Роммель — хитрый вояка, и англичане отдавали ему должное. Одри и Чарльз блестяще справились с заданием. Сделанные Одри фотографии были признаны бесспорно лучшими из всех, запечатлевших немецкое верховное командование. Генерал Уэйвелл даже поддразнивал Одри:
— Давайте отправим эти снимки супруге Роммеля — то-то обрадуется!
" Но Одри и не думала обижаться: фотографии в самом деле оказались на редкость удачными. Роммель на них получился таким, каким он и был в жизни: в его лице, глазах, во всем его облике угадывалась личность незаурядная, военачальник умный и волевой.
Через две недели Роммель отбросил английские дивизии на тридцать миль к северо-востоку, а десятого апреля опять загнал их в Тобрук. В Каире его имя обрастало всевозможными легендами. Рассказывали, что генерал-фельдмаршал носит английские летные очки — трофей, подобранный на поле боя, сам водит самолет в разведку, дерется бок о бок со своими солдатами — и в танке, и на земле, и в воздухе — вездесущий, как сам дьявол.
Со своим мобильным Африканским корпусом он и впрямь способен был творить чудеса.
Как-то ночью Чарльз съездил в Тобрук; генерал Уэйвелл предоставил ему джип и небольшой конвой, теперь поневоле приходилось остерегаться. Они сняли с машины отражатель, чтоб не было бликов, специальной сеткой заметали следы на песке — одним словом, учились хитрости у самого Роммеля. Чарли вернулся подавленный невероятным количеством потерь в английских войсках и очевидной безнадежностью их положения. К тому же и погода уже не благоприятствовала им.
Зимняя благодать кончилась:" пошли дожди, осложнявшие маневры танков, потом разыгрались песчаные бури, а следом наступила небывалая засуха. Бушующие в пустыне ураганы опрокидывали грузовики, мелкий песок забивался в глаза, в нос, в зубы, в складки одежды. В одну из таких жестоких апрельских бурь шестеро английских генералов угодили прямо в лагерь противника…
Чарли, еле волоча ноги от усталости, поднялся по ступенькам отеля. Одри, сидевшая с друзьями на веранде, выбежала ему навстречу. Плакала, смеялась, целовала в губы, в глаза, в бороду.
— Сумасшедшая! — задохнулся он и крепко обнял ее. — Ну, что ты тут без меня делала?
— Ждала. — Она заглянула в любимые глаза. — И жутко волновалась!
— Я непобедим, как английский флот, любовь моя. — Бессмысленная бравада. В последнее время все чаще приходили сообщения о том, что немецкие подлодки наносят жестокий урон британским военным кораблям.
— Господи, чего я только не передумала!
— Глупышка! — Они поднялись наверх в номер. — Да разве это опасность — после всего, что мы с тобой недавно пережили? И все-таки нам отчаянно повезло: мы вместе, не то что Ви и Джеймс.
— Да, конечно… И все же мне было бы гораздо легче, если бы, кроме двойного виски с содовой на веранде, тебе ничто не грозило.
Он рассмеялся и увлек ее на постель. В тот вечер они уже не спустились вниз. Лежали, обнявшись, на свежих простынях, разговаривали про Тобрук, никак не могли насытиться друг другом, наконец задремали перед рассветом. Чарльз проснулся с первыми лучами солнца, принял душ и долго любовался спящей Одри. Он тихонько лег рядом с ней, провел рукой по нежным изгибам ее тела. Она шевельнулась, открыла один глаз, сонно улыбнулась.
— Всегда бы так просыпаться! — Притянула его к себе, поцеловала загорелую шею, завитки волос на груди и приникла к его губам.
В июне сорок первого англичане перешли в контрнаступление, но план Уэйвелла с треском провалился. Оки — так для краткости называли генерала Окинлека — осуществил перегруппировку сил. Вместо Уэйвелла поставил командовать Западной бронетанковой дивизией генерала Каннингема. Через четыре месяца, восемнадцатого ноября, новый командующий дал бой и проявил себя ничуть не лучше Уэйвелла. Оки сместил и его, тридцатого ноября Роммель предпринял новый штурм Тобрука.
Чарльза совесть замучила: там люди гибнут, а он пишет об этом, сидя на веранде отеля, каждый вечер ужинает с Одри в ресторане, ходит по ночным клубам. Он достал свою репортерскую сумку.
— В Тобрук? — Глаза Одри расширились от ужаса, когда он молча кивнул. — Не надо, прошу тебя!
— Надо, Од. Иначе зачем меня сюда прислали?
— Но ты уже был там! Осада длится с весны — чего ради опять рисковать жизнью?
— Как будто не знаешь — чего ради!
— Ну пусть кто-нибудь другой Съездит. В Каире миллион военных корреспондентов. Это же не разведка, про осаду любой болван напишет.
— Такого болвана, как я, больше нет. Не волнуйся, радость моя. Не успеешь оглянуться — а я уже вернулся.
Но она как чувствовала, что не надо ему туда ехать.
— А если попадешь в плен?
— Кому я нужен, кроме тебя?
— Я серьезно.
Одри пыталась его отговорить, даже плакала, но в глубине души понимала, что ни словами, ни слезами его не остановишь.
Он уехал ночью, когда она спала, и провел в Тобруке четыре дня. На пятый, нагнувшись над раненым со своей флягой, почувствовал взрыв сзади, опрокинулся наземь, услышал над собой голоса, и в глазах потемнело.
В полубреду Чарльз ловил обрывки разговоров, не понимая ни слова… То ли он попал к бедуинам, то ли уже в немецком плену… Казалось, прошла вечность, прежде чем кто-то окликнул его по имени. Вроде бы Одри, но он ни в Чем не мог быть уверен, только боль не оставляла сомнений — страшная, струящаяся из позвоночника к ногам.
— Чарли… милый?
Он с трудом разлепил тяжелые веки и увидел палату английского госпиталя в Каире, сиделку в накрахмаленном халате, стонущих людей вокруг и склонившуюся над ним Одри.
— Все в порядке. Ты скоро поправишься.
Но лишь через несколько дней Чарли пришел в сознание настолько, чтобы расспросить ее обо всем: его зацепило осколком, когда он давал раненому напиться.
— А ходить-то я буду? — с тревогой спросил он, лежа на животе и заглядывая ей в глаза.
— Ходить-то будешь, вот сидеть — не знаю…
Только теперь он понял, откуда идет боль. Его ранило в мягкое место, но, в отличие от других, ему это вовсе не казалось смешным.
— Спасибо, что не в лицо, — угрюмо бросил он, — На светских раутах можно смокингом прикрыть… Скажи, как они там?
— Отлично! Мы одержали большую победу. Дали отпор Роммелю. Однако… вчера японцы атаковали Перл-Харбор.
— Это где? — Взгляд его туманился от боли и снотворного.
— На Гавайях. — Она заторопилась, видя, что он не постигает всей важности происшедшего. — Рузвельт объявил войну японцам, назвал вчерашний день «Днем нашего позора», и я с ним согласна. — Речь шла о ее родине, и все же Чарли никак не мог сосредоточиться — его клонило в сон.
— Значит, теперь ты с нами…
Она сердито взглянула на него.
— Между прочим, я всегда была с вами.
— Ты — может быть, но не твои соотечественники. Вспомни речь Линдберга в Де-Мойно: Штаты не должны ввязываться в драку. Да и Рузвельт не торопился вступить в войну, пока ему не грохнули бомбу под дверь. А помощь была бы нам очень кстати.
— Теперь получите. Не ты, так другие. — Она сказала, что, как только Чарли немного придет в себя, они первым же рейсом полетят домой. Рождество встретят с Ви и Молли. Нигде его раны не затянутся так быстро, как в Англии. Чарли сперва заартачился: ему хотелось остаться в Африке до победного конца. Лишь в самолете он вспомнил Ви, Молли, Джеймса и понял, как соскучился по дому. Он открыл было рот, чтобы сказать об этом Одри, и вдруг заметил, как она осунулась, загар совсем сошел с лица, еще бы — она неделями не отходила от его постели, бедняжка!
— Неважно же ты у меня выглядишь!
— Почему? — с невинным видом спросила она. Наконец-то он заметил то, что она уже почти три месяца скрывала.
— На тебе лица нет. В чем дело?
Она усмехнулась. Теперь ему можно сказать, не опасаясь, что он отправит ее домой одну.
— Да ни в чем, если не считать… — Одри нарочно медлила, решив его подразнить.
— Чего?! — взвился он.
— Того, что я на третьем месяце.
Он ошарашенно уставился на нее.
— И мне ни слова! Тебе же лежать надо!
Ну конечно, он помнит ее прошлогодний выкидыш. Но Одри проконсультировалась с врачом в Каире, и тот не советовал ей менять образ жизни. Разумная предосторожность, конечно, необходима, но для постельного режима показаний нет.
— Ах ты, плутовка, все от меня скрываешь! Как же я люблю тебя! — Чарли положил ей руку на живот. — Он уже шевелится?
— Почему ты думаешь, что это он?
— Потому что Молли нужен брат.
Держась за руки, они спустились по трапу. В тот же вечер они сели на поезд и поехали в дом лорда Готорна. Ви встретила их, сияя от радости, закормила сандвичами, приготовила горячий шоколад. Потом они заглянули к спящей Молли. Одри присела на краешек кровати и, почти не касаясь, провела рукой по черным шелковистым волосам девочки. По лицу ее катились слезы.
Чарли наклонился и поцеловал их обеих. До чего же хорошо дома!..
Глава 41
До чего же хорошо быть снова с Молли, Ви, детьми! Но едва Чарли научился передвигаться без посторонней помощи, как объявил всем, что едет в Лондон.
— Зачем это?
Одри не могла расстаться с ним ни на минуту — особенно теперь. Интересно, что ему понадобилось в Лондоне в канун Рождества?..
Молли еще не знала про ребенка. Они решили выждать, убедиться, что Одри сможет его доносить.
— Зачем ты едешь, Чарли?
— По делу. — Лучше ей ничего не говорить, пока он не повидается с Шарлоттой. — Ви, пригляди тут за ней, ты ведь ее знаешь.
— Не волнуйся, пригляжу, — решительно ответила Вайолет и погрозила подруге пальцем.
Один раз она уже прошла через этот ужас и теперь ни за что не допустит нового несчастья. Одри засмеялась в ответ, а у самой на уме было только одно: куда это Чарли собрался?
В поезде он обдумал, что скажет Шарлотте. Путешествие утомило его, но ради такого дела он готов ступать по раскаленным угольям.
Поезд подошел к вокзалу без пяти четыре. Чарли на костылях проковылял к выходу и взял такси. С трудом взгромоздился на заднее сиденье и назвал шоферу адрес издательства. За мыслями о предстоящей встрече он забыл о боли. Подъехав, расплатился, присовокупил хорошие чаевые и поспешил в офис. Вошел в знакомую приемную. Он нарочно не стал звонить Шарлотте — хотел застать ее врасплох. Секретарша была новая, спросила, как доложить.
— Передайте, что пришел ее муж.
Девица вытаращила на него глаза. Она понятия не имела, что у миссис Паркер-Скотт есть муж, думала, она вдова или разведена. Опомнившись, она бросилась в кабинет обрадовать своего шефа: красавец муж на костылях вернулся с войны. А выскочила вся пунцовая и сообщила, что миссис Паркер-Скотт сейчас занята и принять его не сможет.
— Благодарю вас, — отозвался Чарльз и, не обращая внимания на протесты секретарши, распахнул дверь кабинета.
— Куда вы? Нельзя!
Он плотно закрыл за собой дверь и взглянул на Шарлотту: как всегда, элегантна, с безукоризненной прической.
— Здравствуй, Чарльз, — холодно произнесла она, покосившись на его костыли. — Ты ранен?
— Вынужден тебя разочаровать: рана легкая.
— Я никогда не желала тебе зла.
— Хотелось бы поверить тебе. — Он приблизился к столу и без приглашения сел, глядя на нее в упор. — Я пришел по делу.
Она раздраженно передернула плечами:
— Если ты опять о том же, то очень сожалею. Мог бы и не приходить. А может, ты привез новую книгу?
— Ты прекрасно знаешь, что эти вопросы я решаю с твоим отцом. С тобой же хочу поговорить о нашем разводе.
— Бесполезно. Никакого развода не будет.
— Вот как? — Он недобро усмехнулся. — А подруги не возражают против твоего замужества?
Шарлотта насторожилась.
— При чем тут мои подруги?
— Не догадываешься? Моя версия такова: статус замужней дамы служит прикрытием твоих лесбийских наклонностей.
Она привстала со стула, побелела, потом вспыхнула и снова уселась.
— Да как ты смеешь?! Живет столько лет с любовницей, является сюда и еще имеет наглость оскорблять меня!
— Я не оскорбляю, а констатирую. По-моему, тебе следует быть честной с собой и другими.
— Вон отсюда! — Она вскочила и указала ему на дверь, но Чарли не двинулся с места.
— Нет, дорогая, никуда я не уйду, пока мы не договоримся.
— Ты не докажешь…
Видя, что она сдает позиции, Чарли поспешил закрепить свой успех ложью под стать ее многолетней лжи.
— Ошибаешься. Я нанял сыщика. Он весь год следил за тобой и… Ну, словом, ты сама знаешь лучше меня.
Глаза их встретились; Шарлотта замахнулась через стел, но он легко перехватил ее руку.
— Свинья!
Из глаз у нее брызнули слезы, но Чарли нисколько ее не жалел. Она сделала все, чтобы сломать ему жизнь, а теперь он не позволит ей сломать жизнь Одри.
— Хватит упираться. Мне наш разговор доставляет не больше удовольствия, чем тебе. Я требую развода. Немедленно!
— Зачем?
— А вот это тебя уже не касается. Подумай лучше о себе.
Если не пойдешь мне навстречу, я начну с, того, что покажу отчеты сыщика твоему отцу — представляешь, как он будет счастлив? А потом о твоих нездоровых пристрастиях узнает весь Лондон.
— Это клевета!
— — Это правда, иначе ты бы так не дергалась.
Она вдруг обмякла и бессильно опустилась в кресло. И только глаза с ненавистью сверлили его.
— Сволочь! Сукин сын!
Чарли покачал головой.
— Ты много лет держала меня за болвана, но теперь игры закончены. — Он встал, тяжело опираясь на костыли. — Так что? Я могу поручить своему адвокату связаться с тобой?
— Я подумаю.
— Даю тебе срок до утра. Если нет — не обессудь. Завтра же нанесу визит твоему отцу… со всеми документами.
— Убирайся отсюда!
Он отвесил шутовской поклон.
— С превеликим удовольствием.
Выйдя на улицу, он отправился в свой пустой дом, куда не заглядывал больше года. Позвонил Одри и пообещал быть завтра К, обеду. Ночью его разбудили сирены. В последнее время налеты участились, он слышал, что разрушено много домов и сотни людей погибли. В его доме тоже было выбито несколько стекол. Утром он заколотил их фанерой, принял ванну, оделся и поехал к Шарлотте.
Лицо у секретарши было какое-то опрокинутое. Любопытно, какие указания дала ей Шарлотта на его счет.
— Мне назначено! — твердо заявил он и двинулся в кабинет.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45