– Меня зовут Николас Доу.
– Доу? – хмуро переспросил детектив Биллингс. – Не помню, чтобы я когда-нибудь встречал Николаса Доу. Полным-полно Джейн, Джонов, да еще всюду валяются трупы, окоченевшие и безымянные.
«Я тоже не в восторге от встречи с тобой», – подумал Ник вяло, но это все равно – жизнь Николаса Доу свершила свой полный круг и близилась к концу, такому концу, которого не желало и которому противилось бы любое существо на свете.
Глаза Ника нашли Хоуп.
– Сделаешь кое-что для меня?
– Да.
Все что угодно.
– Позаботься о Молли.
Люби ее.
– Конечно, – прошептала Хоуп.
Но ты ведь и сам сможешь о ней позаботиться, Ник. И ты сделаешь это.
Легкая улыбка осветила его забрызганное кровью лицо. Потом художник, обагренный кровью, посмотрел на другого художника, лицо которого было измазано зеленой краской.
– Позвонишь Тайлерам вместо меня, Джейн? Скажешь, что им надо найти кого-нибудь другого для присмотра за лошадьми.
– Я сама присмотрю за лошадьми, Ник, пока ты…
– Я не вернусь в Напа.
– Ник, – умоляюще обратилась к нему Хоуп, – что происходит?
– Да, Ник, – передразнил ее детектив Биллингс, – что происходит? Должен признаться, я искренне заинтригован. Не будешь ли ты так любезен и не дашь ли мне объяснения?
– Мне тоже любопытно, – вслух принялся размышлять другой полицейский. – Должно быть, здесь было совершено преступление, а возможно, и не одно – скажем, убийство, лет восемнадцать или двадцать назад. И жертвой был полицейский Эл Гаррет, один из самых уважаемых и многократно награжденных сотрудников нашего полицейского управления. Как я теперь припоминаю, партнером Эла был Джон Мадрид, отец Крейга.
– Боже милостивый, – пробормотал детектив Биллингс, и у него чуть слюна не закапала изо рта при мысли о таком невероятном открытии. – С каждой минутой мы узнаем все больше и больше. Так ты говоришь, убийство?
– Да, зверское убийство, Лар. Эл и его жена Айрис, если я правильно помню ее имя, считали, что их долг – дать пареньку шанс, каким бы беспокойным он ни был, этот чертенок. Гарреты подбирали детей с улицы, усыновляли, заботились о них.
– И?
– Такая доброта стоила Элу жизни. Его закололи ножом во сне. И сделал это пятнадцатилетний психопат по имени Николас Доу…
Глава 26
Окружная тюрьма, Сан-Франциско Воскресенье, двадцать третье декабря
Бульварные газеты захлебывались от восторга. Специальные субботние и воскресные выпуски раскупались любителями сенсаций с не меньшей стремительностью, чем подарки к Рождеству. Воспоминания о Веселом Святом Нике, парящем над Исландией, были отодвинуты на задний план сообщениями о другом Нике, вовсе не веселом, обагренном пролитой им невинной кровью.
Знатоки искусства и судебные психологи придирчиво изучали картины Николаса Вулфа, урожденного Доу, и это продолжалось до тех пор, пока Джейн Периш не поняла, кто они, и не выкинула их из своей галереи.
Тем не менее сами отзывы оказались на удивление доброжелательными и сочувственными. Николас Доу, как считали критики, оказался художником выдающегося таланта, а в его картинах угадывались смятение и ярость, порожденные душевной мукой и отвращением к себе, и этим его творчество напоминало творчество Ван Гога.
«Кроникл» раздобыла пространные архивные материалы, посвященные зверскому убийству Эла Гаррета. Девятнадцать лет назад убийца уважаемого всеми полицейского избежал возмездия, и местные газеты и газетенки в один голос стонали по этому поводу, выражая свою безмерную печаль. Тогда убийца так и не был найден.
И вот теперь наконец правосудию суждено было свершиться. А тут еще кстати подвернулась эта яростная атака прокурора Хоуп Тесье на Крейга Мадрида, отец которого был многолетним партнером погибшего полицейского и его лучшим другом. Может быть, Николас Доу сожалел, что не расправился и с партнером Эла Гаррета, а попытка Хоуп уничтожить единственного сына Джона Мадрида была ее подарком любовнику? Этот вопрос занимал журналистов больше всего. И все же большинство корифеев от юриспруденции предпочитали видеть Хоуп Тесье в более привычной для жителей Сан-Франциско роли ангела отмщения и восстановления справедливости. Они утверждали, будто страстный прокурор понятия не имела о том, что художник, которого она, Хоуп, знала как Николаса Вулфа, на самом деле был убийцей.
Или все-таки знала?
Конечно, Хоуп не могла участвовать в готовящемся процессе в качестве обвинителя, потому что как могла бы она требовать справедливого приговора для убийцы, спасшего ей жизнь?
Но все сходились во мнении, что процесс должен был получиться грандиозным. Спорили лишь о том, станет ли Хоуп Тесье, эта признанная поборница правосудия, вступаться за Николаса Доу и спасать его, – ведь она была обязана ему жизнью. Сама же Хоуп все это время оставалась невозмутимой и молчаливой.
В воскресенье дело приобрело новый, чудовищный оборот. «Убийца полицейского – двойной убийца». Теперь Нику приписывали еще и убийство матери Хоуп, Френсис Тесье. Газеты не скрывали и источник этой информации.
«Я знала, что Николас Доу – вор, – заявила репортерам Сибил Куртленд Рейли, – и к тому же он что-то сотворил с тормозами той машины. Я просила полицию задержать, арестовать его, но Виктор Тесье убедил их не делать этого. Такой уж это человек: он блестящий музыкант, но иногда наш великий маэстро становится более чем слепым. Но, слава Богу, еще есть кому заступиться за Френни. Ее дочь, Хоуп, приняла твердое решение получить возможность сажать за решетку таких людей, как Николас Доу, и не только за решетку, но и в газовую камеру, куда им и дорога. Когда Хоуп увидела его снова, – а вы можете поверить, что у него хватило наглости вернуться в Напа, – она поклялась отомстить за смерть матери. Будет ли Хоуп Тесье просить своих коллег-обвинителей требовать смертной казни? Непременно, можете на это рассчитывать!»
Хоуп прочла этот мерзкий поклеп в «желтом» листке, попавшем ей в руки как раз незадолго до ее прибытия в окружную тюрьму. В пятницу вечером Ник недвусмысленно дал ей понять, что никогда больше не хочет видеть ни ее, ни Джейн, но Хоуп решила добиться свидания с ним во что бы то ни стало.
На ее счастье, пожилой полицейский, дежуривший в проходной тюрьмы, читал как раз ту самую газету, которую недавно прочла она. Когда он поднял голову и увидел Хоуп, в его взгляде появился неподдельный интерес и даже что-то похожее на уважение. Похоже, он искренне поверил, что она и есть тот самый ангел отмщения, который не найдет покоя до тех пор, пока Николаса Доу не постигнет страшная смерть через удушение в газовой камере.
– Мисс Тесье?
Хоуп тотчас же поняла, что надо делать: из друга Ника, готового умолять, чтобы ее пропустили к нему, она мгновенно превратилась в прокурора, в обвинителя, обрученного с законом, и изложила свою просьбу самым сухим и официальным тоном, на какой только была способна:
– Мне необходимо видеть заключенного.
Хоуп не стала разъяснять, какого именно. Тюрьма, точнее эта ее часть, в последние дни перед Рождеством была почти пуста, и убийца полицейского сидел в камере один. Николас Доу не казался человеком, склонным к самоубийству, поэтому его камера не была снабжена мониторами – за ним не наблюдали.
– Я хочу, чтобы вы сказали ему: выбор места встречи остается за ним, и чтобы это было записано в регистрационном журнале. Если заключенный предпочитает встретиться со мной в комнате адвоката, я учту его желание.
– Что ж, ладно. Я как раз собирался пойти к нему – пусть-ка порадуется сегодняшней статье.
– Сегодняшней статье?
– Похоже, он не очень рвется читать газеты, поэтому я информирую его сам.
– Может быть, вы воздержитесь от пересказа статьи, пока я не переговорю с ним? Не хочу, чтобы он знал о нашем интересе к катастрофе в долине Напа.
– Ваша взяла.
Полицейский затопал прочь, подволакивая пораженные артритом ноги, и Хоуп с нетерпением смотрела, как он удалялся по длинному коридору.
Когда после довольно долгого отсутствия страж заблудших душ вернулся, губы его были растянуты в улыбке.
– Он не хотел вас видеть, просто-таки не желал. Но когда я сказал ему, что дело его крышка, и спросил, что он предпочитает – свою камеру или комнату, где собираются адвокаты, – тут уж он согласился. Любой захочет прогуляться, вместо того чтобы сидеть целые дни в одиночке…
Хоуп пришла на место свидания намного раньше, чем привели Ника.
– Хотите, чтобы я тоже присутствовал? – спросил полицейский, втолкнув в дверь своего надежно закованного в кандалы узника.
– Нет, оставьте нас одних, – ответила Хоуп сухо, как и надлежало полному жажды мести обвинителю.
– В случае чего – я за дверью.
– Договорились.
Дверь захлопнулась, и они оказались одни в грозной тишине, глядя друг другу в глаза через поцарапанный деревянный стол, за которым преступники и их адвокаты взвешивали и решали вопросы жизни и смерти.
Первым заговорил Ник, и голос его звучал как из могилы:
– Я просил тебя не приходить.
– Знаю, но мне нужна твоя помощь.
В смертельно-серой глубине его глаз она на мгновение увидела проблеск прежней синевы, проблеск надежды на жизнь – ради нее.
– Я скажу всем, кого это интересует, что ты ничего не знала обо мне и о моем прошлом.
Но я все о тебе знаю, Ник. Почти все.
Изучив все материалы, касавшиеся расследования преступления Николаса Доу, Хоуп выяснила гораздо больше, чем было известно газетчикам. Открытия ее слишком порадовали бы полицию, так как факты, которые стали доступны Хоуп, до известной степени оправдывали убийство детектива Гаррета.
– Я знаю все о том зле, которое тебе причинил Эл Гаррет.
Ник пожал плечами, что могло означать только одно: «Это не имеет значения. Забудь обо мне».
– Верзила Эл был вспыльчивым малым, к тому же ему нравилось избивать людей, он получал от этого удовольствие. Я имею в виду нечто другое – он насиловал тебя.
Я не хочу! Ты не должна это знать.
– Его партнер Джон Мадрид знал об этом, – продолжала Хоуп. – Однажды ночью Эл напился и все ему рассказал. – Хоуп помолчала, словно собираясь с мыслями, потом продолжила: – Я одного не понимаю – почему ты не убежал тогда?
Серые глаза Николаса Доу, столь выразительные на его помертвевшем лице, холодно смотрели на нее. Он не хотел ни думать, ни говорить о прошлом.
– Эл был не первым взрослым мужчиной, проявившим ко мне интерес такого рода. Я знал, что найдутся и другие. А здесь по крайней мере было кое-что удерживавшее меня.
– Лошади в парке.
– Да.
– И Хэнк.
На мгновение Ник задержал дыхание – ему стало трудно говорить, и сердце его пропустило один удар, но он тут же взял себя в руки.
– Да, – признал он спокойно. – И Хэнк.
Хэнк, о котором Ник рассказал ей в тот сентябрьский день, был для Ника чем-то вроде гран-пера. Он научил Ника любить лошадей и обращаться с ними, и он заботился о сироте Нике, как гран-пер, ее собственный дед, заботился о сироте Чейзе.
Голос Хоуп зазвучал мягче, когда она вспомнила об этих славных стариках и о тех, кого они любили и поддерживали.
– В полицейском отчете показания Хэнка искажены и перевраны. Я уверена, что он сказал: «Послушайте, офицер, я точно знаю – Ник никого не убивал. Я знаю, потому что он не стал бы мне врать».
– Хэнк был старым человеком; не стоило подрывать его веру в меня. – Лицо Ника стало похожим на маску. – Ты сказала, что нуждаешься в моей помощи. Я хочу знать, что тебе надо.
– Чтобы ты позволил мне представлять твои интересы в суде, – выпалила Хоуп.
– Нет.
– Пожалуйста.
– Ты прокурор.
– Если ты не веришь в мои способности адвоката, тогда по крайней мере позволь мне, Чейзу, Кассандре, Элинор и Джейн найти для тебя самого лучшего адвоката, которого можно достать за деньги. Мы хотим этого, Ник. Мы все этого хотим.
Все. Особенно Чейз.
Хоуп рассказала Чейзу о насилии и издевательствах, которым подвергался Ник в доме Эла Гаррета, и он не больше скорбел об убитом копе, чем о Роберте Форесте.
– Я не сомневаюсь в твоих способностях, Хоуп, и благодарен за предложение, но процесс выиграть не удастся.
– Он будет выигран, Ник. Ради нас всех. Ради Молли. Она тоскует по тебе. Отчаянно, безумно тоскует.
Хоуп не собиралась говорить этого Нику – она хотела избавить его от напрасной боли.
Теперь цвет его глаз стал похож на цвет стен в камере смертников.
– Мне будет предъявлено обвинение во вторник. Я собираюсь признать себя виновным.
– Ты не сделаешь этого.
Он слегка улыбнулся страшной улыбкой мертвеца:
– Уверен, что сделаю. Я не хочу, чтобы в зале суда говорили о насилии надо мной и о моих унижениях, а это неизбежно при любой форме защиты. Я полагаю, что теперь мы договорились и покончим с этим.
Он встал.
– Подожди, Ник. Пожалуйста. Еще только одно слово.
Хоуп вытащила из своего дипломата листок бумаги. Она не могла отдать его Нику – руки его были скованы, – поэтому положила его на стол с той стороны, где стоял Ник.
– Узнаешь?
– Нет.
– Ты даже не взглянул на него! Да посмотри же!
Ник опустил глаза на лежащий на столе листок бумаги и некоторое время читал его. Потом перевел глаза на Хоуп:
– Я его не узнаю. Очень сожалею, Хоуп. Это все?
– Да, Ник. Это все.
* * *
Молли приветствовала Хоуп у двери ее квартиры и обнюхала ее всю, словно стараясь обнаружить запах Ника.
– Его нет со мной, Молли. – Хоуп потрепала пушистый комочек по голове.
И никогда не будет.
– Но скоро он вернется к тебе. Скоро.
Пока Хоуп разговаривала с крошкой спаниелем, зазвонил телефон. Голос Кассандры в трубке был полон тревоги, но звучал ясно и чисто.
– У нас к тебе предложение, Хоуп Тесье. Мы решили побродить по городу, а потом захватить тебя и привезти сюда, чтобы сегодня ты была с нами и провела хоть одну ночь на Черной Горе. А если пожелаешь, то сколько угодно ночей.
Слушая Кассандру, Хоуп неподвижно глядела в окно, откуда открывался живописный вид на причал, мост и бухту. Холодные воды Тихого океана в этот зимний день казались гладкими и блестящими, похожими на сверкающее серебряное блюдо, на котором городу у бухты природа преподносила скалистый остров под названием Алькатрас.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34