- Ты был моряком? - спросил он.
- Нет, сеньор.
- Откуда же ты все знаешь?
- Мой отец, испанец, был богатым человеком, у него было несколько кораблей. Много лет мы жили в порту, вот почему я и знаю морское дело.
- А теперь? - спросил моряк, попав на удочку и помогая незнакомцу рассказывать выдуманную им историю.
- Теперь моего отца уже нет, он разорился и умер в нищете, а я остался один и хочу сам зарабатывать себе на хлеб.
- И что же ты хочешь, стать матросом или солдатом на корабле?
- Да кем придется. Помогите мне получить какое-нибудь место, и я буду по гроб жизни вам благодарен.
- А умеешь ли ты обращаться с пушкой?
- Когда-то я присматривался к этому делу. Думаю, мне нетрудно будет вспомнить.
- Отлично. Завтра утром жди на этом же месте. За тобой придут.
- Слушаю, сеньор.
Человек отступил с дороги и низко поклонился, а моряк, пройдя мимо, весело сказал своим товарищам:
- Я знаю береговых жителей, этот парень для нас сущая находка…
На следующее утро к борту корабля «Санта-Мария де ла Виктория» пристала шлюпка; первым вышел из нее и поднялся по веревочному трапу человек, который беседовал накануне с офицером. Читатели, без сомнения, догадались, что новый доброволец испанского флота был не кто иной, как охотник Антонио Железная Рука.
Адмирал дал приказ поднять якоря на следующий день, и вот на берегу и на борту, особенно на торговых судах, закипела работа.
Жители острова Эспаньола были встревожены недавним появлением пиратов, и многие из них только и ждали надежной охраны, чтобы отправиться в другие края. Теперь им представился удобный случай, и немало семейств собиралось переселиться на Большую Землю или в Мексику. В порту царило необычное оживление. Лодки и каноэ бороздили воды залива по всем направлениям. Набережная была заполнена толпами зрителей, а на палубах торговых судов путешественники, быть может, навсегда покидавшие этот край, печально всматривались в знакомые берега.
Военные корабли, казалось, не удостаивали вниманием это трогательное зрелище, на палубах не видно было ни одного матроса. Только часовые стояли на посту, неподвижные, как корабельные мачты, равнодушные ко всему, что происходило вокруг.
Волны то мягко, то с неожиданной силой бились о борта кораблей, соскальзывали с них потоками серебра и брильянтов и снова продолжали свой вечный бег к берегу.
Один за другим корабли распускали белые паруса, и вскоре эскадра, до тех пор напоминавшая дубовую рощу с облетевшей листвой, стала подобна большому городу с высокими стройными зданиями.
Грянул пушечный залп, и, разрезая водную гладь, суда двинулись вперед, оставляя за собой кипящий пенистый след, который долго еще отмечал путь уходящих кораблей.
Свежий попутный ветер надувал паруса, корабли скользили по волнам, грациозно склонившись набок. Такое отплытие считается у моряков хорошим предзнаменованием.
День прошел в однообразии морской жизни. Волны и небеса оставались неизменны, одни - в вечном движении, другие - в вечном покое. Земля постепенно исчезала в тумане, затянувшем горизонт, подобно пороховому дыму; солнце клонилось к западу.
Вечерние тени тронули серым налетом сначала волны, потом небесную твердь. Но вот свет померк, и только фосфорические вспышки время от времени нарушали печальное однообразие моря, прорывая черный креп, окутавший весь мир.
Флагманский корабль зажег три фонаря на корме и один на марсе, и немедля все остальные суда зажгли по одному фонарю на корме.
- Что это за сигнал? - спросил Антонио у матроса, с которым постарался подружиться.
- На нашей эскадре такой сигнал означает - опасности нет.
- А какая же может быть опасность?
- Тысяча чертей! Откуда ты свалился? Разве ты не слышал об этих дьяволах пиратах? Да их здесь полно.
- Я жил на берегу, а там их не боятся.
- Не боятся? Проклятье! Значит, ты полагаешь, будто я их боюсь?
- Нет, нет, клянусь тебе…
- Да пусть приходят хоть все, вместе со своим Морганом! У нашей «Санта-Марии де ла Виктории» столько медных глоток, и она даст этим разбойникам столько советов, что их посудина сразу станет похожа на мою дырявую рубаху.
- Да уж наверное…
- А потом, наш капитан дон Андрес Савалоситен - настоящий зверь! Взять его на абордаж - все равно что меня заставить служить мессу.
- Храбрец?
- Гром битвы - для него музыка. Хотел бы я, чтобы началось дело - ты бы получил удовольствие, клянусь душой своего отца!
- И долго мы будем плавать в этих водах?
- Чего не знаю, того не знаю. Поговаривают, что до тех пор, пока не покончим с пиратами и не доставим его величеству головы всех этих псов, будь они неладны!
В это время вдали сверкнула молния, как бы возникшая в глубинах океана, и следом за ней прокатилось гулкое громыхание.
- Выстрел! - воскликнул Железная Рука.
- Сигнал, - спокойно ответил матрос.
Капитан мгновенно появился на палубе, а все матросы и солдаты стали напряженно прислушиваться.
Прошло несколько секунд, затем один за другим прозвучали три пушечных выстрела, и снова все смолкло.
- А это что значит? - шепотом спросил Антонио.
- Замечены подозрительные корабли.
- А кто дал этот сигнал?
- Одно из разведывательных судов, посланных вперед.
Капитан стоял не шелохнувшись. На марсе флагманского корабля погас фонарь, и немедля все остальные суда погасили фонари на корме.
- Возможно, ничего и не будет, - сказал матрос, - а это очень жаль, ведь опасность грозит только торговым судам. Первая же пуля пробьет их скорлупу.
Снова раздался выстрел, затем второй, а после минутного перерыва - пять выстрелов подряд.
- Вражеская эскадра, но она бежит от нас, - сказал матрос.
Теперь Антонио все понял: вторая флотилия Моргана под командованием вице-адмирала начала маневрировать согласно полученному наказу. Объявленная тревога должна была или затянуться, или привести к сражению.
Сигналы следовали один за другим, и матрос объяснял Железной Руке их значение.
- Противник идет на фордевинд.
- Разведчики просят разрешения продолжать преследование.
- Флагманский корабль дал согласие.
Так прошло около часа. Но вот прозвучал сигнал, после которого матрос в удивлении поднял голову. То был один выстрел, потом три, потом еще три.
- Что случилось? - спросил Антонио.
- Противник лег на другой галс.
- Ты думаешь, он хочет сражаться?
- А зачем же тогда менять галс? Разве что они хотят сдаться…
- Еще сигнал?
- Да… идет в крутой бейдевинд.
С флагманского корабля дали два выстрела, потом один, а за ним еще два.
- Наконец-то! - выпрямившись во весь рост, сказал матрос.
- Что это?
- Принять боевой порядок.
- Без боевой тревоги?
- Этот сигнал дается раньше.
Все пришло в движение на кораблях, и тут же прозвучал сигнал боевой тревоги. Словно ретивые кони, направляемые твердой рукой всадника, двинулись корабли занимать назначенное им место и вскоре, несмотря на ночную темноту, можно было понять, что боевой порядок образован, а торговые суда помещены в арьергарде.
Теперь началась подготовка к сражению.
XI. «ЗНАМЕНИТЫЙ КАНТАБРИЕЦ»
Среди торговых судов, следующих под охраной испанского королевского флота, был корабль, который держался на воде скорее благодаря каким-то чарам или воле своего капитана, нежели благодаря своей оснастке и прочности кузова.
Эта старая, разбитая посудина, носившая пышное название «Знаменитый кантабриец», ныряла в волнах, подобно чайке с подбитым крылом, и, даже подняв все свои паруса, с трудом поспевала за мощными судами королевской эскадры.
Капитана, который вел это чудо мореплавания, звали дон Симеон Торрентес. Старый морской волк, мрачный брюзга изрыгал проклятия, от которых дрожали корабельные мачты, а с экипажем обращался не более почтительно, чем торговец мулами из Новой Испании со своим товаром. Матросы подобрались под стать капитану; шатаясь по морям на своей посудине, они обросли бородами и поседели, и можно было сказать без ошибки, что даже юнги на «Знаменитом кантабрийце» были стариками.
На этот-то корабль попали пассажирами трое наших знакомых, направлявшиеся в Веракрус: сеньора Магдалена, ее дочь Хулия Лафонт и Педро Хуан де Борика, бывший живодер из селения Сан-Хуан-де-Гоаве. Больше никто не решился доверить свою жизнь ненадежной палубе «Знаменитого кантабрийца», и, возможно, поэтому, а быть может, по другим нам неизвестным причинам дон Симеон Торрентес был раздражен сверх меры.
Педро Хуан, Медведь-толстосум, и его новое семейство были приняты на борту корабля весьма сухо.
- Ну и злющее же лицо у этого человека, - шепнул Педро сеньоре Магдалене.
- Как у всех испанцев, - равнодушно ответила она.
- Магдалена! Магдалена! - укоризненно воскликнул Педро. - Так-то ты выполняешь свое слово. Ведь в день нашей свадьбы ты пообещала не говорить плохо об испанцах.
- Верно, верно, прости меня. Но иной раз я говорю это, даже не думая.
Тут Хуан почувствовал первые признаки морской болезни и решил подняться на палубу, в надежде что свежий морской ветер подкрепит его силы.
«Знаменитый кантабриец» шел на всех парусах, тяжело зарываясь в волны и продвигаясь с быстротой погребального шествия. Капитан стоял на палубе, покуривая трубку, когда неожиданно над одним из люков появилась голова живодера. Капитан, увидев его, процедил сквозь зубы какое-то проклятие и с досадой отвел глаза. Было ясно, что Хуан пришелся не по душе дону Симеону Торрентесу.
Медведь-толстосум поднялся по трапу и, устроившись на палубе, устремил печальный взор в морскую даль. Дон Симеон продолжал спокойно курить, выпуская густые клубы дыма и время от времени бросая свирепые взгляды на Хуана, который даже не видел его.
Теперь «Знаменитый кантабриец», казалось, двигался еще медленнее. Дым из трубки капитана, не рассеиваясь, тучей навис над его головой, едва заметно поднимаясь легкими спиралями в небо. Ветер стих, и паруса заполоскали.
- Тысяча молний в пороховой погреб! - прорычал старый капитан. - Этот ветер подводит нас…
Он стал всматриваться в горизонт.
- И без всякой причины, без всякой причины, - продолжал он. - Да поглотят меня хляби морские, если где-нибудь есть хоть одна неблагоприятная примета. А между тем «Знаменитый кантабриец» идет так тяжело, будто под нами не вода, а мед. Клянусь дьяволом, виновата скверная рожа этого пассажира. У него дурной глаз. Свидетель бог, если он не спустится в трюм, я его отправлю на ужин акулам.
Хуан, искавший на палубе свежего ветерка, нашел только солнце и совершенно неподвижный, воздух. Не почувствовав никакого облегчения, он снова направился к люку и скрылся. Случайно в тот самый миг, когда капитан потерял его из виду, порыв свежего ветра подернул рябью водную гладь, наполнил паруса «Знаменитого кантабрийца» и запел в старых снастях. Однако дон Симеон Торрентес разразился не радостным, а гневным криком:
- Все бури ада! Теперь ясно: на беду свою я взял этого проклятого пассажира, похожего скорее на медведя, чем на христианина! Он-то и пугает ветер, теперь мне все ясно! Он еще принесет нам несчастье… Но если море разбушуется, клянусь прахом моих предков, я швырну его в воду, и пусть там спознается с акулами.
Ветер дул до самого вечера, но снова внезапно стих, едва на палубе показался Хуан вместе с Магдаленой. В этот момент капитана поблизости не было, однако он не мог не заметить, что корабль замедлил ход, и поспешно поднялся на палубу, с беспокойством поглядывая на бессильно повисшие паруса. Осмотревшись вокруг, он увидел Хуана и сеньору Магдалену. Ярость вспыхнула в нем с новой силой, ведь, по его мнению, именно Хуан пугал и прогонял ветер, а значит, он-то и был виновен в задержке, которая грозила им опасной встречей с пиратами, если они действительно были близко.
Дон Симеон решительно направился к Хуану, который, глядя на море, мирно беседовал с сеньорой Магдаленой. Подойдя незаметно и остановившись у них за спиной, капитан заорал и затопал ногами в таком бешенстве, что любая менее привычная палуба непременно провалилась бы:
- Клянусь всеми чертями и дьяволами ада!..
Хуан и его жена в испуге оглянулись. Капитан, стиснув зубы и сжав кулаки, смотрел на живодера, вертя во все стороны головой. Педро Хуан рад был бы отступить, но деваться было некуда.
- Гм! - произнес Симеон, стараясь сдержаться.
- Что вам угодно? - пролепетал через силу Хуан.
- Смотрите! - сказал дон Симеон, хватая его за руку и указывая на повисшие паруса.
- Нам грозит непогода? - простодушно спросил Хуан.
- Вам грозит то, что я запрещаю вам ступать на палубу в продолжение всего нашего плавания.
- Мне?
- Да, вам. И, клянусь душами всех утопленников, я швырну вас в море, если вы посмеете ослушаться.
Хуан побледнел.
- Но почему? - решительно вмешалась сеньора Магдалена.
- Почему? И вы еще спрашиваете, сеньора! Гром и молния! Разве вы не видите, что ветер стихает, едва только этот человек выходит на палубу?
- Что за чепуха! Какое это имеет отношение?
- Сами вы, сеньора, ни к чему не имеете отношения, а море знаете не больше, чем я папу римского. Все это не женского ума дело. Идите в трюм и вяжите там носки, а если вам так уж нужен этот человек, забирайте его с собой, потому что, клянусь тем днем, когда сожрут меня акулы, я могу не сдержаться и прикажу бросить вас в море, если матросы не сделают это раньше по собственной воле.
- Да сохранит нас господь! - воскликнул Хуан.
- Но это несправедливо, - сказала сеньора Магдалена.
- Что вы в этом понимаете? Справедливо или не справедливо, а судно не идет и может погибнуть, а отвечаю за него я, и командую здесь тоже я, и никто иной.
- Пойдем, - сказал оробевший Хуан и, взяв под руку сеньору Магдалену, направился вниз в свою каюту.
Все эти дни Хулия провела в печальном молчании. Она верила в обещания и любовь Антонио, но, однако же, не могла изгнать из своего сердца глубокую грусть и принималась плакать всякий раз, как оставалась одна, а в обществе родных только и думала что о Железной Руке. Ей вспоминались леса острова Эспаньола, горы, в которых бродили охотники, далекие улицы селения Сан-Хуан-де-Гоаве, и все воспоминания были милы бедняжке Хулии, хотя и ранили ее сердце.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51