А ему надо было повторить каждое свое движение, каждый шаг, чтобы установить, откуда летела пуля…
Вон там, из-за ограды, бесшумно появился Костя. Время словно переключилось назад на целые сутки. И двинулось опять, через те же события, в тех же ощущениях…
Когда над забором появилась чья-то фигура, он вчера оторвался от дерева и, лицом к Викиному дому, начал отступать ближе к соснам…
И едва чуть слышно затрещал забор, – а в первые мгновения это показалось тогда очень громко! – он сделал рывок… Ну да! Он развернулся почти на сто восемьдесят градусов и в одном порыве сделал движение к соснам, чтобы нырнуть в глубину бора, это было его первым и главным побуждением тогда, но что-то словно бы оттолкнуло его, пожалуй, даже испугало – неизвестность или чернота сосен, но в те короткие доли секунды он почувствовал себя зажатым опасностью, как если бы она подстерегала его не только со стороны Викиного дома, но и со стороны бора; и он все в том же рывке, совершенно импульсивно меняя направление, бросился к дороге – туда, где опасности еще не было. И вот тут почти одновременно раздались испуганный возглас и звук удара. Сначала был, конечно, возглас. Но Павлик среагировал на него лишь мысленно, потому что не угадал направления… А значит, выстрел, который хлестанул тут же, следом, если верить, что дыра на шапке от пули, а сомнений в этом у Павлика не было, мог быть сделан с крыльца дома Вики. Или… или с прямо противоположной стороны, от сосен.
Павлик возвратился к тополю, чтобы снова повторить каждое свое движение. И опять отступил от дерева. Когда в непоследовательности вчерашних событий треснул Викин забор… И, мысленно опять восстанавливая это мгновение, он теперь вновь рванулся было прочь от тополя. Но коротко глянул в сторону сосняка… и замер, холодея.
Этот неожиданный, цепенящий холод, который сначала как будто неуверенно подкрался к нему, а потом хлынул в него сразу отовсюду, и был первым его ощущением в ту минуту, когда он увидел за деревьями словно бы выросшую из глубины сосен человеческую фигуру.
Неизвестный тоже замер, как он. Даже вместе с ним, одновременно с ним. И это было второе, что осознал Павлик: будто незримая ниточка связала его с человеком в соснах – ниточка страха… Ему показалось даже, что в последний миг неизвестный разворачивался в его сторону, как он – в сторону сосен.
Проглотив испуганный возглас, а может быть, даже неслышно вскрикнув, он бросился бежать в том же направлении, в каком бежал вчера: по тропинке, что, нырнув между оградами, вела к дороге.
Потом, восстанавливая уже это, новое событие, Павлик не мог избавиться от убежденности, будто заметил, как одновременно с ним повернулся и неизвестный, чтобы раствориться в глубине бора.
«Только я сама знаю…»
До садов Павлик не добежал. Нырнул в проход между оградами за Викиным двором. Об осторожности, которой учил накануне Костя, не думал. К тому, чтобы использовать ближайшее укрытие, подхлестнуло неодолимое желание спрятаться. А кроме того, бежать до дома у него не хватило дыхания. Прижался к забору у самого выхода, чтобы видеть сразу и дорожку вдоль домов и огороды за противоположным выходом, если бы кто появился на задворках. Но не уловил никаких признаков погони.
Впрочем, теперь, когда он остановился, дыша через пересохшие губы, он уже понял, что опасность миновала его, что тот, кто был в соснах, двинулся не за ним, а в обратную сторону, к Жужлице. И трясло его теперь уже не столько от страха, сколько от изнеможения после бега.
Просматривая Анину записную книжку, он запомнил фразу «только я сама знаю, что трусиха» еще и потому, что был тоже не из отчаянных. И кроме него, об этом никто не знал. Теперь, как запоздалая реакция на чистосердечное Анино признание, к нему пришел стыд… Нет, не за то, что он бежал. За свою беспомощность перед страхом, от которого еще теперь расслабленно кружилась голова, за то, что не поборол его. А бежать он, конечно, должен был. И Костя подтвердит, что должен. Вчера ведь они, когда надо было, все трое бежали… Вдобавок, примерно с того места, где Павлик разглядел человеческую фигуру, если не от Викиного дома, и был произведен выстрел… Случайно ли человек появился там?
Как ни кошмарно завершилось это предприятие, Павлик сделал благодаря ему одно важное открытие: древний тополь за огородами – это и есть Анина секвойя, иначе не могло случиться близ него столько неожиданностей раз за разом. И что-то у Ани было связано с ним. Теперь Павлик не сомневался в этом. Хотя он вчера еще, когда в бессоннице размышлял о ее загадочной фразе, почему-то сразу представил себе этот тополь. Что могла Аня спрятать около него? Или искала? Или нашла? Или только увидела что-то?
Мрачный Викин постоялец находился в Вологде и не мог прятаться в соснах… Милиционер, что дежурил у полыньи, если бы это оказался он, вряд ли остановился бы при виде Павлика. Какой-нибудь случайный человек тоже не испугался бы. А этого остановил страх! Не любопытство и не обычная осторожность, а явное желание остаться незамеченным.
Дрожь оставила его, но по-прежнему кружилась голова, и это мешало ему сделать какие-нибудь определенные выводы. Однако само присутствие неизвестного, когда баптист вместе с Викиной матерью был в отъезде, уже снимало с будущего отчима Вики долю подозрений. Его причастность к событиям могла быть, а могла и не быть…
Павлик напрягся и даже затаил дыхание, когда вдруг понял, что именно сейчас он проверит баптиста… Он должен был сделать это сейчас и только сейчас. Вспомнилась обидная Викина фраза: «Пусть Павлик, он маленький…» И отчетливо – Анина, мудрая, как всегда: «Храбрый – это кто побарывает страх». Но не потому, что он все еще боялся кого-нибудь. Напротив, одновременно с этим новым решением к нему пришла ясность, собранность, даже какое-то внутреннее ожесточение. Аня, наверное, все-таки права, и мужество у него было. Вот только нежности он не изобрел, когда надо было защитить Аню… «Только я сама знаю…»
Неожиданности продолжаются
Вторая или третья от угла доска отошла в сторону легко, не скрипнув. Павлик не зря выслушивал и запоминал инструкцию, как проникнуть в дом. А Викина убежденность в том, что это ее владения, а не баптиста, как бы гарантировали ему и законность его нового предприятия.
Щель оказалась действительно узкой, так что Павлик с трудом протиснулся через нее во двор. Здесь, на всякий случай прикрыв за собой дыру, он почувствовал себя в безопасности.
Кирпичи аккуратной пирамидкой темнели напротив, у завалинки. Дом огибала со всех сторон неширокая цементная дорожка, поэтому ключ отыскался не на земле, как говорила Вика, а на цементе.
Чтобы сделать все наверняка, Павлик не торопился. И даже не напрягал усилий, чтобы сдерживать себя. Это разумелось как бы само собой.
На крыльцо поднимался краешком ступеней, с каждым шагом пригибаясь все ниже, потом бесшумно скользнул к двери, на минуту прижался к ней, чтобы удостовериться в тишине и безлюдье. Хотя на фоне строения его вряд ли можно было увидеть в темноте…
Английский замок в собственной двери он открывал частенько со второй, третьей попытки, а тут сразу легко, безошибочно вставил ключ и повернул его на два оборота. Дверь подалась от небольшого усилия, как будто ее смазали на этот случай, и замок за его спиной щелкнул почти неслышно.
Только здесь, в коридоре, обрадованно подумал, что, на счастье его, хозяева, отъезжая впопыхах, то ли забыли, то ли не посчитали нужным закрыть ставни. В противном случае весь его замысел – без фонаря и спичек в кармане – оказался бы заведомо безнадежным.
Правда, единственное окошко в коридоре было чем-то завешено, и Павлику пришлось долго напрягать зрение, пока перед ним вырисовался темный прямоугольник входной двери. Но он знал, что почти во всех домах через коридор надо проходить из двери в дверь.
Спрятав на дно кармана запотевший в ладони ключ, нашарил дверную скобу и решительно ступил через порог.
Сквозь занавешенные тюлем окна сюда проникало едва уловимое свечение улицы, и Павлик почувствовал себя еще уверенней.
Прямо против двери чернел круглый стол с аккуратно расставленными вокруг него стульями, налево, у стены, – платяной шкаф с зеркалом, а дальше, в левом углу, возле окна, просматривался темный квадрат телевизора. Если бы Вика вспомнила, что можно забраться и посмотреть передачи, наверное, не удержалась бы…
Открыл дверь в правую комнату. Здесь показалось еще светлее, оттого что было просторной. Железная кровать, напротив, у стены, маленький письменный стол и табурет возле двери, вешалка в углу, и больше ничего. Обстановка действовала бы даже успокаивающе, если бы не плащ или пальто на вешалке, под которым стояли сапоги, создавая иллюзию человеческой фигуры.
Больше не отвлекаясь на случайные детали, он прошагал к окну. Однако теперь, когда спасительный выход остался далеко позади, опять гулко заколотилось сердце. Но Павлик крепился…
Подоконник был сделан из неширокой доски. И все же приподнять ее, как показывала Вика, не удалось. Хотя слева, у самого стыка оконной коробки, доска заметно подавалась вверх.
Когда Павлик убедился, что ее не отжать и обеими руками, он опустился на колени и надавил плечом снизу. Протяжно скрипнув, доска изогнулась, открывая щель слева, и Павлик без труда нашарил в ней то, что Вика называла портфельчиком, но что, скорее всего, когда-то служило несессером.
Зачем-то сдерживая дыхание, Павлик опустил на место подоконник, распрямился, вставая, и, подойдя к столу, не вдруг открыл самую обыкновенную «молнию», теперь уже по-настоящему взволнованный тем, что ему предстояло обнаружить. Под руками знакомо зашелестела пачечка хрустких бумажек. Деньги. Это Павлика не интересовало. Он сразу вытащил из-под них небольшую деревянную шкатулку. Тяжесть ее могла свидетельствовать, что Павлик, а вместе с ним и Костя, и Вика на верном пути в своих предположениях. Но шкатулка оказалась обвязанной крест-накрест бечевкой, да еще в несколько рядов. Размотать ее было не так просто в темноте…
Как выход, пришло неожиданное и вместе с тем простое решение: взять шкатулку с собой. Он должен был сделать это в любом случае – какая бы ерунда ни обнаружилась у баптиста: показать находку и Косте, и Вике…
Запихав шкатулку в карман, он кое-как застегнул молнию и опять стал на коленки перед окном, чтобы приподнять служившую подоконником доску…
Позже он будет размышлять, почему не догадался оставить «портфельчик» на столе до возвращения шкатулки, а машинально проделал все процедуры с подоконником в обратном порядке… Эта ошибка стала его удачей. Потому что в момент, когда, налегая плечом на доску, он запихивал под нее несессер, за окном, слева от него, мелькнула искра, какие бывают от огонька папиросы. Павлик вскочил на ноги и прильнул к окну… Потом, ничего не разглядев, сообразил перебежать в соседнюю комнату, где был телевизор, и по дороге чуть не налетел на стол.
Искра мелькнула примерно здесь, против этого окна, и, скорее всего, там, где начинался двор Мелентьевых… Но почти к самому окну, так что летом, при желании, наверное, можно бы достать рукой, выходила крыша их гаража, блочная стена которого служила частью ограды. А сама ограда тянулась в каких-нибудь полутора-двух шагах от окон… Где он мог увидеть искру?! В проходе между заборами никого не было. Мелентьевы в отъезде… Но что огонек существовал какое-то мгновение – Павлик не сомневался.
Наконец спохватился, что в комнате баптиста он стоял на коленках, а значит, смотрел понизу… Быстро занял опять ту же позицию, и едва убедился, что крыша гаража Мелентьевых оказалась чуть выше уровня его глаз, почувствовал удовлетворение. Словно бы кто подсказал ему, но в эту минуту он готов был поклясться, что блочная стена гаража заканчивается не впритык с крышей, что там должна быть щель… И, напряженный, целую вечность вглядывался в темноту.
Искорку тлеющей папиросы он ждал… Но лишь по счастью не ударился головой о стул за спиной, невольно отпрянув от окна, когда слишком ярко в застоявшейся черноте перед ним, слишком неожиданно и близко вспыхнула зажженная чьей-то рукой спичка… Того, кому понадобилось прикурить, Павлик, при всем желании, разглядеть не мог. Загадочный курильщик стоял в гараже спиной к дому Вики. Зато Павлик увидел другого, кто находился там вместе с курильщиком и стоял напротив. Не только увидел, но в короткой вспышке огня надолго запечатлел в памяти его виноватое, даже несчастное лицо.
В гараже Мелентьевых вместе с неизвестным был Илька.
Курильщик
В спешке Павлик сбил на сторону стул и машинально поправил его, выбегая из комнаты. Мелькнула мысль, что кто-нибудь может стоять против дома, но, выскользнув на крыльцо и притворив спиной дверь, с облегчением удостоверился, что на дороге никого нет.
Ключа на место не стал класть, поскольку деревянная шкатулка лежала у него в кармане и ключ должен был понадобиться еще раз.
Сразу куда-то на второй план отодвинулись недавняя встреча близ опушки, вчерашний Викин побег, хитроумный тайник баптиста… Когда он протискивался в щель между неподатливыми горбылями, явилось необъяснимое предчувствие, будто лишь сейчас он должен ухватиться за какую-то ниточку в нагромождении многих неясностей, надо только не проморгать ее. О том, что кто-нибудь мог быть еще и в проходе, даже не подумал. Но прежде чем сосредоточить свое внимание на гараже, выглянул из прохода сначала на задворки, потом еще раз – на дорогу. Хоть в чем-то ему везло: и улица, и огороды были пустынны. Только после этого Павлик, сдернув на всякий случай белую шапку, метнулся под крышу гаража.
Он знал, что ему не дотянуться до щели между стеной и крышей, хотя земля в проходе повышалась к заборам по обе стороны дорожки. Но прильнул к шершавой стене и замер. Приглушенные голоса отдавались в гараже Мелентьевых каким-то однообразным гулким рокотом, какой бывает, если скрести ногтями по пустой бочке. Звуки долетали до него, отраженные от шиферного ската над головой, и это искажало голоса.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24