Павлик смутно представлял, как ему удастся выполнить поручение, больше полагаясь на Костину предусмотрительность, чем на собственную инициативу, И когда разглядел на лавочке возле третьего дома девчоночью фигуру, справедливо решил, что Костя мог заранее – в письмах или телеграммой – предупредить свою знакомую, когда приедет.
Во дворе, за распахнутыми настежь воротами, мужчина, одетый в пиджак, без телогрейки и головного убора, что-то чистил возле сарая лопатой или вилами. «Баптист», – догадался Павлик. Термин этот ему ни о чем не говорил, но даже на слух звучал ругательски.
По мере приближения к дому Павлик все убавлял шаг, зная, что при мужчине ему нельзя выполнять своей задачи. Но тот, удовлетворенно кашлянув, приткнул свое орудие в угол, рядом с забором, достал папиросу, закурил, оглядывая результаты своего труда, и поднялся на крыльцо. Был он, что называется, «косая сажень» в плечах: здоровый, кряжистый, по-медвежьи неторопливый в движениях.
– Вика… – глухо и как бы неуверенно позвал он. Павлику это было очень кстати: теперь он знал, что не ошибется, если даже мимоходом отдаст письма девчонке.
– Домой не пора?.. – не дождавшись ответа, спросил мужчина.
– Я посижу, дядя Андрей! – раздраженно и коротко отозвалась, будто выстрелила через плечо, Вика. С приближением Павлика она поднялась и теперь стояла, прислонившись к воротному столбу, ждала, то ли предчувствуя, то ли догадываясь, что он к ней.
– А мать как велела?..
Она по-кошачьи фыркнула и пробормотала что-то невразумительное.
Оскоблив подошвы сапог, мужик еще немного потоптался на крыльце, по-коровьи протяжно вздохнул и ушел в дом.
Толком рассмотреть и оценить Костину знакомую Павлик не мог. Лицо ее скрывали меховая опушка натянутого до бровей капюшона и такой же, из черного меха, воротник, который она придерживала у подбородка. За этим укрытием Павлик разглядел лишь быстрые темные глаза да маленький острый нос. И вежливая фраза, которую он заготовил для обращения: «Вы Вика?» – вдруг показалась ему смешной, неуместной. Костина знакомая была меньше его ростом, чего Павлик никак не ожидал, и от растерянности спросил довольно грубо:
– Ты Вика?
– Я-а! – мяукнула она в меховой воротник. И зачем-то передернула плечами, будто гордясь, что именно она-то и есть Вика.
Павлик неуклюже сунул ей письма:
– Вот… Костя передал.
– Ой! – Она быстро оглянулась на дом, так что Павлик не успел рассмотреть ее лица, и опять надежно спряталась в мех. – А ты кто?!
– Никто, – сказал Павлик, – Костя велел ответ принести…
Та сразу засуетилась. Прижав к груди Костины послания, глянула в одну сторону, потом в другую, бросила Павлику: «Подожди меня!» – и метнулась через открытые ворота сначала к крыльцу, потом назад. Увидела яркий свет из окна, за углом, и скрылась в том направлении.
Пока она читала, Павлик переминался с ноги на ногу около скамейки.
Наконец она выбежала из ворот и, теперь уже обеими руками стискивая меховой воротник, подступила вплотную к Павлику.
– Ой, нас поймают. Я боюсь! – И уставилась на него глаза в глаза.
Павлик не знал, что сказать ей. Слегка отстранился, напомнил:
– Костя велел: ответ надо…
– Ой!.. – Вика метнула быстрый взгляд на крыльцо, потом в сторону дома, где ждал ее ответа Костя. – Подожди, ладно? Погуляй здесь! – И заговорщически показала вдоль домов. – Я сейчас!
Павлик прошел до самой речки. Глядя на огоньки в доме Ани, с трудом подавил желание перебежать на ту сторону, подняться по скользкой тропинке на косогор и постучать в окошко… Сказать, что записная книжка у него, в сохранности…
Видел от Жужлицы, как выходил на улицу Викин постоялец, закрывал ворота, потом долго ладил запоры… А когда он опять скрылся в доме, Павлик вернулся и некоторое время еще ждал у калитки, наблюдая через щелку за входной дверью. Вика выбежала без пальто, но в огромной пуховой шали, которую она придерживала у подбородка точно так же, как до этого придерживала воротник.
Павлик невольно отстранился от щели, потому что с другой стороны к ней вплотную приник яркий Викин зрачок.
– Я боюсь! – повторила она.
Павлик опять дипломатично промолчал, принимая сунутый через ту же щелку тетрадный листок.
– А ворота на замке! – тревожно шепнула ему Вика.
– Ну и что?.. – спросил Павлик.
Вопрос этот как будто успокоил ее, и она помедлила, дыша через щелку. Но когда Павлик хотел уйти, снова торопливо повторила:
– Нет! Я боюсь!.. У меня руки дрожат!
Павлик вздохнул, не зная, что сказать. Никаких инструкций по этому поводу Костя не давал.
– Я пойду…
– Ви-ка! – послышалось за ее спиной вместе со скрипом открываемой двери. Она сразу отскочила в сторону, и голос ее прозвучал, подобно короткой пулеметной очереди, уже от угла, за которым она читала письма.
– Что, мне теперь шагу ступить нельзя?! – И почти в ту же секунду громким шепотом через какую-то другую щель: – Иди вдоль забора, слышишь?! – Попом новая очередь – по направлению к дому: – Может, вы лучше свяжете меня или на веревочку посадите?!
Павлик послушно двинулся вдоль забора.
Как питекантроп стал человеком
Дома были плотно занавешены все окна – эту перемену Павлик разглядел еще с улицы. Потом он обнаружит, что Костя за его отсутствие открыл мансарду, которую Татьяна Владимировна заперла до лета на большой висячий замок, втащил туда пару табуретов, маленькую репродукцию с картины художника Врубеля «Испания», которая висела до этого внизу, расстелил на топчане постельное белье, одеяло, даже половичок разыскал где-то…
Потрескивала печь, и грелась в алюминиевой кастрюле вода на плите.
Письмо обрадовало Костю. Он принялся командовать:
– Дела наши идут, как надо, Павка! Давай здесь для начала порядочек наведем! А после у нас хозяйка будет… Ты пока около печки замети. А я с посудой расправлюсь!
И в то время, когда Павлик тщательно выскребал застрявшие между половыми досками и под железным щитом кусочки сосновой щепы, угля, попутно обнаружил здесь же одну двухкопеечную монету и несколько материных приколок, Костя, засучив рукава белой рубашки, убирал посуду, то есть рассовывал ее с глаз долой: в стол, в шкафчик, в пустое ведро, в духовку. Волосы его и широкий, с красными цветами галстук развевались при этом, делая Костю чуть-чуть похожим на репродукцию с другой картины художника Врубеля «Демон».
– Понимаешь, старик, мы с ней в кино познакомились. Гляжу, какая-то цаца подходит к человеку: «Опять на вечернем сеансе?» Это она Вике, значит. Какое ее дело?! «А что до шестнадцати лет на сеанс не допускаются – читала?» – спрашивает. Потом оказалось – ее учительница. А тут я подхожу, говорю: «А вы читали, что после шестидесяти надо дома сидеть, у телевизора?» Ей, правда, оказалось двадцать с чем-то. Но это все равно. Правила, Павка, старики выдумывают, а выполнять их заставляют нас. Чего они понимают? Люди теперь в сто раз быстрее взрослеют! Наукой доказано. Они считают, мы на их деньги живем. Нужны нам их деньги! Сами заработаем!
Разделавшись с кухонной утварью, Костя принялся за комнату, хотя здесь, как и в кухне, у Татьяны Владимировны был всегда порядок. Он выдвигал и задвигал на место мебель, снимал с этажерки альбомы, книги, опять укладывал, так что в комнате даже немножко поднялась пыль.
– Ее мать по всему городу за нами бегала! – продолжал он между делом информировать Павлика. – А тут еще нашла себе этого типа на Викину голову. Представляешь? Нигде вроде не работает… Больной! Говорит Вике: «Раньше хоть бога мы боялись…» Мы – это молодежь, значит, – пояснил Костя. – «А теперь вы ни греха, ничего…» Додумались Вику из школы встречать!.. – Костя на секунду приостановился. – Вот если бы твою Аню дома затуркали так – ты бы не выручил?
Павлик машинально потрогал в кармане записную книжку. Нет, дома у Ани было все хорошо…
– То-то! – сказал Костя, не дождавшись ответа.
– А если нас поймают?.. – осторожно поинтересовался Павлик.
– Не это главное!.. – Костя оглядел комнату и, не найдя, к чему бы еще приложить старание, удовлетворенно повторил: – Не это главное, Павка… Важно другое… Я вот все время думал о ваших инках… – Взгляд его упал на кусочек мела, когда-то принесенного Аней. – Во! – Он взял мел. – Садись! Я тебе объясню, в чем главное…
И, усадив Павлика на кушетку, он остановился в простенке между окном и дверью, где были моющиеся, кирпичного цвета обои. Задумался.
– Знаешь, Павка, почему погибли ваши инки?
Павлик не знал. И даже верил вместе с Аней, что они живы.
Простенок был тесным, и не привыкший стоять без движения Костя делал шаг то к занавешенному окну, то назад, к двери, потом опять к окну. Этой привычкой он тоже напоминал Павлику мать, Аню. Сам Павлик мог терпеливо сидеть или стоять все время, пока надо было слушать.
– Инки погибли, Павка, потому, что они, изобретя мужество, – это вы правильно угадали, – не изобрели нежности!.. Ты понял? – строго спросил Костя. – Вот! – Он провел мелом через весь простенок горизонтальную черту примерно на уровне своего плеча. – Вот за этой чертой, старик… – он ткнул в нее пальцем, – начинается человек!.. Это я сам открыл, не кто-нибудь, – заметил Костя, показывая теперь выше черты, туда, где начинался человек. – Не ростом, нет! Ростом любой дурак вытянется… Гляди! – Присев на корточки, Костя нарисовал далеко под чертой страшилище с лошадиными зубами, огромной челюстью, без шеи. С дубинкой. Такими в книжках рисуют человекообразных обезьян и волосатых предков человека. А рисовать Костя умел. – Когда, Павка, питекантроп шел с такой вот палкой против мамонта или против бронтозавра – как их там называют – ведь он тогда уже был мужественным! Но человеком еще не был! – И для наглядности Костя пристукнул ребром ладони на уровне затылка питекантропа. Далее, постепенно передвигая ладонь все выше от лошадиной головы человекообразного, Костя доказал, что питекантроп выпрямился и достиг заветной черты, когда вытащил из огня ребенка, прикрыл в бою друга, рискуя жизнью, защитил от обидчиков слабую женщину. То есть человеком он стал, когда изобрел нежность. – Понял?! – спросил Костя. И после того, как Павлик моргнул в ответ, удовлетворенно заметил: – Вот то-то!.. Нежность, ее, Павка, изобретать надо все время, если хочешь быть человеком. Увидел, маме трудно зашнуровать ботинки, – помоги ей! И ты сразу чуть-чуть придвинешься к человеку! – Костя показал на стене. – Увидел, маленьких обижают, – защити! Опять немножко поднимешься! – Он показал снова. – А если ты сам ударил слабого, девчонку, например, – сразу на десять сантиметров ушел в питекантропа! – И Костя приткнул указательным пальцем голову человекообразного сверху вниз. – Выбираться потом трудно! А уйти – это быстро. Даже не в питекантропа, а еще ниже – в поросенка можно уйти! Понял?! – Тут же, снова присев на корточки, он пририсовал у ног питекантропа маленького, с загнутым в колечко хвостом поросенка. После чего выпрямился и, положив мел на вешалку, отряхнул руки.
– Сегодня, Павка, мне этот баптист может, конечно, топором по башке трахнуть… Ну, я что-нибудь тяжеленькое тоже прихвачу… А главное, старик, вот в этом! – И Костя несколько раз, как учитель для нерадивого ученика, ткнул пальцем в стену над питекантропом.
Похищение
Укрытый Костиным пиджаком, Павлик спал на кушетке, не раздеваясь.
Костя разбудил его около одиннадцати.
В комнате стоял полумрак. Горела только одна лампочка в кухне. Это вызвало у него какое-то неприятное чувство. Может, виной тому было внезапное пробуждение, а может, озноб, охвативший его спросонок, но только дело, которое с вечера еще казалось ему довольно простым и ясным, теперь вызывало тревогу.
Наверное, Костя испытывал то же самое. Его полушепот, увеличивая напряженность, звучал торжественно, со значением:
– Я там все присмотрел, разведал! Все ей написал, как надо… Ты, Павка, на страже будешь, в секрете!.. – Павлик невольно оглядел его карманы: взял он что-нибудь тяжелое?.. Но спрашивать не стал.
– Твоя задача, старик, одна: если что-нибудь подозрительное – свисти!.. Вот. А сам сразу – дёру! Но только не домой, не прямиком, а сначала в сторону куда-нибудь, чтобы запутать! Понял?
Костя уже успел собраться, надел свое темно-коричневое, отделанное желтым искусственным мехом на воротнике и по бортам, пальто.
Чуть приоткрыв дверь, они выскользнули друг за другом на крыльцо.
Ночь цепенела в редких порывах ветра, неуютная, настороженная. Лишь кое-где за Жужлицей еще теплились одинокие окна, да почему-то все еще горел свет в доме Ани.
Павлик никогда не выходил на улицу так поздно, и все, что мог охватить глаз, показалось чужим, неприветливым, словно бы в этом застылом краю земли он очутился впервые. С вечера над головой, затянутое облаками, привычно серело бесцветное зимнее небо. Теперь, обсыпанное звездами, оно искрилось, будто в изморози… И высоко над огородами, над Жужлицей висела круглая, четко очерченная луна.
Поглядев на нее, Костя недружелюбно заметил, что выставилась она некстати. Павлик его слов не разобрал, но смысл их понял, и в душе был полностью согласен с Костей: ночь не сделалась теплее или добрее к ним от этого матового сияния над головой. Холодная луна как бы заморозила все, даже время. И тем сложнее представлялся теперь их замысел: ворваться в этот устоявшийся мир, внести в него какие-то изменения, когда все так предельно мертво кругом…
Костя неслышно щелкнул замком.
Они вышли за калитку и вдоль штакетника, прикрываясь, насколько можно, его близостью, переместились влево от дороги, чтобы за одну короткую перебежку нырнуть под укрытие сонных изб. В тени первой ограды немножко отдышались и вплотную к заборам – Костя впереди, Павлик в двух шагах за ним – двинулись вверх, по направлению к Жужлице.
У дома Вики Костя не задержался. А на подходе к пятому двору, где жила молочница бабка Васильевна, свернули в проход между оградами. И, слегка пригибаясь на открытом пространстве, они быстрым шагом пересекли огороды с кое-где разбросанными по ним фруктовыми деревьями.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24