Напротив, они приветливы и остроумны, с ними так весело, так интересно. Одри не могла дождаться завтрашнего дня, ведь они будут вместе обедать. Кончилось тем, что весь путь в Европу Одри и Готорны не расставались. Их всегда видели вместе, они без умолку смеялись, танцевали, пили шампанское, шутили с другими пассажирами и приглашали разделить их веселье. Они всегда были у всех на виду, все ими любовались, а Одри и Готорны так подружились, что всю ночь накануне прибытия чуть не плакали — до того им не хотелось расставаться.
— А почему бы тебе не поехать с нами на мыс Антиб? — вдруг предложила Вайолет, и Джеймс горячо поддержал жену. — Там у нас так весело, ты не пожалеешь, а какое интересное общество! — Они просто неразлучны с Джералдом и Сарой Мерфи, у тех чуть не каждый день балы, маскарады, полон дом гостей. Приезжает ненадолго Хемингуэй, постоянно живет Фицджеральд, часто бывают Пикассо, Дос Пассос. Но душа общества, конечно, сами Мерфи. — Пожалуйста, Одри, поедем. — Она с такой настойчивостью уговаривала Одри, что та уже была готова согласиться. — Ты же все равно хотела побывать на Французской Ривьере. Ну, пробудешь там чуть дольше, только и всего…
— — Вот именно, — засмеялся Джеймс, — месяца эдак два.
Представляешь, Одри, брат Вайолет прожил у нас в прошлом году полтора месяца, так ему понравилось. — Он изобразил на лице шутливый ужас. — Может, он и сейчас свалится нам на голову, вам ничего не известно по этому поводу, леди Ви?
— Ах, Джеймс, опять ты за свое. Он прожил у нас всего две недели в июле, а этим летом приедет и вовсе на несколько дней. Как хочешь, Одри, отказа мы не примем. Второго или третьего июля мы там водворимся и ждем тебя.
— Хорошо, я приеду, — согласилась она в счастливом предвкушении грядущих встреч.
И в самом деле, ей предстоит открыть совершенно новый для себя мир, познакомиться с необыкновенными людьми, будет так интересно, так весело! Вайолет и Джеймс дарили радость, точно пригоршни драгоценных камней, и, лежа потом у себя в каюте, Одри так и не смогла заснуть, она в волнении шептала волшебные слова: «Сен-Тропез… Монте-Карло… Канн… Ницца… Виль-Франш…» Сердце ее то замирало, то громко колотилось, она благодарила судьбу за чудесную встречу с Вайолет и Джеймсом.
Глава 5
Дни в Лондоне пролетели как один миг, Джеймс и Ви отвезли Одри в «Клариджез» и поручили особым заботам управляющего. Одри заказала себе номер в «Конноте», она не понимала, чем «Клариджез» лучше, ведь обе гостиницы высшего класса, разницы, казалось бы, никакой, просто Джеймсу по каким-то причинам больше нравился «Клариджез», а после его разговора с управляющим к Одри стали относиться как к принцессе крови.
Она решила рассказать обо всем Аннабел, но разорвала письмо: ей не хотелось, чтобы в душе сестры поселилась зависть.
Шампанское лилось рекой, всюду стояли корзины с фруктами и серебряные подносы с лучшим шоколадом. После обеда она ходила с леди Ви по магазинам, вечером театры и приемы — и всюду Джеймс и Ви возили ее в своем «роллс-ройсе». Они даже устроили прием в ее честь, познакомили со своими самыми близкими друзьями. Дети Готорнов ее сразу очаровали, их дом вызвал чувство сродни благоговению. Он был огромный и изысканный, скорее дворец, а не дом, ничего подобного она не видела даже в Сан-Франциско, в котором немало величественных зданий. Прошла неделя, Одри вовсе не хотелось ехать в Париж, но некоторым утешением было то, что совсем скоро она встретится с Готорнами на мысе Антиб.
Без Вайолет и Джеймса Париж показался Одри невероятно скучным. Она купила себе у Пату прелестную крошечную шляпку и еще более прелестную для Аннабел, которую тут же ей и послала. Почти все парижские туалеты в том году были Сшиты из тканей с рисунками экзотических пейзажей или животных.
Одри купила себе экстравагантное вечернее платье в черно-белую полоску, как шкура зебры, решив, что наденет его на бал у Мерфи, если они ее пригласят, когда она будет гостить у Джеймса и Вайолет. Впервые в жизни Одри чувствовала себя совершенно независимой и взрослой. Вставала она когда хотела, обедала и ужинала когда вздумается. Вечер проводила на Монмартре, днем пила красное вино, бродила по левому берегу Сены. Через две недели такой блаженно-беззаботной жизни Одри отправилась на поезде на Ривьеру.
Она таки отказалась от намерения ехать на машине, но' не потому, что боялась, и не потому, что Джеймс за нее тревожился, просто она в последнее время ужасно разленилась — зачем самой трудиться, пусть ее поезд везет. Когда она выходила из вагона;" Ницце, на ней была длинная узкая голубая юбка, купленные в Париже сандалии на веревочной подошве и соломенная шляпа с большими полями и букетом цветов. Ее встречали Джеймс и Вайолет, одетые в таком же духе: на Вайолет белый сарафан, широкополая соломенная шляпа с красной розой и красные босоножки. Джеймс в сандалиях, как на Одри. Оба уже успели загореть. Дети с няней ждали их в машине с откидывающимся верхом. Одри сразу же посадила Александру к себе на колени, Джеймс и Вайолет запели какую-то мелодичную французскую песню, и машина помчалась вперед на предельной скорости. Было лето, было счастье и волнующее ожидание чего-то прекрасного, необыкновенного. В этой жизни не было ни страха, ни тревог.
Одри пришла в восхищение при виде виллы Готорнов. Общество, которое собралось у них в тот вечер, очаровало ее — там были художники и музыканты, английские и французские аристократы, итальянки из Рима, несколько американцев, ошеломляюще красивая девушка, которая захотела непременно голой искупаться в бассейне. Если бы Хемингуэй проводил это лето на Ривьере, как намеревался, он точно приехал бы сюда, но, увы, он неожиданно передумал и уехал на Кубу ловить рыбу. Одри словно попала в сказку, именно о такой жизни она всегда и мечтала. Неужели всего месяц назад она безвылазно сидела дома и волновалась, не переварены ли яйца для деда?
Сейчас она поняла, почему всегда с таким жадным интересом следила за событиями в мире: это помогало ей вырваться из тесного, душного мирка мелочных забот, давало иллюзию причастности к другой жизни, полной ярких, захватывающих впечатлений. А сейчас она сама окунулась в эту жизнь, с утра до рассвета ее окружают удивительные люди, знаменитости, с каждым днем круг их становится все шире. Для Готорнов такая жизнь привычна, иной они просто не знают. Кто-то из окружения написал книгу, которую сейчас все читают, другой — пьесу, о которой только и говорят, рядом с ними известный всему миру художник, прославленный скульптор, модный музыкант, титулованная знать. Все выделяются из разряда людей обыкновенных, именно они творят образ и дух времени, и порой, глядя на них, Одри чувствовала, как и на нее летит золотая пыль от их волшебного резца.
Каждое утро она просыпалась с ощущением, что очутилась в сказке. Теперь она еще лучше понимала отца — ему было непереносимо серое, будничное существование, он рвался наполнить каждый миг волнующим биением жизни и потому погиб.
Она вспоминала его альбомы, но то, что происходит с ней, даже интереснее. И, как отец, она не разлучалась с фотоаппаратом.
— О чем ты задумалась, Одри? — спросила ее Вайолет, сидевшая рядом на узкой полоске песка у воды. — Смотришь куда-то вдаль и улыбаешься…
— Я думала о том, как я счастлива. И как не похожа моя нынешняя жизнь на прежнюю. — Одри понимала, как тяжело ей будет возвращаться домой осенью, и гнала печальные мысли прочь.
Жить бы здесь всегда, в этой упоительной сказке, но все кончается, и сказки тоже, все в конце концов разъедутся отсюда…
— Стало быть, тебе здесь нравится?
— Еще бы! — Одри легла на спину, черный, купленный в Париже купальный костюм обтягивал ее фигуру, как перчатка; на Вайолет был белый купальный костюм. Подруги — одна черноволосая, другая медно-рыжая — очень эффектно смотрелись вместе, Одри с удовольствием сделала бы такую фотографию. Она здесь без устали снимала, и когда в Ницце проявили и напечатали ее снимки, все их похвалили. Даже Пикассо отозвался одобрительно, просмотрев с интересом очередную пачку фотографий. «А знаете, у вас талант, — сказал он, пронзив ее своим взглядом. — Не дайте ему пропасть». Он произнес эти слова таким строгим тоном, что Одри это удивило. Занятие фотографией доставляло ей огромное удовольствие, она никогда не думала, что у нее талант и что он может пропасть, но слова Пикассо произвели на нее сильное впечатление. На нее все здесь производило сильное впечатление, все восхищало.
— Почему бы тебе не остаться?
— Где — на мысе Антиб?
— Нет, в Европе. По-моему, именно здесь тебе и место.
Одри думала о доме, и глаза у нее были ужасно грустные.
— Ах, Вайолет, я бы с радостью, да совесть не велит.
— Почему?
— А дедушка? Не могу я его бросить. Может быть, когда-нибудь это станет возможным…
— А я считаю, ты не имеешь права вот так заживо хоронить себя.
— Я люблю его, Ви, не надо жалеть меня, — тихо сказала Одри.
— Нет, Одри, ты живой человек, тебе нужна другая жизнь. — В ее глазах зажглось любопытство. — Разве ты не хочешь выйти замуж, любить и быть любимой? — Ви не могла понять, почему Одри не замужем. Сама она так давно любит Джеймса, что просто не может себе представить, как бы она жила без него.
— Хочу, наверное. Я как-то не думала об этом. Видно, такая уж у меня судьба. Может быть, я не создана для замужества, может быть, у меня другое предназначение…
Подруги снова легли на песок. Впервые в жизни Одри осознала, что, даже если она никогда не выйдет замуж, ничего ужасного не произойдет. Свобода — великое благо. Особенно здесь, на Ривьере, на мысе Антиб, в доме Готорнов, летом 1933 года.
Вечером они опять были приглашены к Мерфи, на сей раз те устраивали маскарад, и, как всегда, душой общества был Джералд. Он был так красив, так безупречно и утонченно элегантен и при этом так неповторимо оригинален, что от него трудно было отвести восхищенный взгляд. В 1912 году, когда он учился в Йельском университете, его курс провозгласил Джералда Мерфи самым элегантным мужчиной, хотя таланты его только начали проявляться. Прошло двадцать лет, он давно стал признанным законодателем моды. Его жена Сара была само совершенство.
Она приходила на пляж в жемчугах, утверждая, что жемчугу это полезно, и, сидя рядом с Пикассо, который и здесь не расставался со своей черной шляпой, нескончаемо с ним щебетала.
У всех было радостное, приподнятое настроение в то удивительное лето. Исключение составляли лишь Мерфи — их сын Патрик еще не излечился от туберкулеза, но все равно они приехали сюда и принимали участие во всеобщем веселье. Каждый день был по-своему прекрасен. Одри тоже попала в плен волшебного лета. Какое счастье каждый день бродить по пляжу с Вайолет, щурясь от яркого солнца, любоваться детьми, чувствовать под ногами теплый золотой песок, лежать на нем в блаженной праздности и нескончаемо говорить с подругой: говорить ей о себе, слушать ее рассказы, узнавать о ее жизни, делиться мыслями, впечатлениями, смеяться… В леди Ви Одри наконец-то обрела настоящую сестру: всего на два года старше, Ви была верный и чуткий друг, а близки они были не просто как сестры, а как сестры-близнецы. У Одри было такое чувство, что, встретив ее, она как бы нашла свой родной дом. Прежде она не знала таких теплых и прочных отношений и с каждым днем ценила их все больше. Джеймс тоже был очень доволен, что Одри живет у них, им было удивительно хорошо втроем, они почти не расставались, но Джеймс никогда не проявлял неподобающего интереса к подруге жены и вел себя как добрый брат — это был истинный джентльмен.
— Скажи, Од, как ты собираешься жить, когда вернешься домой? — Вайолет пытливо смотрела на высокую тоненькую девушку с темно-рыжими волосами. Она часто с тревогой думала о ней. Ее жизнь в Америке так уныла и однообразна, заманить бы ее остаться с ними в Лондоне, но Одри ни в какую, говорит, что не может, что должна непременно вернуться в Калифорнию.
— Не знаю. Наверное, так же, как и раньше. — Одри улыбнулась. — Все будет отлично, Ви, не беспокойся. — Говоря так, она пыталась убедить не столько подругу, сколько себя. — Я к этой жизни привыкла, ведь я столько лет вела дедушкин дом…
Нет, никогда больше она не сможет жить так, как жила раньше. Все изменили эти волшебные дни в обществе людей, о встрече с которыми можно только мечтать, — избранных счастливцев, собравшихся в этом изумительном месте. Сейчас она тоже как бы принадлежит к ним, но лишь на краткий миг, скоро волшебный сон кончится. Одри никогда об этом не забывала и потому дорожила каждым днем как особым подарком судьбы.
— Пожалуйста, останься у нас хоть ненадолго.
Одри с сожалением покачала головой и вздохнула, щурясь от солнца.
— Признаюсь тебе: я должна на следующей неделе проститься с вами, иначе мне не успеть сделать все, что я задумала.
Я хочу добраться на машине до Итальянской Ривьеры, а оттуда поездом — в Рим.
— Ты в самом деле хочешь ехать? — огорченно спросила Вайолет.
Одри засмеялась:
— Сказать честно? Ужасно не хочу. Я бы провела здесь всю жизнь, только вряд ли это удастся, поэтому надо постепенно возвращаться к обычной жизни. Одному Богу известно, когда я снова попаду в Европу.
Дедушка стареет, она не может бросить его одного. Аннабел в последнем письме сообщила, что она, кажется, опять беременна; она не хотела второго ребенка так скоро, Харкорт в бешенстве и винит ее. Видимо, она не принимала мер предосторожности.
Единственное письмо деда оказалось именно таким, как она и ожидала: читая, она прямо-таки слышала его ворчливый голос.
Дед рассказывал о местных новостях, ругал Рузвельта: чего только не наобещал в своем «Новом курсе», а сдвига никакого; причем называл Рузвельта не иначе как «твой приятель ФДР», и Одри не могла удержаться от смеха. Задумавшись, Одри снова вздохнула. Как дед далеко… Она подняла глаза и увидела Джеймса, он медленно приближался к ним. Рядом с ним шагал высокий худощавый мужчина с волосами еще более темными, чем у Джеймса.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45