Они заставили нас понять, почему мир таков, каков он есть.
Для тех, кто следует этой книге, не было подобной эволюции идей. Молодежь учат тому, во что старики верят всем своим сердцем, потому что им говорили это в их собственной юности, и так далее. Вы можете спросить: если «История» так фальшива и обманчива, как я говорю, почему ей верят? Почему ей когда-то поверили? Почему эта летопись все еще существует, если у нас уже есть правильная хроника времен?
Ответ лежит в верности, народ Калатара. Верность – одна из самых могучих сил, сила, объединяющая мир. Но те, кто извращен и отказывается меняться, слепы к истинной природе того, что их извратило. После всего, что случилось, после того, как все ужасы Войны в полной мере открылись миру, из свиты тиранов осталось несколько человек. Их преступления были законным образом раскрыты перед миром, но хитрость и коварство позволили им спастись от наказания, назначенного их соратникам.
Для Продолжателя, видевшего в тиранах героев, несмотря на реки крови, по которым они шли, надежда заключалась в рассказе о том, что несколько магов и офицеров флота бежали из Фетии на юг, в Необитаемые территории. Надежда, что некоторым удалось выжить.
Выжили они или нет, мы никогда не узнаем. Зато достоверно знаем, что не все уехали так далеко. Эти беглецы все еще пользовались влиянием и уважением среди людей, знавших о Войне лишь понаслышке. Архипелаг был меньше всего затронут Войной, его редко посещала. та или другая сторона, его жители и тогда, и сейчас, были отважны, но не настолько многочисленны, чтобы рассматриваться как источник рекрутов.
Эти преступники, избежавшие правосудия, остановились на краю известного мира. Они не осмелились плыть дальше в океан, чтобы встретить свою смерть, как сделали их товарищи. Там на юге, на каких-то из десяти тысяч островов Архипелага, они основали поселения, скрытые старой магией от глаз мира. В тех океанских просторах есть где скрыться.
И эти беглецы остались там жить. Со временем тайными способами они заявили о себе миру, набирая со всего света тех, кто хоть сколько-то еще верил пропаганде тиранов. Беглецы научили их своей искаженной истории, а ученики передали ее своим детям. Их сбили с пути преступники, убийцы, служившие тиранам, и по мере того, как люди умирали, а мир двигался дальше, беглецов забывали, и поколение за поколением в совершенной невинности верили рассказанной им лжи.
Мы живем в настоящем, и проблемы настоящего всегда ближе, чем проблемы прошлого. Поэтому за годы в умах тех, кто пребывал – и до сих пор пребывает – в заблуждении, Сфера стала олицетворением зла – зла, которое в прошлом разрушило мир. Воспитывая внуков, старики всегда оглядываются на золотой век своей юности. Вот так все новые и новые поколения сбиваются с истинного пути. Еретики видят в нас разрушителей мира, кем мы никогда не были, очернителей имен «героев», которые на самом деле были тиранами и палачами.
Слишком часто на это мнение отвечают нетерпимостью, подозрением и открытым преследованием. Мы стремимся бороться со злом во всех его формах, забывая, что всегда есть ведущие и есть заблуждающиеся. Мы оглядываемся на рассказы об эпохе гнева и террора и гоняемся за теми, кто следует учению зла. Слишком редко нам приходит в голову спросить себя, почему по прошествии столь долгого времени это зло все еще имеет последователей? Почему голоса из прошлого и сегодня будоражат мир?
Я взываю к вам, ко всему Калатару, ко всему Архипелагу: подумайте, рассмотрите, выслушайте то, что я сказал, и придите послушать меня в следующий раз. Я предлагаю охранное свидетельство, подписанное, как вы видите, самим Премьером, любому, кто готов полемизировать со мной и моими братьями. Вы можете выбрать место и время – я только прошу, чтобы вы разрешили присутствовать всем зрителям, кто пожелает прийти.
И я обращаюсь также к тем, кого ввели в заблуждение: по нашему благословению вы можете вернуться на истинный путь и оставить свое прошлое позади. Несчетные тысячи отворачивают от нас свое лицо, но мы не отвернемся от вас. Те, кто придет к нам, будут прощены, а те, кто исповедуется в своей вере перед свидетелями – согласно обычаю, что ни один еретик не согласится сделать, – будут считаться истинными детьми Рантаса. Все бывшие еретики, кого мы принимаем в лоно Сферы, до конца жизни будут ограждены от любого преследования, как и все те, кто желает подтвердить свою веру, если прежде они сомневались, или имелись сомнения в искренности их убеждений.
Я предлагаю прощение, мир и спасение от имени Рантаса, Несущего миру свет и жизнь. Да пребудет Он с вами ныне и присно и во веки веков.

Глава 25

В глубокой тишине Сархаддон сотворил знак пламени, потом вслед за своим наставником спустился с ораторского помоста и подошел к остальным братьям. Толпа стояла неподвижно, как оглушенная. Монахи снова выстроились. в маленькую колонну во главе с кадилыциком, у которого кадило давно остыло. Вдруг, словно освободившись от чар, народ задвигался, устремляясь в разные стороны, и все заговорили одновременно. После нескольких часов, когда звучал лишь голос Сархаддона, от этого гомона стало больно ушам.
Люди на краю площади начали расходиться, но часть из них стала пробиваться на середину. Они стремительно бросились к венатитам, и в течение одной напряженной минуты я боялся, что их растерзают, и взглянул на храм, где наверняка ждали сакри, готовые прийти на выручку.
Но толпа была не в том настроении, и разговоры, доносившиеся до нас снизу, звучали приглушенно и напряженно, но без гнева и обвинений. В кружащейся массе под нами открылись щели, и венатитов, направлявшихся не к храму, а к еще одной дороге, ведущей с площади, внезапно обступила огромная толпа. По слову наставника Сархаддона процессия снова распалась, и венатиты разделились. Через минуту появилось шесть белых островков, окруженных возбужденно жестикулирующими людьми.
Прошла еще минута, и собравшиеся на балконе наконец зашевелились. Давление на мою ногу ослабло, когда кто-то отступил назад, освобождая место. Все разом заговорили, в их голосах звучало то же возбуждение, что я слышал внизу. Но я по-прежнему смотрел на площадь, на людскую толчею.
На балконе стало просторнее, и женщина-океанограф рядом со мной подвинулась вдоль перил.
– Прости, я совсем не оставила тебе места, – извинилась она. На ее лице читалось беспокойство. – Ты с ним не согласен?
– Я фетиец, – сказал я, второй раз задень, не желая слишком усложнять дела. – Глядя на нашего нынешнего императора, трудно не поверить Сархаддону.
– Просто это… противоречит всему, чему меня учили. Я больше не знаю, во что верить.
– Ты была в?..
Я нарочно оставил вопрос незаконченным, и женщина поняла.
– Да, я была в Цитадели Воды три года назад. Не знаю, видел ли ты ее, но она выглядит очень по-фетийски. Я думаю о том, что Сархаддон сказал в конце. Он все перевернул с ног на голову. – Она взмахнула руками в типично апелагском жесте досады. – Кэросий всегда был для меня легендарной личностью, человеком, с которым мне хотелось бы познакомиться, но он говорит о нем такие ужасные вещи! А то, что Этий уничтожил свою собственную столицу, всех ее жителей – как можно быть таким чудовищем?
«Каждый год, в годовщину падения Эран Ктхуна, военно-морской флот и легионы проводят службу в память о мертвых, чтобы вспомнить тот поход и смерть Этия.» Слова Телесты прозвучали в моей голове, слова, которые должны быть правдой, потому что Телеста хотела, чтобы я ей доверял. Стали бы солдаты чтить память человека, чья авантюра обрекла их семьи на смерть?
Но он был Тар'конантуром – почему он должен отличаться от остальной своей проклятой семьи? Почему должны были существовать те три исключения в литании смерти и крови, которая сопровождала нас потом из века в век? В глубине души я знал, что Сархаддон говорил все это только ради достижения своей цели, и два месяца назад я бы не поверил ни единому его слову. Но то было до моих встреч с Оросием.
– Вот ты где! – Это снова была Палатина, но ее лицо выражало не сомнение, а озабоченность. Менее оцепенелая, чем я, она сама представилась женщине-океанографу, которую звали Алсианой.
– Кузены? – поинтересовалась Алсиана, когда я тоже назвал ей свое имя, и Палатина кивнула. – А у тебя не такой ошеломленный вид.
– Я не верю Сархаддону, – ответила Палатина. – У него превратный взгляд на вещи. Допустим, Цитадели были основаны так, как он сказал, но разве это автоматически означает, что их основатели были теми самыми палачами, о которых он говорил? Военные до сих пор считают Этия героем, а они бы так не считали, если бы он впустую потратил столько жизней.
– Этий был Тар'конантуром, – возразил я. – Почему он должен был являться образцом добродетели, когда остальное его семейство – это сплошь выродки и безумцы?
– Ты слышишь только о выродках и безумцах, – загорячилась Палатина. – Нормальные Тар'конантуры не интересны, их нельзя использовать для пропаганды.
– Тогда почему они никогда не становятся императорами? Или ты говоришь о тех, кто не имеет власти и поэтому не может сделать себе имя?
– Принцесса Нептуния, возможно, не очень душевный человек и не очень хорошая мать, но она не чудовище. Ни в малейшей степени, И старый император не был чудовищем.
– Старый император бросил нас на произвол судьбы, – тихо заметила Алсиана, переводя взгляд с меня на Палатину. – Новый может сделать намного хуже. Я думаю, Катан прав.
– Значит, ты поверила Сархаддону?
– Я уже сказала, что не знаю, чему верить. Сфера сжигает людей за несогласие с ее религией. Этий или Кэросий когда-нибудь делали такое?
– Нет, не делали. Я думаю, Сархаддон пытается убедить простой народ, тех, кто никогда не ездил в Цитадели. У Сферы идеологическая подготовка гораздо серьезней, чем наша, если вообще можно сказать, что у нас она есть. Ты знаешь кого-нибудь, кто не побоялся бы вступить в дебаты с Сархаддоном и сумел бы привести хорошие доводы?
– Люди напуганы, – с сожалением ответила Алсиана. – Диодемес, вон тот седой океанограф, мог бы это сделать, но что будет потом? Весь Калатар узнает, что он еретик, и в ту же минуту, когда амнистия венатитов закончится, его арестуют. Кто бы ни участвовал в этих дебатах, ему придется их проиграть и обратиться в веру Сферы, чтобы спасти себя.
– Может, кто-то из Цитаделей? – предложил я. – Им нечего бояться возмездия, ведь потом они снова могут исчезнуть.
– Но им потребуются недели, чтобы добраться сюда, и Сфера сможет выследить их, когда они будут возвращаться.
– Похоже, люди прислушиваются к Сархаддону. – Палати-на указала на быстро пустеющую площадь. Только мы оставались на балконе. Венатиты все еще стояли у помоста, и каждого окружала значительная толпа. – Этого он и хочет.
– А я с ними согласна, – заявила Алсиана. – Уже сколько месяцев с тех пор, как прибыли инквизиторы, все говорят о Священном Походе. Я каждый день вижу сакри, когда иду из дома на станцию гильдии, а родители рассказывают мне, что случилось в прошлый раз. Мои родные – еретики, но они не хотят умирать. И я тоже, но именно это случится, если будет Поход. Я слеплена не из того теста, из которого сделаны мученики.
В конце концов все сводится к этому, не в первый раз подумал я. Что важнее – вера или нормальная жизнь, или жизнь вообще? История важна, да, но самые великие злодеяния Сферы остались в прошлом, и Стоит ли история того, чтобы за нее умирать? За прошлое, которое было, возможно, совсем не таким, каким мы его считаем?
– Думаю, кое-что проясняется, – задумчиво молвила Пала-тина. – Мы все гадали, чего хочет Сархаддон, а теперь, кажется, знаем. Он отделит мучеников от всех остальных, потому что теперь каждый имеет шанс на бесплатное искупление, возможность спасти себя от инквизиторов и Священного Похода. А кто не воспользуется этим шансом, тех они будут преследовать.
– Сархаддон сказал, что он лишь пытается спасти тех, кто хочет спастись, – возразил я.
– Я полагала, что Сархаддон не сможет склонить на свою сторону так много людей, что это просто его мечта, причем несбыточная. Теперь я вижу, что даже ты сомневаешься, Катан, и эта мечта становится очень реальной.
– Вы друзья Персеи и, вероятно, связаны с диссидентами, – заговорила Алсиана и, помолчав, продолжила: – И вы не калатарцы. Вам это, наверное, уже говорили, но вы должны понять, что если начнется Священный Поход, он станет концом Архипелага. Мы потеряем ту свободу, что у нас есть, этот город будет захвачен. Все это знают. Мы не можем сопротивляться, мы просто недостаточно сильны. Что бы мы ни сделали, для них это будет не страшнее комариного укуса. Даже если бы мы сражались и победили, у них есть целый мир, чтобы набрать новое войско и попытаться снова. Вместе с императором.
Она затеребила рукав – жест, который как-то не вязался с ее ученым видом и напомнил мне Палатину.
– Мы едва знакомы, и я не знаю, почему я говорю вам это, но причиной всех бед будут люди вроде Персеи и Алидризи. Я стараюсь не думать о том, что случится, если придут рыцари, но в минуты душевной подавленности эти мысли не удается отогнать. Они превратят этот город в обугленную пустыню и разобьют свои шатры на его останках. И они убьют или поработят всех, кого я знаю, включая всю мою семью.
А меня, поскольку я молодая и прилично выгляжу, не убьют, а продадут как наложницу в Хэйлетту, если я переживу падение города. Вы понятия не имеете, каково это: знать, что такое может случиться, и ты не в силах этому помешать. Я не знаю, как понимать Сархаддона и его миссию, поэтому я приду на следующие проповеди, но я не настолько верю в Фетиду, чтобы умереть за нее. Поэтому, пожалуйста, если вы не верите Сархаддону, не говорите об этом всем и каждому и не пытайтесь опровергать его слова. Позвольте нам самим решать на этот раз.
– Справедливости ради надо заметить, что Катан уже позволил, – ответила Палатина, когда Алсиана устремила на нас свой очень серьезный взгляд. Я не пытался ничего сказать. – Сархаддон его знает – он пошел прямо к Катану, когда приехал сюда.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67