Выходит, она помнила его вкусы, хотя с тех пор они сильно изменились. Но Мэтт предпочел промолчать.
Себе она налила того же. Усевшись на диван напротив него, Салли со вздохом поднесла бокал к губам. Возникла неловкость, но вскоре мартини сделал свое дело. Как и следовало ожидать, не прошло и нескольких минут, как их снова потянуло друг к другу. Вернее, так решила Салли, потому что Мэтт не чувствовал ничего. Он пока еще не понял, что произошло, – просто того, что он так боялся, не случилось, и с души у него словно камень свалился.
– Почему ты так и не женился снова? – спросила Салли, поболтав оливки в бокале.
– Ты меня вылечила, – с улыбкой бросил в ответ Мэтт, откровенно любуясь ее ногами. Они были все так же хороши, что и десять лет назад, а короткая юбка давала ему полную возможность вдоволь налюбоваться ими. – Все годы я жил настоящим затворником, знаешь ли. Бежал от людей… и рисовал…
Сказал он это так, чтобы она ни в коем случае не почувствовала, что в его затворничестве виновата только она. Нет, Мэтт нисколько не жалел об этом. Он успел полюбить свою жизнь и ничуть не стремился расстаться с ней. А уж если начистоту, то теперь она нравилась ему куда больше, чем та, прежняя, когда вместе с ним жила Салли.
– Но как ты мог?! – нахмурилась она.
– Честно говоря, меня это полностью устраивает. Я добился всего, чего хотел, и мне нет нужды кому-то что-то доказывать, потому что я и так уже все доказал – себе самому. Живу на берегу океана, рисую детей… собак…
Вспомнив о Пип, Мэтт улыбнулся про себя. Почти сразу же перед его мысленным взором встало лицо Офелии. И почему-то сейчас она показалась ему намного привлекательнее его бывшей жены. Вернее, они обе были очень красивы, но каждая по-своему.
– Тебе нужно снова начать жить, Мэтт, – мягко сказала Салли. – Ты никогда не думал о том, чтобы вернуться в Нью-Йорк?
Что касается Салли, то она уже думала об этом. Сама она так и не смогла полюбить Новую Зеландию, а от Окленда ее просто тошнило. Ну а теперь она свободна и может поступать, как ей заблагорассудится.
– Никогда! – честно ответил он. – С этим покончено – навсегда.
Достаточно ему было только подумать об Офелии, и колдовские путы, мягко опутавшие его волю благодаря чарам Салли, развеялись как дым.
– А как насчет Парижа? Или Лондона?
– Может быть. Но не теперь. Когда я устану жить Робинзоном Крузо, тогда разве что… Но до этого еще далеко. А сейчас, когда Роберт будет еще четыре года учиться в двух шагах от моей халупы, меня и пинками не выгонишь в Европу.
Ванесса говорила, что года через два собирается поступать в Беркли. Вот и еще одна причина никуда не ехать. Мэтту хотелось находиться рядом с детьми. Слишком долго он не видел их – и сейчас намеревался насладиться каждой минутой, чтобы быть вместе с ними.
– Удивляюсь, как тебе все еще не надоело! Жизнь отшельника, я хочу сказать. Как вспомнишь, каким ты был раньше – веселым, сумасбродным…
И к тому же владельцем крупнейшего нью-йоркского рекламного агентства, у которого от клиентов просто отбоя не было. Им с Салли приходилось арендовать то дома, то яхты, то самолеты, чтобы не давать клиентам скучать. Вспомнив об этом, Мэтт грустно усмехнулся – теперь все казалось ему такой суетой!
– Наверное, я повзрослел. Знаешь, такое случается.
– Ну, во всяком случае, ты нисколько не постарел, – игриво заметила Салли.
Наверное, Салли решила прибегнуть к другой тактике, раз предыдущая не сработала, подумал Мэтт. Уж ее-то никак нельзя представить живущей на берегу в покосившейся от времени и ветра лачуге! Салли бы скорее повесилась, чем решилась на такое.
– Однако я чувствую себя старым, дорогая. Но все равно – спасибо за комплимент. Кстати, ты тоже.
Салли даже похорошела с тех пор, а легкая полнота ей шла, придавая изящной фигуре некоторую пикантность. Раньше, насколько помнил Мэтт, она была, что называется, кожа да кости, хотя ему это тоже нравилось.
– Ну и какие же у тебя теперь планы? – с интересом спросил он.
– Пока не знаю. Думаю. Еще не могу прийти в себя от шока… – Салли совсем не походила на убитую горем вдову. Впрочем, и неудивительно – какое уж тут горе? Скорее она походила на узника, обретшего наконец свободу. В отличие от Офелии, невольно добавил он, которая искренне оплакивала погибшего мужа. Между этими двумя женщинами лежала пропасть. – Подумываю о том, чтобы вернуться в Нью-Йорк. – Салли бросила на него смущенный взгляд. – Ты, наверное, решишь, что я сумасшедшая, но иной раз я думаю даже, а вдруг… – Взгляды их встретились, и в комнате повисло молчание. Салли не договорила. Впрочем, Мэтт и так догадался. Он хорошо се знал. Да, все дело в том, что он знал ее слишком хорошо.
– Послушай, если я даже соглашусь поехать с тобой, попробовать начать все сначала… словно и не было всех этих лет… Боже милостивый, что за бред?! – с нарочито-печальной улыбкой Мэтт поднял на нее глаза и внутренне возликовал, когда она кивнула в ответ. Выходит, он угадал. Впрочем, он всегда знал, что у нее на уме. И куда чаще, чем она думала. – Проблема в том… видишь ли, ведь все долгие десять лет я мечтал именно об этом! Но ты была далеко, твоим мужем стал Хэмиш, и надежды для нас не было. А сейчас, когда его уже нет, когда ты сама предлагаешь мне вернуться… забавно, знаешь ли, но мне почему-то не хочется. Наверное, все перегорело… Странно, ты так же красива, как и раньше, вернее, еще красивее… может, еще пара мартини, и я бы затащил тебя в постель и решил бы, что умер и попал на небеса… Ну а что потом? Ты – это ты, а я – это я, а стало быть, и все причины, по которым наш с тобой брак когда-то распался, остались при нас. Я опять стану тебя бесить… для чего? Ну а если честно, то как бы я ни любил тебя, Салли, я бы скорее умер, чем согласился вернуться к тебе. Понимаешь… цена слишком уж высока. Я хочу, чтобы рядом была женщина, которая бы меня любила. А ты… не уверен, что ты вообще когда-нибудь меня любила. Любить – это ведь не только брать, но и отдавать, а ты этого никогда не умела. Поэтому в следующий раз я… словом, мне тоже хочется не только любить, но и быть любимым.
Не успели его слова сорваться с языка, как Мэтт вдруг почувствовал себя неожиданно легко. Слава Богу, он набрался решимости и высказал все. Забавно, однако, – после стольких лет ему выпал шанс, о котором он мог только мечтать, а он отказался. Мэтта охватило ликование – восхитительное чувство вновь обретенной свободы переполняло его, и даже легкий привкус горечи и разочарования не мог испортить сладость сознания одержанной победы.
– Ты всегда был романтиком, – обиженно фыркнула Салли. Впрочем, неудивительно – она давно уже привыкла получать все, что ей хочется.
– А ты нет, – с улыбкой бросил Мэтт. – Может быть, именно в этом все и дело. Ты всегда старалась выбить из меня «романтическую дурь», а я верил в нее и верю до сих пор. Как для тебя все просто! Не успела схоронить одного мужа и уже ринулась эксгумировать другого! А уж если вспомнить, как ты отлучила меня от собственных детей! Господи, да ведь ты едва не прикончила меня! Зато теперь я свободен и счастлив, что это так!
– Ты всегда был чокнутым, – рассмеялась Салли. Мэтт не стал с ней спорить – он-то хорошо знал, что сделал именно то, что нужно, может быть, в первый раз в жизни. – Ну ладно, а как насчет того, чтобы просто поразвлечься немного?
Мэтт догадался, что в надежде добиться своего Салли метнула на кон свой последний козырь, и почувствовал внезапную жалость к этой женщине.
– Глупо… и к тому же потом нам будет совестно смотреть в глаза друг другу, – спокойно проговорил он. – А после что? Ты думала об этом? Наверное, нет. А вот я думал. Потом у тебя опять появится кто-то еще. И что тогда делать мне? Снова биться головой об стену? Извини, дорогая, что-то не хочется. Нет, спать с тобой – все равно что пытаться приручить акулу: то ли приручишь, то ли нет, а руки лишишься точно. А я, знаешь ли, вовсе не горю желанием снова зализывать раны.
– И что теперь? – Салли плеснула себе в бокал мартини. Вид у нее был взбешенный. Мэтт усмехнулся – она налила уже третий бокал. А сам он, едва сделав глоток, отставил бокал в сторону. Наверное, постарел, хмыкнул он про себя. Во всяком случае, мартини уже не доставлял ему такого наслаждения, как прежде.
– Теперь? Теперь мы поступим, в точности как ты хотела: пожмем друг другу руки и расстанемся друзьями. Ты отправишься в Нью-Йорк, а потом отыщешь себе нового мужа, переедешь в Париж или Лондон, а может, в Палм-Бич и станешь растить детей. И в следующий раз мы с тобой встретимся на свадьбе у Ванессы и Роберта. – Это было как раз то, о чем мечтал Мэтт.
– А как же ты? – зло прищурилась Салли. – Неужто так и останешься отшельником?
– Почему бы и нет? Словно старое дерево, пущу корни и стану наслаждаться жизнью вместе с теми, кто придет посидеть в тени моих ветвей, насладиться покоем и тишиной. Знаешь, в такой жизни есть свои прелести.
«Только не для тебя, моя дорогая», – усмехнулся про себя Мэтт. Подобную жизнь Салли презрительно именовала «преснятиной». Она жить не могла без волнений, а если их не было, то ничтоже сумняшеся создавала их сама.
– Послушай, ты ведь не такой уж старый, чтобы так думать. Господи, да ведь тебе всего только сорок четыре! Хэмишу стукнуло сорок два, когда он умер. А рядом с тобой он казался почти мальчишкой.
– Вот-вот… и теперь его нет в живых. Так что, может, тихая жизнь не так уж плоха, как тебе кажется? Ну, как бы там ни было, с этого дня наши с тобой пути разойдутся. И слава Богу, иначе я доведу себя до психушки, а ты, чего доброго, просто прикончишь меня. Перспектива не из приятных, верно?
– У тебя кто-то есть?
– Может быть, дорогая, может быть. Но тебя это не касается. Если бы я любил тебя, то бросил бы все и последовал за тобой на другой конец света. Ты ведь меня знаешь, Салли. Вот такой уж я романтический дурак, хоть и старый. Проблема в том, что я тебя не люблю. Раньше думал, что любил, а вот увидел тебя и понял – нет. Все перегорело. Все-таки десять лет прошло. Я и сам не заметил, как это случилось. Осталась только любовь к детям, какие-то старые воспоминания и больше ничего. Может быть, где-то в глубине души я все еще люблю тебя… но не настолько, чтобы простить то, что ты сделала.
Мэтт встал, поцеловал ее в макушку и молча двинулся к двери. Салли не шелохнулась, не пыталась его остановить – только смотрела ему вслед. Все-таки она хорошо его знала. И понимала, что это конец. Раз Мэтт сказал, так и будет. Так было всегда, и так будет впредь. Уже перед самой дверью Мэтт обернулся.
– Пока, Салли, – бросил он. В душе его царило ликование. Мэтт едва удерживался, чтобы не пуститься в пляс. – Желаю удачи.
– Ненавижу тебя! – выплюнула она ему вслед. Голова у нее кружилась от выпитого мартини. Еще мгновение, и она услышала, как хлопнула дверь.
Но в ушах Мэтта этот звук означал свободу. То, что мучило его столько лет, осталось наконец позади.
Глава 25
В сочельник Офелия с Пип пригласили Мэтта к себе на обед – назавтра наступало Рождество, и Пип заранее облизывалась, предвкушая подарки. Они вместе нарядили елку, а Офелия настояла на том, чтобы собственноручно зажарить утку, уверяя, что это старинная французская традиция. Пип, люто ненавидевшая утку, с большим удовольствием предпочла бы обычный гамбургер, но Офелия твердо стояла на своем – в этом году у них будет самое настоящее Рождество! Хотя бы ради Мэтта. С тайной радостью она отметила, что давно уже не видела его таким умиротворенным и счастливым.
В последнее время оба были слишком заняты, и им никак не удавалось толком поговорить. Мэтт и словом не обмолвился Офелии о свидании с Салли, так и не решив, стоит ли ей рассказывать о его разговоре с ней. Все, что случилось между ним и Салли, он считал слишком личным, чтобы это обсуждать, тем более с Офелией. Во всяком случае, пока он был не готов. Но как бы там ни было, Мэтт чувствовал себя так, словно перед ним наконец рухнули стены тюрьмы. Он весь сиял, и Офелия хотя и не знала, в чем дело, однако догадывалась, что что-то произошло.
Они заранее договорились вечером обменяться подарками, но Пип уже с самого обеда не находила себе места. Притащив свой подарок, она торжественно вручила его Мэтту, а потом накинулась на него, когда он поклялся, что откроет сверток только на Рождество.
– Нет! Сейчас! – Казалось, Пип снова превратилась в ребенка – от нетерпения она даже топала ногой. Глаза ее сияли. Затаив дыхание, она смотрела, как Мэтт осторожно разворачивает бумагу. Но вот бумага упала на пол, и Мэтт радостно захохотал. В руках он держал пару мужских тапочек – пушистых и желтых, словно огромные цыплята. Мэтт незамедлительно всунул в них ноги и радостно объявил, что тапочки пришлись впору.
– Какая прелесть! – восторженно вздохнул он, не отрывая от них взгляда. И крепко обнял Пип. – Просто чудо до чего хороши. Приедете ко мне на озеро Тахо – будем ходить в них все трое. Только смотрите, не забудьте прихватить свои, идет?
Мэтт так и просидел в них весь обед. Пип торжественно пообещала уложить тапки прямо сегодня. И тут же онемела от восторга, когда Мэтт преподнес ей новенький, сверкающий велосипед. Взгромоздившись на нее, Пип стрелой пронеслась из столовой в гостиную, едва не сбив по дороге елку, и вылетела из дома, крикнув, что покатается немного, пока мать занята уткой.
– Ну а вы как – готовы получить свой подарок? – лукаво спросил Мэтт у Офелии, когда они, уютно устроившись в гостиной, маленькими глотками потягивали белое вино. Мэтт немного робел, считая идею довольно-таки рискованной. И все-таки очень переживал, не обидится ли она. Он даже думал, не отказаться ли ему от этой идеи, но в Конце концов убедил-таки себя, что Офелия обрадуется.
Офелия молча кивнула. Пип все еще не вернулась, и сейчас Мэтт даже обрадовался, что они остались наедине. Помявшись, он протянул ей сверток. Офелия сделала большие глаза. Что там может быть? Большая плоская коробка… Офелия встряхнула ее… нет, не гремит.
– Что это? – спросила она, нетерпеливо разворачивая бумагу.
– Увидите, – загадочно блеснув глазами, ответил Мэтт.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51