Анни отказалась учиться в пансионе Кэтрин Брансон на той стороне залива, ей хотелось жить дома и ходить на занятия в пансион мисс Хэмлин, и Одри добилась-таки для нее позволения учиться у мисс Хэмлин. До нынешнего дня Одри вникала во все мелочи ее жизни, даже в этом сказочном подвенечном платье каждая вытачка была согласована с ней… Одри внимательно вгляделась в лицо сестры. — Ты ведь любишь его?
Аннабел засмеялась — как будто зазвенел серебряный колокольчик — и сквозь облако фаты посмотрелась в огромное зеркало. Она пришла в восторг от того, что там увидела… Какое восхитительное платье! И, поглощенная собой, Аннабел рассеянно ответила сестре:
— Ну конечно, люблю, Од… Больше всего на свете…
— У тебя нет сомнений? — Одри относилась к браку очень серьезно, а вот Анни совсем не чувствует важности события, лишь слегка взволнована.
— Что? — Она продолжала расправлять фату, и дед, не выдержав, стал спускаться с крыльца к машине в сопровождении дворецкого.
— Анни! — У Одри сердце вдруг похолодело от ужасного предчувствия — а что, если сестра совершает ошибку? Для нее, Одри, такая ошибка вовсе не была бы катастрофой, но Аннабел…
Младшая сестра одарила ее своей ослепительной улыбкой, и на мгновение у Одри отлегло от сердца.
— Какая же ты беспокойная, Од, сегодня самый счастливый день в моей жизни. — Их глаза встретились. Да, вид у нее вполне счастливый. Но счастлива ли она на самом деле? Одри улыбнулась. Конечно, Аннабел права, уж слишком она беспокойная.
Но ведь решиться на брак так трудно… Странно, почему-то Аннабел совсем не боится; Одри почувствовала это, когда протянула ей свою руку в плотно облегающей кремовой лайковой перчатке и сжала руку сестры. Личико Аннабел стало серьезным.
— Знаешь, Од, я буду ужасно скучать по тебе.
О том же думала и Одри. Аннабел больше не будет жить с ними, это невозможно себе представить! Четырнадцать лет Одри заботилась о ней как о собственной дочери, и вот теперь они расстаются, стоят здесь вместе в последний раз, а по улице с грохотом катится трамвай.
— Не огорчайся, Берлингем совсем рядом. — Но глаза Одри наполнились слезами, и она осторожно обняла Аннабел, боясь помять фату.
— Я так люблю тебя, Анни. Надеюсь, ты будешь счастлива с Харкортом.
Аннабел опять засияла улыбкой и, двинувшись к парадной двери, весело пообещала:
— Непременно, я в этом ни капельки не сомневаюсь.
Загудел рожок дедушкиного «роллс-ройса», Аннабел уселась в машину и принялась поправлять складки пышной юбки.
Дед зашипел от ярости, потому что юбка закрыла колени и ему, и Одри, и вдруг оказалось, что в машине для них троих слишком мало места.
— Думаешь, тебя весь день будут ждать в церкви? — проворчал дед и сжал обеими руками набалдашник трости. Но глаза его с нежностью смотрели на прелестное создание. Внучка так живо напомнила ему невесту, рядом с которой он стоял рядом двадцать шесть лет назад. Она была даже красивее, чем это дитя, и на ней женился его сын Роланд… Как похожа Аннабел на свою мать, ему даже страшно стало. И когда он стоял в церкви рядом с Одри и смотрел на счастливую Аннабел, которая давала обет верности Харкорту, ему показалось, что он вернулся в прошлое.
Одри тоже с нежностью глядела на сестру под венцом и не могла удержать слез; глаза ее снова наполнились слезами во время приема, когда дед красиво закружился с Аннабел в медленном вальсе. Неужели он обычно ходит, опираясь на трость?
Кажется, он и сам об этом забыл. Как легки и изящны его движения! Пара прошла полный круг по залу, и старый Рисколл подвел внучку к мужу. На лице его мелькнуло потерянное выражение, он медленно двинулся прочь, такой вдруг старенький и одинокий. Одри тронула его за локоть.
— Мистер Рисколл, пожалуйста, подарите этот танец мне.
Он улыбнулся. Сколько любви было во взгляде, которым они обменялись. Оба они испытывали сегодня странное щемящее чувство; казалось, расставшись с Аннабел, они стали еще ближе друг другу, их связали еще более тесные узы.
Пройдя с дедом полкруга, Одри незаметно подвела его к креслу, не дав почувствовать, что он стар и немощен. Сказала, что ей непременно надо присмотреть за чем-то, что без нее не обойдется. Она, как всегда, потрудилась на славу. Все говорили, что прием на редкость удался, благодарили, восхищались. Потом появилась Аннабел в белом шерстяном костюмчике, и молодые двинулись к выходу, на них посыпался дождь из розовых лепестков и риса. Одри улыбалась, довольная, что все так хорошо прошло. Они с дедом попрощались с гостями, сели в «роллс-ройс» и вернулись домой.
Казалось, с сегодняшнего утра прошло много-много времени.
Уставшие до изнеможения, они сидели в библиотеке у камина, смотрели, как неумолимо сгущается за окнами туман, слушали, как гудят вдали сирены, предупреждающие об опасности на дорогах.
— Все прошло очень хорошо, правда, дедушка?
Одри с трудом подавила зевок и поднесла к губам рюмку хереса, которую он ей налил. Гости выпили не один десяток ящиков шампанского, которое тайно доставили в отель из дедовского погреба, но она почти ничего не пила, и сейчас после рюмки хереса напряжение трудного дня отступило. Она вздохнула с облегчением, в памяти проносились картины венчания…
Столько лет она заботилась о своей младшей сестренке, с самого детства, и вот теперь ее нет с ними. Нынешнюю ночь молодые провели в отеле «Марк Хопкинс», они сняли там огромный номер «люкс», а утром сядут на поезд и поедут в Нью-Йорк, там Пересядут на «Иль де Франс» и поплывут в Европу. Одри обещала приехать на вокзал проводить их и сейчас, вспомнив об этом, вдруг почувствовала острую зависть — не к их любви, о нет, а к путешествию; которое их ожидало. Конечно, для себя она выбрала бы другой маршрут, но дело не в маршруте, а в том, что они свободны. Вот чему она, оказывается, завидует — свободе! Ее кольнуло чувство вины, она настороженно взглянула на деда: а вдруг он прочел ее мысли? Нельзя так рваться прочь из дома, она не имеет права, но порой желание увидеть новые места становилось неодолимым, и тогда она проводила бессонные ночи, листая альбомы отца. Однако это не утоляло ее жажды, ей хотелось большего, хотелось странствовать, быть персонажем на каждом из его старых, выцветших снимков…
— Мы с тобой тоже должны куда-нибудь поехать. — Слова слетели с ее уст неожиданно для нее самой, она не успела удержать их.
Дед изумился:
— Поехать? Но куда?
Они, как всегда, собирались провести август на озере Тахо.
Но он мгновенно заподозрил, что она говорит о другом, ее тон слишком живо напомнил ему о Роланде.
— Может быть, в Европу, как мы ездили семь лет назад… или на Гавайи…
А оттуда в Азию, хотелось ей добавить, но она не решилась.
— Зачем нам куда-то ехать? — недовольно возразил он, но в глубине его души было не недовольство, а страх. Разлука с Аннабел не причинила ему особых огорчений, но потерять Одри… эта мысль приводила его в ужас. Как бы он жил без нее все эти годы, без этой удивительной девушки с ловкими умелыми руками, острым умом и своеобразными взглядами? А их ежедневные сражения? Да это просто счастье! — Стар я колесить по белу свету.
— Тогда поедем хотя бы в Нью-Йорк. — Ее глаза загорелись, и у него на миг сжалось сердце: бедняжка, ну что она может одна? Почти все подруги, с которыми она училась, давно повыходили замуж, у них по двое или даже по трое детей, и мужья могут отвезти их куда угодно. А Одри все ждет своего избранника, своего принца, только вряд ли ей суждено дождаться, и доля вины в этом лежит на Эдварде Рисколле. Удивительно ли, что она не нашла себе мужа по душе, у нее столько обязанностей, она ведет дом, заботится о сестре. Слава Богу, Аннабел выдали сегодня замуж. Дед с нежностью поглядел на старшую внучку. Какая она хорошенькая, личико точеное, густые медные волосы рассыпались по плечам, шелковая, персикового цвета шляпка брошена на стул. Прелестная девушка… нет, изысканно красивая женщина, мысленно поправил он себя.
— Почему ты не хочешь, скажи? — Она выжидающе смотрела на него, а он и забыл, о чем она его спросила, что он ей мог ответить?
— Чего я не хочу? — произнес он растерянно и с досадой, и Одри поняла, что он устал после долгого дня. Наверное, выпил лишний бокал шампанского, впрочем, ему это не повредит, а сейчас еще пьет коньяк, но ничуть не опьянел, и она с надеждой повторила:
— Почему бы нам не съездить в Нью-Йорк? В сентябре, когда вернемся с озера, что скажешь?
— Господи, ну зачем нам тащиться в Нью-Йорк? — Ах, он-то знал зачем. И он когда-то был молод, и у него была жена, только она не слишком любила путешествовать. Этой страстью был одержим их единственный сын Роланд, и одному лишь Богу ведомо, от кого он унаследовал жажду странствий и приключений. Наверное, он передал ее Одри, она у нее в крови, скорбно размышлял Эдвард Рисколл, эта страсть погубила сына, но Одри он убережет. — Нью-Йорк ужасно нездоровый город, там уйма народу, к тому же это у черта на рогах. Вот отдохнешь на озере и будешь чувствовать себя гораздо лучше, Одри, уж сколько раз так бывало — каждое лето. — Эдвард Рисколл взглянул на часы и встал, стараясь не показать, как устали ноги. Сегодня он пережил очень важный день в своей жизни, хоть и не склонен был в этом признаваться. — Пойду-ка я спать, моя милая, и тебе советую. Ты весь день трудилась, шутка ли — выдать сестру замуж…
Когда они поднимались по лестнице, он ласково похлопал ее по руке, чего никогда раньше не делал, и потом долго стоял у окна в спальне и смотрел на ярко освещенное окно ее комнаты — что-то она сейчас делает, о чем думает? Он бы очень удивился, если бы увидел, что она сидит у туалетного столика с ниткой жемчуга в руке и, глядя невидящими глазами в пустоту, мечтает, как объедет полмира, как будет фотографировать, фотографировать, фотографировать… Дед, его большой роскошный дом, который она ведет, младшая сестра, сегодняшняя свадьба и прием — все это куда-то ушло, мечты уносили ее все дальше и дальше. Но вот усилием воли она заставила себя вернуться, встала, потянулась и пошла в туалетную комнату раздеться. Через несколько минут она скользнула в постель и закрыла глаза. Только бы не думать о том, что ей предстоит завтра. Она обещала Аннабел взять на себя все заботы, пока их с мужем не будет: наблюдать за отделкой нового дома, в особенности за работой маляров, проследить за доставкой и расстановкой мебели, убрать свадебные подарки…
Как всегда, Одри все добросовестно выполнит, уж на нее можно положиться. Она заснула, и сначала ей приснились Анни с Харкортом, потом бунгало среди пальм на тропическом острове, дедушка кричал ей: «Вернись! Вернись!» — а она уплывала от него все дальше, дальше…
Глава 3
Хотя Одри провела с дедом на их летней вилле на озере Тахо три недели, ей, как и всегда, удалось к возвращению Харкорта устроить все дела наилучшим образом. Она подобрала небольшой штат вышколенной прислуги; комнаты в прелестном каменном доме, который купил Харкорт, были покрашены именно в те цвета, которые выбрала Аннабел; мебель расставлена; даже автомобиль приведен в идеальное состояние, причем Одри заставила шофера заводить мотор каждый день, иначе за время отсутствия молодых мог разрядиться аккумулятор.
— Согласись, твоя сестра — безупречная хозяйка, — отметил Харкорт, когда они в первый раз завтракали в своем доме, вернувшись из свадебного путешествия. Аниабел улыбнулась мужу, радуясь, что он доволен. Она боялась, что он рассердится на нее за то, что она взвалила бремя своих забот на сестру, но Одри так прекрасно со всем справилась. Зачем отказываться от ее услуг? Харкорт, судя по всему, не возражал, а вот в доме на Калифорния-стрит в эту минуту никто бы не услышал похвал хозяйственным талантам Одри: дед бушевал, что яйца переварены, чай отвратительный, и вообще он просто не помнит, когда ему в последний раз подали приличный завтрак. У них теперь была новая повариха, которая в подметки не годилась прежней.
— Неужели нельзя найти пристойную кухарку? Я что, обречен всю жизнь есть эту возмутительную стряпню? Нет, ты решительно хочешь уморить меня!
Одри подавила усмешку — в течение недели эти обличения звучали каждый божий день. Она уже начала подыскивать другую повариху взамен не угодившей деду. Одри пропускала мимо ушей его ворчанье, мысли ее были поглощены тем, что она прочла в газете.
— Не понимаю, мистер Рисколл, как вы можете даже сейчас не замечать того, что творится у нас в стране.
Одри обращалась к деду на вы, только когда сердилась на него, да и как не сердиться: Америка летит в пропасть, а дед продолжает уповать на Гувера.
— Если бы ты поменьше интересовалась тем, что творится в стране и в мире, и обратила внимание на собственный дом, у нас была бы приличная кухарка и мне не подавали бы несъедобный завтрак.
— Многие вообще забыли, что такое завтрак, ты никогда о них не думаешь? — Щеки Одри вспыхнули от негодования, но дед втайне наслаждался подобными дискуссиями с внучкой. — Америка гибнет!
— Э, Одри, она уже много лет гибнет, для меня это не новость. Кстати, и в других странах не лучше. — Он ткнул пальцем в газету. — Вот, пожалуйста: в Германии полно безработных, в Англии тоже, и у них кризис. Ну и что с того? По-твоему, я должен посыпать голову пеплом и лить слезы?
Именно это ее и убивало: никто ничего не может сделать.
— Ты бы хоть проголосовал как разумный человек.
— То, что ты считаешь разумным, для меня — величайшая глупость, — вспылил дед. Когда Рузвельт победил Гувера, набрав шестьдесят процентов голосов, дед был вне себя от ярости, Одри же ликовала, и разразился грандиозный скандал. Они ссорились весь день, не могли успокоиться и вечером, когда к ним пришли ужинать Аннабел с Харкортом. Молодые не выдержали и скоро ушли. Аннабел заявила, что от их разговоров о политике у нее разболелась голова, однако успела шепнуть Одри по секрету, что ждет ребенка, он должен родиться в мае, и Одри очень обрадовалась. «Я буду тетей, как странно», — думала она, поднимаясь с дедом по лестнице. Дед все не мог смириться с поражением Гувера, но она не слушала его брюзжания, все ее мысли были о сестре и ее будущем ребенке.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45