Это ее грех, и он останется с ней навсегда.
– Вам пришлось тяжело. И я имею в виду не только эту трагедию. Наверное, нелегко мириться с мыслью, что вам дважды удалось спасти мальчику жизнь только для того, чтобы потерять его навсегда.
– Это судьба, – чуть слышно прошептала она. – И мы все – только игрушки судьбы. Тут уж ничего не изменишь. Слава Богу, что хоть Пип осталась дома, – добавила она, хотя речь о ней не шла. Тед отказывался взять с собой Чеда, мальчик безумно раздражал его. Да и Чед не особенно хотел лететь с отцом. Правда, потом, после долгих уговоров, они все-таки согласились. Но Теду и в голову бы никогда не пришло взять с собой дочь. По его мнению, она еще слишком мала. Тед едва ли вообще замечал Пип. Раньше, когда они были бедны, он часто возился с малышкой, но теперь стал слишком занят, чтобы уделять ей внимание. По сравнению с тем, что случилось, думала Офелия, самым лучшим было бы, если бы в тот роковой день они летели все вместе.
– А вы хотели бы работать с психически неполноценными детьми? – мягко спросил Мэтт, стараясь отвлечь Офелию от грустных мыслей. И тут же пожалел об этом.
– Не знаю, – ответила Офелия, не отрывая взгляда от океана. Пальцы ее зарылись в песок. – Видите ли, я ведь столько лет подряд ухаживала за Чедом, а это, поверьте, нелегко. С другой стороны, возможно, я бы с радостью помогала таким, как он. Да и вообще неплохо хоть что-то делать. Но с другой стороны, снова бороться… Нет, с этим покончено, по крайней мерс для меня. Знаю, что звучит эгоистично, но зато это правда.
Казалось, она живет в каком-то другом мире. Мэтт видел перед собой умудренную жизнью, но глубоко страдающую женщину. Впрочем, учитывая, что ей пришлось пережить, это неудивительно, мрачно решил Мэтт.
Он мог только сочувствовать ей и еще больше Пип. Ей тоже пришлось несладко, а ведь она совсем еще малышка, с горечью подумал он.
– Возможно, вы правы. Наверное, после всего вам действительно стоило бы заняться чем-нибудь повеселее. Вы хотели бы работать с детьми? К примеру, с теми, кто убегает из дому, или с сиротами? Тут, по-моему, можно сделать немало добра.
– Что ж, думаю, это было бы интересно. Уму непостижимо, сколько на улицах бездомных, и не только здесь, а даже во Франции. По-моему, это во всем мире уже стало проблемой.
Они еще какое-то время говорили о бездомных, даже принялись обсуждать, что служит тому причиной. В конце концов оба пришли к выводу, что это есть и остается проблемой, по крайней мере на данный момент. Им было легко и интересно друг с другом. К тому же разговор касался более серьезных вещей, чем те, которые они обсуждали с Пип, пока Мэтт учил ее рисовать. И мать, и дочь одинаково были ему приятны, и Мэтт порадовался, что их жизненные пути пересеклись и они узнали друг друга.
Вскоре Офелия, сказав, что ей пора возвращаться, засобиралась домой. Мэтт попросил ее передать привет Пип. И вдруг ей в голову пришла неожиданная мысль.
– А почему бы вам не сделать это самому? – Она улыбнулась.
Ей было приятно разговаривать с ним, и она нисколько не жалела, что рассказала Мэтту о Чеде. Мэтт нравился ей, а Пип и вовсе успела привязаться к нему. И Офелии почему-то казалось очень важным, чтобы он знал, как мужественно все это время держалась ее девочка, через какие нелегкие испытания ей пришлось пройти и как много она потеряла. Впрочем, насколько она могла судить, Мэтту в жизни тоже пришлось нелегко. В конце концов, на ком из нас жизнь не оставила своих отметин? Кто может похвастаться, что у него в душе нет кровоточащих ран, о которых так трудно, а подчас и невозможно забыть? Жестокая штука – жизнь, порой она не щадит и детей, даже таких, как Пип. Офелия утешала себя, что испытания закалили Пип, возможно, сделав ее добрее. О том, что они сделали с ней самой, думать почему-то не хотелось. Шрамы на чьей-то душе – все равно шрамы, как их ни назови. Пройдя через горнило страданий, кто-то становится чище и лучше, а кто-то ломается. В этом и состоит жизнь. И горькая правда в том, что шрамы в душе есть у каждого. Жизнь – всегда реальность. А если любишь кого-то, не важно кого, то с реальностью приходится считаться.
– Я позвоню Пип, – пообещал Мэтт. Ему было безумно стыдно, что он не позвонил ей до сих пор. Но он боялся, что Офелия сочтет его навязчивым.
– А почему бы вам сегодня не прийти к нам пообедать? Конечно, готовлю я ужасно, но Пип будет страшно рада, да и я тоже.
За многие годы он уже не радовался так, как сейчас. Лицо Мэтта просияло.
– С удовольствием. Надеюсь, это не доставит вам особых хлопот.
– Напротив. Мы будем очень рады. Сказать по правде, думаю, лучше не стоит говорить заранее о вашем приходе Пип. Пусть это станет для нее сюрпризом, хорошо? В семь часов вам подойдет?
Приглашение было искренним и радушным – чувствовалось, что оно идет от чистого сердца. Так же как и Пип, Офелии нравилось разговаривать с ним.
– Чудесно. Может быть, что-нибудь захватить? Карандаши, например? Или ластик?
Офелия рассмеялась, но сам Мэтт считал, что это не такая уж плохая идея.
– Главное, чтобы вы сами пришли. Пип будет счастлива.
Мэтт не решился ответить, что и он тоже, но это вертелось у него на языке. Впервые за много лет он радовался как мальчишка. Он уже успел полюбить их обеих. И мать, и дочь оказались на редкость приятными. Им обеим пришлось немало выстрадать, и печать пережитой трагедии еще лежала на их лицах. С каждым днем Мэтт узнавал их все лучше и с каждым днем испытывал все большее уважение к ним обеим. А то, что она рассказала о своем сыне… Господи, такого никому не пожелаешь.
– Тогда до вечера, – с улыбкой бросил Мэтт.
Помахав ему на прощание рукой, Офелия зашагала к дому. А он смотрел ей вслед, снова удивляясь, до чего она похожа на Пип.
Глава 7
Пип валялась на диване. Подложив под ногу подушку, она с самым несчастным видом разглядывала ее. И тут в дверь позвонили. Нимало не сомневаясь, кто пришел, Офелия побежала открывать. На пороге в свитере с высоким воротником и джинсах, с бутылкой вина под мышкой стоял Мэтт. Офелия встретила его радостной улыбкой. Потом приложила палец к губам и кивком указала на диван. Понимающе ухмыльнувшись, он направился в гостиную. Увидев на пороге Мэтта, Пип с восторженным воплем сорвалась с дивана и, прыгая на одной ноге, кинулась ему навстречу.
– Мэтт! – Удивленная и обрадованная, она переводила взгляд с него на довольно улыбавшуюся мать и ничего не понимала. – Но… как это?
– Мы с твоей мамой сегодня столкнулись на пляже, и она была так добра, что пригласила меня пообедать с вами. Как твоя нога?
– Ужасно! Дурацкая нога! Как я от нее устала! Мне так жаль, что я не могу больше рисовать вместе с вами!
За это время Пип сделала множество набросков, но и они уже успели ей надоесть. Она скучала и злилась, ей казалось, что с каждым днем она рисует все хуже. Да вот хотя бы сегодня – она так и не сумела правильно нарисовать Муссу задние лапы.
– Я снова тебе покажу, – пообещал Мэтт, когда Пип поведала ему о своем горе. Он протянул ей альбом для рисования и коробку карандашей, которую накануне обнаружил в своем столе. Пип в полном восхищении разглядывала и то и другое.
Пока они болтали, Офелия накрыла на стол, а потом открыла бутылку очень неплохого французского вина. Пила она мало и редко, но это вино она любила – наверное, потому, что оно напоминало ей о Франции.
Поставив в духовку цыпленка, Офелия приготовила спаржу с канадским рисом, а к нему – голландский соус. Учитывая, что за весь год она не готовила ничего сложнее сандвичей, у нее получился настоящий кулинарный шедевр. Офелия даже не ожидала, что обычная готовка может доставлять такое удовольствие.
Но на Мэтта ее изыски явно произвели впечатление. На лице у него появилось выражение почтительного восхищения, а Пип, ахнув, захлопала в ладоши.
– Как?! Никакой замороженной пиццы?!
– Пип, умоляю тебя! Тебе вздумалось вытащить на свет Божий все мои тайны? – улыбнулась Офелия.
– Ничего страшного. Диета, на которой я сижу, тоже в основном состоит из пиццы да пакетного супа, – хмыкнул Мэтт. Сегодня он выглядел ухоженным и еще более симпатичным, чем всегда. Офелии был приятен слабый запах мужской туалетной воды. От него веяло здоровьем и свежестью, и к тому же он казался на удивление реальным. К приходу Мэтта Офелия причесалась и даже принарядилась в элегантный пуловер из черного кашемира и джинсы. Косметикой она вот уже почти год как не пользовалась, не стала краситься и теперь. В конце концов, она ведь в трауре. Но сейчас Офелия вдруг чуть ли не в первый раз за все время пожалела, что не подкрасила губы. Помады у нее не было – вся косметика осталась дома, валялась где-то в ящике стола. До сегодняшнего вечера Офелия даже не вспоминала о ней. Нет, нет, ей и в голову не приходило кокетничать с Мэттом, просто приятно вновь ощутить себя женщиной. За последний год она превратилась в зомби, но сейчас вдруг почувствовала, что вновь пробуждается к жизни.
За обедом все трос непринужденно болтали. Сначала о Париже, об искусстве, потом разговор перешел на школу, и Пип объявила, что ничуть не скучает по ней. Пип должно скоро исполниться двенадцать. Впереди ее ждал седьмой класс. Когда-то она имела множество друзей, но сейчас, заявила Пип, она чувствует себя среди них этакой белой вороной. У большинства ее приятелей родители разведены, и ни один из них не знал, что значит потерять отца. Пип неприятно осознавать, что кто-то из них станет ее жалеть, а она ничуть не сомневалась в этом. Она заявила, что ей, мол, противно даже думать, что все они будут «милы» с ней, потому как от этого ей, дескать, грустно. Она вовсе не хочет чувствовать, что она какая-то особенная. Но Мэтт понимал, что тут уж ничего не поделаешь.
– Я ведь даже не смогу пойти на традиционный обед «папа-с-дочкой»! – жалобно протянула она. – Просто не с кем! – Офелия тоже уже ломала над этим голову, но так и не смогла ничего придумать. В прошлый раз, когда отец отказался пойти, Пип взяла вместо него Чеда. А в этом году ей некого пригласить…
– Можешь пригласить меня, если хочешь, – великодушно предложил Мэтт. А потом бросил быстрый взгляд на Офелию. – Если, конечно, мама не возражает. В конце концов, почему ты не можешь взять с собой приятеля, раз уж нельзя пойти с мамой, верно? А кстати, почему? Чем мама хуже папы?
– Не разрешат. Кто-то уже хотел в прошлом году, так ему не позволили.
Идиотизм, сердито решил Мэтт. Но при мысли о том, что она появится на обеде с Мэттом, Пип так обрадовалась, что он прикусил язык. Да и на лице Офелии он прочитал явное облегчение.
– Спасибо, Мэтт, – шепнула она и вышла из-за стола, чтобы принести десерт.
В холодильнике оказалось только одно мороженое, но Офелия потерла плитку шоколада и посыпала им сверху ванильное мороженое, которое Пип любила больше всего. Тед тоже его обожал. А они с Чедом всегда предпочитали «Роккирод». Как удивительно иной раз пристрастия зависят от генов, подумала Офелия. Она уже не в первый раз замечала это.
– А когда бывает этот ваш обед? – осведомился Мэтт.
– Наверное, накануне Дня благодарения. – Пип от возбуждения ерзала на стуле.
– Скажи мне, когда узнаешь точную дату, и я обязательно приду. Даже костюм надену.
Он уже забыл, когда надевал его. Последние годы Мэтт не вылезал из джинсов и старых свитеров, в холодные дни накидывая старый-престарый твидовый пиджак. Впрочем, зачем ему костюм, если он никуда не ходил? Иной раз приезжал, один из его старых друзей, но год от года его визиты происходили все реже. Мэтт привык жить затворником, к тому же такая жизнь была ему по душе. Местные, возможно, удивлялись какое-то время. А потом его просто оставили в покое.
Они засиделись допоздна, пока Пип, трещавшая без умолку, не начала отчаянно зевать. Она сказала, что ждет не дождется, когда ей снимут швы. Плохо только, что всю неделю после этого придется ходить в сандалиях.
– А что, если ездить верхом на Муссе? – ехидно предложил Мэтт.
Пару минут спустя Пип спустилась вниз уже в пижаме, чтобы пожелать им обоим спокойной ночи. Они с Офелией сидели на диване. Мэтт разжег в камине огонь. Стало так уютно и хорошо, что Пип, вернувшись к себе, вдруг за много-много месяцев почувствовала себя счастливой. Впрочем, и Офелия тоже. Было что-то удивительно успокаивающее в том, что рядом с ними опять появился мужчина. Даже атмосфера, царившая в доме, разом изменилась, словно Мэтт одним своим присутствием согрел его, заново наполнив теплом и добротой. Как будто почувствовав это, лежавший у огня Мусс то и дело бросал в его сторону признательный взгляд, преданно подметая пол хвостом.
– Вам по-настоящему повезло с дочкой, – прошептал Мэтт, обращаясь к Офелии, после того как она, поплотнее прикрыв дверь в спальню Пип, вернулась и села возле него на диван.
Дом, который они сняли, оказался не очень велик: гостиная, смежная со столовой кухня да две их спальни наверху. Зато обстановка радовала глаз. Сразу заметно, что его владельцы любили изящные вещи. На стенах Мэтт заметил несколько неплохих картин современных молодых художников.
– Она просто потрясающий ребенок.
Пип с каждым днем все больше и больше нравилась Мэтту. К тому же она напоминала ему о его собственных детях. Вот только он сомневался, есть ли в них то, что так восхищало его в Пип: жизнелюбие, простодушие и в то же время не по годам зрелый ум. Впрочем, откуда ему вообще знать, какими они выросли? Теперь это дети Хэмиша, а не его. Наверное, за прошедшие годы они вообще забыли отца. Можно не сомневаться, что Салли об этом позаботилась.
– Да, согласна. Нам обеим очень повезло. – Офелия опять возблагодарила небеса, что в тот роковой день Пип не было на борту самолета. – Она – все, что у меня осталось. Мои родители умерли много лет назад, родители Теда тоже. Ни братьев, ни сестер у нас не было. У меня есть еще дальняя родня во Франции… две кузины и тетка, но я их терпеть не могу. К тому же мы не виделись целую вечность. Я рада, что увезла Пип сюда. Жаль, конечно, что мы тут никого не знаем, но ничего не поделаешь. Так вот и живем вдвоем.
– Может быть, все не так уж плохо, – пробормотал Мэтт.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51