Однако этого слишком мало для того, чтобы узнать правду…
Да. И если кто-то и способен раскопать его давнюю историю, так это она – знаменитая Кейси Инглиш.
И инстинкт выживания, который в свое время подсказал Патрику, как выбраться из чикагских трущоб и обрести рай хотя бы на время, велел ему: «Ты должен бежать. Сегодня же!»
Патрик глубоко вздохнул. Он скроется, надо это сделать. Но не теперь. Он так устал убегать.
Глава 13
Происшествие, которое в очередной раз разлучило Джеффри с Джулией, – взрыв самолета над Средиземным морем – послужило началом в целой цепи террористических актов, центром беспрецедентной активности террористов стал Ближний Восток, однако эхо зловещих событий в этой части Азии разнеслось по всему миру.
Через сорок восемь часов вся планета была в состоянии боевой готовности.
А потом неожиданно наступило затишье. Затишье перед последней, смертоносной, бурей? Или, возможно, это мрачный знак того, что на планете не осталось горячих сердец, готовых вступить в борьбу? Или все же это предвещало спокойствие? Сулило добро – мир и надежду. Как ни странно, вечные враги согласились сесть за стол переговоров в присутствии руководителей ведущих держав мира, которые должны стать арбитрами в споре. Старинные враги потолкуют, и кто знает, чем это закончится…
Мирная конференция в Лондоне была запланирована на понедельник.
Едва вечером в пятницу Джеффри с Джулией вернулись в Бельведер, как за Джеффри приехал лимузин, который отвез его на Манхэттен. Домой он вернулся лишь в половине одиннадцатого вечера в четверг. Целых шесть дней Джеффри провел в городе. Он рассказывал жаждущим информации телезрителям о важных событиях, встречался с корреспондентами, политиками и, как и все, надеялся на благополучное разрешение кризиса. Все напряженные дни и ночи в те редкие мгновения, когда у него появлялась возможность немного передохнуть, Джеффри отправлялся в свою квартирку, расположенную через дорогу от студии.
А когда робкие ростки мира стали пробиваться сквозь толщу непонимания между сторонами, Джеффри смог ненадолго приехать в Бельведер.
– Как я рада, что ты наконец дома, – промолвила Джулия, нежно целуя мужа.
– Я тоже рад, дорогая. – Джеффри крепко прижал к себе жену, он должен был ощущать ее близость, когда скажет то, что должен сказать.
Джулия сразу уловила неуверенность в его голосе, почувствовала, как напряглось все его тело. «Нет, Джеффри, пожалуйста! Не делай этого!»
– Джеффри?
– Я должен поехать в Лондон, дорогая. Билеты заказаны на утро. Я остановлюсь в «Дорчестере».
– Нет.
– Джули!
– Не делай этого, Джеффри!
– Я должен, любимая. Мне очень жаль.
– Тебе жаль? – воскликнула Джулия. – Ты обещал провести следующую неделю со мной и Мерри! Или ты забыл?
– Конечно, я помню об этом. Но, дорогая, это, возможно, важнейшее политическое событие в моей жизни. Я специалист по Ближнему Востоку и единственный журналист, который сможет взять интервью у…
– У кого? У террориста? Так интервью с террористом важнее для тебя, чем обещание, данное нам?
– Нет, – искренне ответил Джеффри. Каникулы с Джулией и Мерри были гораздо важнее для него. Шесть последних дней он, как обычно, скучал по Джулии, но – что удивительно – ему недоставало и Мерри. Возможность освещать мирную конференцию была не так уж важна лично для Джеффри, но у него было сильно развито чувство ответственности. – У меня правда нет выбора, Джули. Я должен лететь в Лондон.
Разум подсказывал Джулии, что ее муж действительно обязан ехать в Лондон, однако сердце ее не выдержало. Как и Джеффри, Джулия долго страдала от глубокой раны. И, как и ее муж, она искала утешения в любви к нему. Она верила, что в один прекрасный день рана затянется, потому что Джеффри полюбит свою дочь.
И Джулия надеялась, что день этот близок. Кажется, все началось две недели назад. Ведь Мерри так терпеливо ждала отца, которого осмеливалась любить лишь издалека, но в котором так нуждалась. Девочка ждала, ободряемая обещаниями Джулии: «Папочка очень любит тебя, дорогая, очень, но он все время так занят. Когда-нибудь у него будет больше времени». А в последние две недели карие глаза наполнялись восторгом, когда дочь с матерью строили планы на чудесный отпуск. «Ты и в самом деле уверена, мамочка, что папа захочет прокатиться в карете?»
Как же будет страдать маленькое сердечко Мерри, когда она узнает, что их планам не суждено сбыться! Папа, как всегда, уедет от них по каким-то важным делам. Она только начала верить!
И вот…
И вот Джулия, обуреваемая такими сильными и такими разными чувствами, стала терять голову.
– О, Джеффри, похоже, ты так и не простишь меня?
– Не прощу тебе чего? – удивленно переспросил Джеффри, пораженный гневом, вдруг запылавшим в лавандовых глазах.
– Того, что я родила Мерри. Даже теперь, десять лет спустя, ты жалеешь, что она появилась на свет!
– Это неправда!
– Нет, это правда! Ты ведь хотел, чтобы я сделала аборт!
– Господи, Джулия, нет, конечно! Как тебе такое могло прийти в голову?
– Потому что это правда! Я прочла это в твоих глазах, когда сообщила тебе, что жду ребенка!
– Ничего этого не было. – Джеффри решительно покачал головой. Он-то знал, что Джулия могла видеть в его глазах – злость и ревность. Ведь он представил ее в объятиях другого мужчины и желал, чтобы этого другого мужчины у нее не было. В такие мгновения Джеффри действительно ловил себя на мысли, что хотел, чтобы Джулия тогда придумала беременность с целью вынудить его жениться на себе. Однако ему и в голову не приходило запретить ей рожать этого ребенка. – Я никогда не хотел, чтобы ты сделала аборт, Джулия, честное слово, – сказал он. – Ты должна поверить мне.
Джулия не слышала Джеффри, потому что сказанные ею злые слова вернули ее к воспоминаниям о том вечере. И гнев, на секунду вырвавшись наружу, вновь свернулся клубочком и спрятался туда, где таился все эти годы, – в ее душу.
Мерри будет больно, потому что Джеффри не выполнит ее обещаний. Однако в этом больше ее вина, чем его. В тот майский вечер Джулия должна была внять голосу разума, видя сердитое лицо Джеффри. Но она предпочла послушать свое сердце. Разум советовал убежать, скрыться, чтобы защитить себя и будущего ребенка, а сердце нашептывало ей: «В один прекрасный день он полюбит свое дитя», и она послушалась сердца, потому что любила Джеффри.
Да, она сделала это потому, что хотела всю жизнь провести с любимым мужчиной… Но какую цену заплатила?
– Джеффри, – уже спокойно обратилась к мужу Джулия. – Прошу тебя, не причиняй зла Мерри. Она не виновата в том, что я забеременела.
– Я никогда не причиню зла Мерри, – заговорил было Джеффри, но, вдруг осознав, что она только что сказала, едва не онемел от удивления. – Так чья же тут вина, Джули? – Помолчав, он добавил: – Только не моя.
– Нет, Джеффри, твоей вины в этом не было. Только моя, – тихо отозвалась Джулия. Она вспомнила себя – шестнадцатилетнюю девочку, которая притворялась опытной обольстительницей, чтобы удержать его. Если бы он оставил ее тогда, это была бы самая страшная потеря в ее жизни. – Так что во всем надо винить меня. Я за все в ответе.
– Что еще, Джули? – спросил он, глядя в прекрасные глаза, еще минуту назад сверкавшие гневом. Теперь они были полны глубокой грусти. Джулия решилась сказать ему правду. Она впервые призналась, что у нее был любовник. Теперь он узнает все до конца. Тогда все будет кончено, и старая рана залечится. – Скажи мне, дорогая. Скажи всю правду.
Сердце Джеффри наполнилось надеждой, несмотря на странные слова Джулии. Неужели она действительно считала, что он хотел, чтобы она сделала тогда аборт?
В ожидании ответа Джулии сердце Джеффри болезненно сжалось. Он был готов вопреки всему выбрать любовь. Он не поедет в Лондон! Всю неделю проведет с Джулией и Мерри, врачуя их старые болезненные раны.
«Скажи мне правду, Джули, – молил про себя Джеффри, глядя в тревожные лавандовые глаза. – Скажи правду, чтобы наша большая любовь обрела наконец покой».
Но когда Джулия заговорила робким и тихим голосом, надежда Джеффри на покой рухнула.
– Мне не следовало выходить за тебя. – «Я должна была одна вырастить нашу милую дочку. Должна была рассказать ей о том, какой у нее был замечательный папа, и это избавило бы ее от горя и разочарования».
Джеффри смотрел на Джулию, словно не узнавая ее. «Я всегда хотел, чтобы она открыла мне правду. Однако я опасался, что, когда эта правда станет мне известна, мое сердце разлетится на мелкие кусочки».
Так оно и случилось: сердце его разорвалось на тысячи мельчайших частиц, каждая из которых кровоточила и кричала от боли. Инстинкт самосохранения заставил Джеффри подойти к шкафу и вытащить из верхнего ящика ключи от «ягуара». Он должен уехать немедленно. Его паспорт лежал в «дипломате», одежду можно взять в городской квартире. Он-то считал, что больнее уже не бывает, – и вспомнил тот день, когда он вот так же брал ключи от своей машины, услышав в трубке испуганный голосок маленькой Мерри, которая была не его дочерью.
– Джеффри…
Он слышал тихий шепот за спиной, но даже не обернулся. Он не мог.
– А где папочка? – весело спросила Мерри на следующее утро.
Накануне вечером ей было обещано, что, поскольку папа вернется домой позднее обычного, они смогут увидеться только утром, когда он в последний раз перед отпуском соберется на работу.
– Ох, детка, папе пришлось поехать в Лондон. Там проводится очень важная мирная конференция. Он очень опечален, но не мог ничего поделать, – торопливо объясняла Джулия дочери.
– Я понимаю, мамочка.
– Я знаю, что ты понимаешь, моя хорошая.
Джулия заглянула в глаза Мерри. Девочка отчаянно храбрилась и всеми силами старалась не показывать огорчения. Ах как пожалела Джулия, что прошлой ночью у нее недостало сил держаться так же мужественно.
– А может, мне спросить Патрика, нельзя ли записать наше выступление? – с надеждой предложила Мерри, хотя ее сердечко изнывало от боли. Всю свою жизнь Мерри видела отца только на видео, и вот теперь… – А когда папа вернется домой, мы покажем ему пленку и расскажем о том, как провели уик-энд в Нью-Йорке.
Когда папа вернется… А что, если он не собирается возвращаться? Уходя, он был так зол.
Еще бы ему не быть злым! Конечно, он ушел! А чего еще она ждала? Забывшись от собственного гнева, обращенного скорее на себя, чем на него, она сказала ему ужасную вещь.
«Я должна поговорить с ним и все объяснить. Как только я все улажу здесь, я непременно поеду в Лондон и объясню любимому, в чем дело».
Дайана критически осмотрела свое отражение в зеркале дамской комнаты аэропорта. Казалось, только ее темные кудри никак не изменились за последние месяцы. Длинные блестящие волосы обрамляли бледное, осунувшееся лицо. Сапфировые же глаза стали невероятно большими и излучали какой-то магический свет. Но Дайана-то знала, в чем дело, и понимала, что никакой тайны в ее глазах нет – в них была боль. И этим утром их окружали синие тени – еще более темные, чем обычно, потому что в три часа ночи ее вызвали к раненому с простреленной грудью. Официально Дайана не дежурила накануне своего трехнедельного путешествия в Европу. Однако неофициально постоянно была на подхвате, когда требовалась срочная помощь, с того самого дня, когда ей вручили бумаги на развод с Чейзом.
«Не очень-то хорошо ты о себе заботилась», – размышляла она, глядя в зеркало на свое измученное лицо. Последние месяцы она много работала, мало спала, мало ела и почти не оставалась одна. У нее не было времени обдумать ситуацию. Прячешься от чего-то, Дайана?
И Дайана-врач пыталась уговорить женщину, которую видела перед собой в зеркале: «Ты должна поберечь себя. Попробуй хоть немного побаловать себя».
Чейз забронировал для нее номер в пятизвездочном отеле. Номер, в котором можно было баловать себя. Такой отель могли позволить себе лишь самые богатые на свете люди.
Но Дайана знала: не в шикарном номере дело. Лежа на шелковых простынях и пуховых подушках, она будет ночи напролет смотреть в потолок. Блестящий ум Дайаны не даст ей успокоиться, и она будет детально перебирать в воспоминаниях всю свою жизнь, копаясь в себе, особенно в том, что известно ей, опытному врачу, лучше всего, – в своем сердце.
Вздохнув, Дайана нетерпеливым жестом отбросила с лица непокорный локон. «Нам многое надо обсудить, – пообещала она своему отражению в зеркале. – Это будут откровенные разговоры».
Надо ведь в конце концов понять, отчего дважды в ее жизни любовь, которая, как она верила, должна была длиться вечно, угасала и умирала.
До начала регистрации рейса в Лондон оставалось еще больше часа. Налив себе чашку чаю, Дайана нашла в уголке зала ожидания для пассажиров первого класса удобное кресло и уселась в него. Со своего места она видела, как взлетают и садятся самолеты, как суетятся пассажиры.
Отпив глоток чаю, Дайана задремала. Когда она работала, сонливость мешала ей, отвлекала, зато теперь она окутала ее теплым, уютным покрывалом.
«Тебе уютно, – проворчала Дайана про себя, – потому что усталостью ты объясняешь свое нежелание думать, нежелание мыслями возвращаться в прошлое.
Я начну завтра. Завтра, выспавшись хорошенько в «Дорчестере», попытаюсь наконец поставить себе диагноз, определить, кто же я: на удивление удачливый профессионал или женщина, которой удивительно не везет в любви».
Сейчас в ожидании посадки на самолет она была даже рада своей сонливости. И вдруг сон как рукой сняло: в зал ожидания вошел Джеффри Лоуренс.
Можно было не сомневаться, что он летит в Лондон на мирную конференцию. Разумеется, первым классом и, похоже, ее рейсом.
Уверенная в себе женщина, несомненно, подошла бы сейчас к нему, посмотрела ему в глаза и извинилась за истерику, которую устроила в его кабинете. Да, так поступила бы сильная женщина, такая, какой она была всего три недели назад.
Сейчас же ей просто захотелось избежать встречи с ним. Дайана потянулась за журналом, лежавшим рядом на столике. Взяв журнал в руки, она нахмурилась:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47