших хранителей древнего знания, потомков исторических
тольтеков (виррарика и другие индейские общины) и нового поколения тольтеков,
которое примет из рук индейских народов и понесет дальше "Чашу Знания", но не
путем основания школ или церквей, а принятием образа жизни, позволяющего
соотносить себя с Духом. В наши дни эта новая, зарождающаяся тольтекская
общность имеет реальную возможность, - которая, однако, влечет за собой и
ответственность, - использовать существование уцелевших тольтеков древности,
причем не столько путем непосредственного контакта с ними (что случается очень
редко, если вообще случается), сколько выполнением определенных действий,
позволяющих установить гармоничные отношения с Духом, движущим поступками
тольтеков. Эти действия начинаются с того, что каждый из нас принимает решение
быть в ответе за свое собственное духовное развитие и стремиться к встрече с
Духом. Приняв такое решение, мы станем братьями и сестрами живущих в горах
индейцев, тех, кто полностью погружен в решение этой задачи. Наше время
особенное по трем причинам:
все еще существуют маракаме, поддерживающие тесную связь с Дедушкой
(Прародителем) Огнем, с нашей Матерью Татей Урианака (Тлалтипак, Земля, Гея и
т.д.) и с самим Духом;
канал связи с Духом еще открыт;
пути возвращения зримы, что увеличивает наши шансы на успех.
Сейчас лишь от нас зависит, сможем ли мы научиться поддерживать эти каналы
открытыми, сможем ли использовать пути возвращения к Духу --пока они еще
существуют, и пока мы не остались одни.
Уцелевшие вопреки историческим событиям индейцы - прямые наследники
проложенных древними тольтеками путей к Духу,-а также заинтересованные и
целеустремленные исследователи, поодиночке или группами ведущие сражение за
понимание пути возвращения, составляют особое сообщество. Им дарована особая
привилегия - быть духовно разбуженными и тем самым отягощенными ответственностью
хранить знание. Этих людей я и называю "тольтеками нового тысячелетия".
Чтобы оказаться достойным стоящей передо мной задачи, я должен быть в
состоянии вынести и совершить гораздо больше, чем я вынес и совершил к
настоящему моменту. Один из примеров - написание книг. На самом деле я не
писатель, хотя какое-то время вел себя так, как если бы был им. Я пишу, когда
нет иного выхода. Сопряженное с писательством затворничество весьма далеко от
того, что для меня естественно - быть в гуще событий, ведущих к открытиям, часто
случающимся одновременно на внешнем и внутреннем уровне, где-то в отдаленных и
недоступных уголках природы или реальности.
За рамками антропологии
Я отдаю себе отчет в том, что подходить к изучению реальности индейцев
можно с разных сторон, в том числе и с точки зрения антропологии. Однако мои
исследования, помимо всего прочего, имели отношение к тем областям, в которые
доступ академическим ученым закрыт из-за их принадлежности к академическим
структурам и их статуса "цивилизованных" мужчин или женщин. Изучение этих
неожиданных граней осознания и восприятия, опыт взаимодействия с неизвестными
аспектами реальности. Все это имело для нас огромное значение и оказало огромное
влияние на наш повседневный образ жизни. Этот опыт открывает перед нами дверь к
восстановлению равновесия. Мы утратили его много лет назад как отдельные
личности и много столетий или тысячелетий назад как человечество в целом.
Поэтому сфера моей деятельности охватывает не только мир индейцев, в нее входит
и то, что я делаю среди неиндейцев, жителей городов, вовлеченных в круговорот
проблем современной жизни.
Социальная или этнографическая антропология должна быть каналом для
ознакомления с неизвестными "другими" (например, индейцами). По крайней мере,
так должно быть. В действительности же, это лишь небольшая замкнутая на себя
вселенная, ни в коем случае не выходящая за пределы академических границ.
Действительность "других" рассматривается очень поверхностно, если вообще
рассматривается. Обычный человек едва ли получит от деятельности антропологов
какую-либо пользу, прибыль или ощутит само присутствие где-то поблизости этой
антропологической вселенной. В большинстве своем обычные люди даже не знают, чем
занимаются антропологи. Плодами работы антропологов пользуются не индейские
народы и не люди из общества и даже не они сами, как индивидуумы. Их работа
предназначена для их собственных "заказчиков" - руководства, правительственных
кругов и других антропологов - единственных ценителей работы своих коллег.
Я стремился работать именно в тех областях, о существовании которых
академические исследователи не хотели или не могли знать, или же подозревали об
их существовании, но не могли или не собирались исследовать. Если бы они искали
и находили, то не осмелились бы заявить о своих находках публично из-за страха
быть обвиненными в утрате "научной объективности" и стремления сохранить
уважение своих коллег в академических кругах. Будучи антиантропологом, я лишен
этого страха, и поэтому располагаю гораздо большей свободой действий. Я могу
позволить себе опыт встречи с неизвестным, ощутить на себе его влияние, я готов
преобразиться в процессе этих встреч. Для меня не важно соответствовать
формальным требованиям "научной объективности". Я стремлюсь представить
свидетельства иного рода, рассказать о том, что происходит, когда мы
осмеливаемся совершить этот "смертельный прыжок в сторону от рассудка",
преодолев самих себя, покончив со своей личной историей и самомнением.
С одной стороны, моя работа отвечает всем требованиям, предъявляемым к
"научному исследованию". Это, - не исключаю, - может со временем убедить других
"социологов": в работе нет ничего, что может вызвать недоверие или быть сочтено
цирковым фокусом - то есть, с их точки зрения, здесь все в полном порядке и под
контролем. Мы, ученые, понимаем почти все, а чего не понимаем, то поймем
позднее, это всего лишь вопрос времени.
С другой стороны, наличествует и то, что можно опробовать, и что не
укладывается в тональ причинноследственных связей. Я считаю важным и тот факт,
что мы осмеливаемся исследовать явления, не укладывающиеся в привычные рамки
познания, и то, что мы можем и хотим говорить об этом.
Ученые против эзотериков
В широком спектре тех, кто обладает "знанием об индейцах", доминирующее
положение долгое время занимали две явно противостоявших друг другу группы,
имевших по существу много общего. К одной из них относились социологи, одержимые
поиском таких доказательств, которые могли бы подтвердить существование
Единственной Реальности (всегда соответствующей их идеологии или предпочитаемой
ими "теоретической схеме"). Вторая группа объединяет многочисленных писателей,
публикующих свои рассказы об "индейском знании". В большинстве случаев эти
авторы полностью игнорируют саму возможность предоставления читателю шанса
проверить истинность их историй, поэтому мы никогда не можем с уверенностью
сказать, достоверны приведенные в них сведения или нет. Книги, авторы которых
принадлежат к первой группе, предназначены для академической среды и практически
неизвестны широким кругам читателей. Книги авторов второй группы предназначены
для менее требовательной публики, интересующейся духовными аспектами излагаемых
историй и легко верящей в достоверность описанных событий; эти книги, напротив,
вполне доступны обычному читателю и служат благодатным источником ошибочных
мнений и сведений. Таким образом, возникает весьма затруднительная ситуация:
большинству антропологов не удается найти более гуманный и объективный подход к
индейским народам, а те писатели, которых я назову эзотериками, зачастую не
имеют контакта с реальными индейскими общинами.
Итак, можно сказать, что ученые связаны чрезмерно жесткими требованиями к
"научной достоверности данных", а эзотерики позволяют себе слишком вольное
обращение с имеющейся в их распоряжении информацией. Совершенно очевидно, что
ценность книги определяется ее содержанием и не зависит от того, является ли она
литературной выдумкой или отчетом, достоверно описывающим реально происходившие
события. Ценность книги определяется лишь качеством, формой и смыслом
содержащегося в книге послания к читателю. Однако тот факт, что обе категории
книг имеют особую, присущую лишь им ценность, не должен позволять авторам
смешивать один тип литературной работы с другим, в особенности не предупредив об
этом читателя.
С моей точки зрения, роман или отчет, превращенный в роман - по любой теме,
включая темы индейцев, - может быть весьма ценным, если он имеет "реальную
основу". Содержание романа с реальной основой может обогатить нас, оно может
даже подвигнуть нас на изменение или коренное улучшение нашего образа жизни.
Откуда же тогда страх перед таинством написания литературного произведения
таким, как оно есть? Почему надо держать в секрете личный опыт автора
литературного произведения, как если бы он сам был нежелательным персонажем в
своей же собственной работе?
Есть мнение, отнюдь не бесспорное, что сохранение в тайне источника
сведений, которыми авторы пользовались при написании своих книг, придает большую
силу воздействия, и достоверность содержанию их работ. Однако здесь мы подходим
к проблеме, значимость которой со временем становится все более и более
серьезной: отчуждению между индейскими и неиндейскими народами. Следует ясно
понимать: если мы проводим антропологические исследования среди индейских
народов, или пишем романы и представляем их содержание как реальные факты, то в
глазах наших читателей мы подменяем реальность вымыслом, что поощряет восхищение
персонажами-индейцами в книгах и способствует неприятию или безразличному
отношению к настоящим индейцам.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27