Но Павлик разбирал почти каждое слово.
Курильщик нервничал, и голос его звучал возбужденно, а голос Ильки – жалобно, со слезами, которые готовы были вот-вот прорваться. Он обращался к неизвестному, называя его ласково и непривычно для Павлика «браткой», хотя в гараже с ним был явно не тот, на чьем «Запорожце» они ездили в город. Во-первых, Николай Романович, судя по всему, не курил. А во-вторых, с какой бы стати он лез в чужой гараж, чтобы поговорить с Илькой?.. Впрочем, на раздумья времени у Павлика не было. Он весь обратился в слух, чтобы не упустить слова из чужого, кое в чем непонятного ему диалога.
«Братка… – монотонно и, видимо, уже не в первый раз повторил Илька. – Братка!.. Как же теперь, а?!»
«Что как?! Что, Илька?! – ответил курильщик. – Чего ты заладил одно и то же?! Чего?!»
Илька: «Ты это, а?! Скажи, братка, ты?»
Курильщик: «Что я?! Говори ты – не глотай!»
Илька: «Нападал ты, да? Ты хотел убить?.. Ты!» – ответил он сам себе и неожиданно в голос заплакал.
Курильщик стал утешать его. Видимо, затормошил.
«Да нет же, Илька! Слышишь?! Говорю, не я! Честное слово тебе! Ну, матерью клянусь – не я! Не было у меня оружия, Илька, слышишь?! Это тот, со мной был! А я никого не хотел убивать! Меня хотели, это да!..» – Курильщик застонал сквозь зубы, выругался.
Продолжая всхлипывать, Илька успокаивался мало-помалу.
«Сильно болит?..»
Курильщик: «А ты думаешь! Если бы ее, пулю-то, сразу вытащить… А мне еще и топать сколько пришлось!»
Илька: «Как же теперь… без врача?»
Курильщик: «Не знаю!»
Илька: «Где она у тебя?»
Курильщик: «В бедре, гадина! Это самое худшее, что в бедре!.. Ну, да ладно, – остановил он сам себя. – Об этом пусть другие думают. Ты лучше расскажи о себе. За этим я не стал бы показываться тебе… Смотри, матери не проговорись!.. Как вы там? Учишься как?»
«Тройки у меня…» – признался Илька.
Курильщик: «Чего же ты так?»
«Программа новая у нас. Знаешь, как трудно!» – пожаловался Илька.
Курильщик: «Новая… Ишь ты… А я, Илька, и старую не помню… – Он в свою очередь тоже помедлил. – Никакой у меня теперь программы…»
Илька: «А ты, братка… Говорят, если бы ты тогда все рассказал, тебе бы меньше… Тебя б освободили уже…»
Курильщик: «Молчи, Илька! В эти дела не лезь… Не вмешивайся! И никогда! Слышишь?! Крохи чужой не бери! Понял?!»
Илька: «Как же ты теперь, братка? Куда ты? Зачем ты убежал?! – В голосе его опять зазвучал надрыв. – Зачем?!»
Курильщик: «Сам не знаю, Илька… Подвернулась возможность – и рванул! Теперь одна дорога – куда ни кинь…»
Павлика обожгла мысль: а что если курильщика видела Аня?! Он многого еще не понимал. Но с первых слов было ясно, что в гараже шла речь о позавчерашнем нападении на инкассатора в поселке Зареченском. Курильщик – один из налетчиков, которому удалось уйти. И Павлик подумал: что если Аня где-нибудь случайно повстречала его? Или видела, как он забирался в гараж? А накануне решила проверить, кто здесь. Но тогда была бы ни при чем секвойя! Это разрушало пока все домыслы. В Аниной судьбе играл какую-то обязательную роль корявый тополь за огородами.
Илька неожиданно громко опять разрыдался: «Братка!..»
«Перестань, Илька! Брось! – раздраженно и вместе с тем как-то плачуще стал успокаивать курильщик. – Плюнь на все! Не твое это дело! Слышишь?! Только… – Он запнулся. – Не живи, как я, Илька! Никакого гада не слушай, когда вырастешь! Про веселую жизнь! Никакого гада…»
Илька захлебывался, пытаясь что-то сказать.
«Иди! Иди, Илька!.. – несколько раз повторил курильщик. – Тут у меня еще серьезный разговор должен… Иди!»
Павлик не слышал, как открывалась дверь гаража, потом калитка… Прижался вплотную к стене и не дышал, выжидая, пока по тропинке вдоль домов не мелькнул сгорбленный силуэт Ильки. Та же мысль, с какой он выбирался через щель со двора Вики, опять неотступно владела им: он у начала какой-то нити, следуя за которой, можно разобраться в клубке неясностей. Надо бы немедленно посоветоваться с Костей…
Но еще минуту или две-три, натянув шапку, чтобы согреться, Павлик оставался у стены. И хорошо, что не выскочил сломя голову на дорогу. А лишь глянув из-за угла, будто ударился о невидимую преграду и всем телом прянул назад… Кто-то входил через калитку во двор Мелентьевых – бесшумный, как тень.
Новое лицо
Павлик устал пугаться. Все эти новые неожиданности воспринимались им, как дополнительные проявления одного общего напряжения суток. И где начало ему, где конец – он уже не представлял. Упрекнул себя в душе за невнимательность и спешку. Почему-то казалось очень важным сейчас быть до конца рассудительным, спокойным. Ведь он слышал фразу: «У меня тут еще разговор должен…» Слова курильщика не требовалось даже истолковывать – он ждал гостя и торопился выпроводить Ильку.
Ночь лежала густая, ровная, будто пришла она уже давным-давно, хотя было еще, наверное, около девяти часов. Темь в проходе и над головой казалась теперь спасительной.
Павлик продрог, пока стоял без шапки, но едва напрягся, чтобы не упустить ни слова из новой беседы, как дрожь опять отступила.
Все звуки со стороны города сливались в один, непонятно мелодичный и далекий-далекий.
Послышались три едва уловимых стука в дверь гаража. И почти вслед за этим – голос вошедшего, раздраженный, властный:
«Не бросай окурков! Наделаешь тут…»
«Ты хоть поздоровался бы», – отозвался курильщик.
«Хвостов вчера не было?» – вместо ответа спросил неизвестный.
«Не учи ученого…» – вяло вздохнул курильщик. Он опять зажег спичку, и под шиферной крышей гаража блеснул короткий желтоватый всполох. – «Трусишь?» – насмешливо поинтересовался курильщик. Разговаривал он с придыханием, причину которого Павлик сначала не мог понять, потом догадался: из-за раны.
«Трусить надо тебе! – зло ответил неизвестный. – Мне трусить нечего. Но и голову терять я не собираюсь! В дочки-матери играешься? Повзрослеть пора, не мальчик!»
Если бы Павлик не слышал до этого, как изменился в гараже голос Ильки, теперь подумал бы, что голос неизвестного знаком ему. Даже в своих резких, командных нотках. Но при этом он совершенно не представлял, кто бы мог говорить в таком тоне. А из опыта знал, что в пустых помещениях даже собственный голос меняется и звучит, как чужой…
Раздумывая об этом, спохватился: мимо прохода – ни со стороны улицы, ни по задворкам – никто не проходил. А неизвестный скользнул во двор Мелентьевых без шапки, в одной телогрейке, это Павлик успел заметить, когда на мгновение высунулся из прохода… Но дальше, в сторону садов, был только один дом – сторожа Алексея Кузьмича, с личностью которого никак не вязался этот властный голос.
«А ты уже запамятовал, как был мальчиком? – опять насмешливо поинтересовался курильщик в ответ на замечание гостя. И неожиданно выкрикнул: – Хватит! Было время – вы командовали! Вы командовали, а я сидел!»
«Ну и чего ты ерепенишься? Чего хочешь?»
«Командовать! – ответил курильщик. – Теперь я буду командовать!»
«Дурак…» – равнодушно отозвался на это неизвестный.
«Или что я – не заслужил?!»
«Заслужил – никто не говорит! – Гость шумно вздохнул. И неожиданно льстиво добавил: – На суде ты держался молодцом!»
«А проку мне что?!» – не дал договорить курильщик.
Неизвестный опять раздраженно повысил голос:
«Не все сразу! Будет и прок! Я настоящих друзей не оставляю!»
В ответе курильщика мелькнуло какое-то новое для Павлика имя или прозвище, похожее на то, какое упоминали бабки возле Жужлицы:
«Вы с Гурзиком эти годы как сыр в масле катались! А я за вас…»
«Ну, ладно! – оборвал неизвестный. – Будем говорить с деле?»
«Давай о деле!» – в тон ему ответил курильщик.
«Ровно в одиннадцать, понял?! Как передавал тебе. Хата, врач – все будет».
«Что-то уж сразу благо такое… – подозрительно заговорил курильщик. – И хата, и врач…»
«Я тебе сказал: ни я, ни Гурзик не забываем своих!»
«А что милиция, не наведывалась?»
Неизвестный какое-то время думал.
«Кореш твой – наповал, так что свидетелей нет… Где ты нашел этого парня?.. Здешний?»
«Нет, кишиневский… не боись…» – проворчал курильщик.
Неизвестный опять шумно вздохнул.
«Все же, раз объявился возле дома, затевать ничего не надо было!»
«А жить, жрать на что?!»
«Деньги – не проблема!»
«И много их у тебя?» – поинтересовался курильщик.
«Хватает!» – не восприняв иронии, ответил неизвестный.
«Переквалифицировался?»
«Считай, что да», – согласился неизвестный.
«Ну а у меня другой квалификации нет! Я по старинке!»
«Ну и дурак, – повторил неизвестный. – Таких нынче плевком убивают!»
«Может, теперь даже откажетесь вместе с Гурзиком?! Скажете, не такими же ворами были?!»
Неизвестный ответил, едва сдерживая ярость:
«С тех пор все настоящие воры поумнели! Только дураки работают по старинке!»
«Работает кто как может!» – разозлился курильщик.
«Дело другое, – согласился неизвестный. – И давай лучше о главном. Пушку себе оставишь?»
«А то тебе отдам!» – огрызнулся, еще не остыв, курильщик.
«Зачем? Мне она не нужна. Гляди только здесь не оставь!»
Павлик пытался представить себе сцену в гараже Мелентьевых, но лица собеседников получались расплывчатыми.
«Может, вы меня подальше от моих денег хотите?»
«Деньги твои не пропадут!»
«Я хочу иметь их в руках!» – с надрывом воскликнул курильщик.
«Идиот ты, или еще кто? – неизвестный потерял выдержку. – Ведь сам знаешь, что без Гурзика я ничего не могу! Откуда я знаю, где он притырил?! Ведь не мне ж ты их притащил, а Гурзику! Теперь жди!»
«У вас как по заказу… – проворчал, успокаиваясь, курильщик. – Чокнуться в тот момент, когда деньги на руках… Или от радости?»
«Не знаю! – все так же раздраженно ответил неизвестный. – Его уже схватило, видно, когда я пришел… А тут увидел этого – и шарахнул! Знаешь, сколько я повозился?! Теперь с вами обоими возись…»
Павлик напрягся. Что-то подсказывало ему, что речь идет о вчерашних событиях. Кого увидел Гурзик, когда «шарахнул»? Его, Павлика?.. Тогда понятно, что значит «шарахнул». Но кто он, этот Гурзик? Баптист? Скорее всего – да! Потому что неизвестный сказал: надо ждать Гурзика. То есть его нет сейчас…
Все прочее, однако, не вносило ни малейшей ясности в догадки Павлика, даже опровергало их. Почему ни словом не была упомянута Аня? Гурзик увидел «этого», а не «эту», как сказал неизвестный…
«Если вы надумаете прикарманить мои деньги… – делая выразительные паузы между словами, угрожающе проговорил курильщик. – Больно уж складно все… Мешки Гурзик брал в норме, потом вдруг…»
«И что ты считаешь?!» – не дав ему договорить, процедил сквозь зубы, как прошипел, неизвестный.
«То, что Гурзик не балерина – пугаться ночью!»
«Говорят тебе: с перепою был! Ну?!»
«Ну и ну…» – хладнокровно отозвался курильщик.
«Идиот…» – в который уже раз вяло обругал его неизвестный.
Курильщик не обратил внимания на его реплику.
«Если вы надумаете что-нибудь, предупреждаю: всех выложу! Больше я не буду сидеть за вас… Вот вы где у меня!»
Опять загадка
Выглянуть из прохода, чтобы проследить за неизвестным, когда тот направился к выходу, Павлик не решился. Выждав еще несколько минут, он перебежал вдоль оград к своему дому, неслушными руками отомкнул дверь и, запершись на все засовы, как это делала Татьяна Владимировна, некоторое время прислушивался к тишине на улице.
Потом вошел в комнату, медленно размотал шарф… Вне домашних стен, когда при необходимости можно было куда-то бежать, кого-то звать на помощь, он испытывал на этот раз бо?льшую уверенность, чем здесь, в одиночестве, запертый со всех сторон.
Деревянный ящичек, обвязанный желтоватым капроновым шнуром, какой продают в магазине «Рыболов-спортсмен», был очень красиво отполирован под черное дерево, с крохотным бронзовым крючочком и легким резным орнаментом на крышке. Павлик заколебался. Ждать Костю и Вику? А может оказаться, ей не надо знать о содержимом этой черной шкатулки. Может, Костя даже решит не говорить ей, что тайник баптиста проверен…
Впрочем, этими несложными доводами Павлик лишь заранее оправдывал себя, твердо уверенный, что откроет шкатулку сейчас, немедленно, чтобы хоть на шаг приблизиться к разгадке множества опутавших его тайн.
Тщательно изучил обмотку. Шнур восемь раз охватывал шкатулку по ее длине, затем, после узелка, еще девять раз – поперек и заканчивался двойным узлом на ребре, под крючочком. Шкатулка обвязывалась не как попало, не в спешке, а очень аккуратно, даже любовно: рядок к рядку…
Глянув еще раз на дверь, на окна, Павлик минуту-другую вслушивался в непонятные шорохи, что всегда наполняют ночную тишину, потом распустил нижний узел и уже без колебаний принялся торопливо разматывать шнур, чтобы до прихода Кости и Вики хоть одна тайна перестала быть тайной… Тяжесть придавал шкатулке ее собственный вес – дерево, из которого она была сделана. Откинув крышку, Павлик несколько даже растерялся, не обнаружив того, что искал. В шкатулке разбухшей на глазах стопкой лежали облигации трехпроцентного займа, каких две штуки было у Татьяны Владимировны.
Павлик недоуменно извлек всю пачку. Под ней ничего не оказалось. Машинально отметил, что облигации приобретались не сразу: тут были и новенькие, хрустящие, как только что отпечатанные, и совершенно затертые по чьим-то карманам. Всего тридцать шесть облигаций. А Татьяна Владимировна надеялась выиграть на две…
Все вдруг стало еще более непонятным, хотя Павлик и угадывал какую-то смутную взаимосвязь между разрозненными открытиями минувших суток. Но связь эта никак не выявлялась.
Он сидел у стола и долго без мысли глядел на пачку облигаций перед собой.
Легкий стук в дверь вывел Павлика из оцепенения. Он сгреб со стола облигации, шкатулку, шнур и благоразумно оттащил их в кухню. Кажется, это был теперь единственный уголок в доме, который предоставила в их с Костей полное распоряжение Вика.
Они вернулись из города в разном настроении: Вика была предельно оживлена и радостна, Костя – немножко озабочен чем-то. Принесли в двух сетках продукты, которые Вика начала тут же демонстрировать Павлику, чтобы порадовать и его тоже.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24