— Дети мои, будьте осторожны! — напутствовал их Робен перед отплытием.
Шарль показал ему небольшой автоматический карабин.
— Там шесть патронов. Это мой пулемет. А вот и броня, — добавил он, поднимая с носовой части легкого суденышка пластину листового железа, служившую передним сиденьем. Юноша изогнул ее дугообразно и укрепил меж бортовых опор в виде щитка.
— Теперь пули нам не страшны! Дружно за весла! Вперед!
Робинзоны довольно скоро поравнялись со второй лодкой, хозяин которой, казалось, никуда особенно и не спешил, спокойно совершая водную прогулку.
— Стой! — крикнул ему Анри, когда голос его уже мог быть услышан. — Стой!
Краснокожий не выпустил из рук шкота и даже не повернул головы.
— Этому парню придется сейчас познакомиться с моими кулаками, — разгневался старший из робинзонов, который не отличался терпеливостью. — Ведь это — одна из лодок Гонде, не правда ли, Шарль?
— Абсолютно убежден!
— …А еще и сам Гонде! — голосом умирающего слабо крикнул человек у штурвала. С трудом приподнявшись, он показал свое лицо, обезображенное кровоподтеками и глубокими ранами.
— Вот это сюрприз! Берем индейца на абордаж! Налегли на весла!
Лодки стукнулись бортами.
Шарль и Анри перепрыгнули одновременно. Краснокожий наконец вышел из состояния невозмутимости. Он медленно распрямился во весь рост и с высоты его, не произнося ни слова, окинул пристальным взглядом обоих братьев. Если этот человек, как говорят на театре, рассчитывал произвести эффект, то замысел его вполне удался.
Вообразите гладкое безбородое лицо зловеще-мрачного вида, отвратительно размалеванное красками руку и генипы. И эта физиономия венчала длинное несуразное туловище, с такой же вызывающей старательностью разрисованное вдоль и поперек киноварью.
А в центре этой поразительно живой экспозиции бросался в глаза очень странный рисунок. На широкой груди гримасничала голова аймары, разинувшей непомерную пасть, а весь живот покрывал огромный цветок victoria regia, воссозданный с поразительной точностью.
— Ах, черт побери! Этот чудак наверняка должен быть одним из наших воришек. Что же касается загадочных эмблем, уже нам знакомых и так сильно нас заинтриговавших, то на сей раз мы их видим на живом объекте, и я был бы совсем не прочь получить от этого типа необходимые разъяснения! Пора бы отыскать ключ к загадке!
Анри тяжело опустил руку на плечо мужчины и сказал ему по-креольски:
— Мой мальчик, нам с вами нужно кой о чем потолковать. Следуйте за нами на берег, а там уж решим, как с вами поступить.
Индеец и бровью не повел. Его большой рот с длинными зубами приоткрылся, и двое молодых людей — озадаченные, изумленные, растерянные — услышали невообразимую фразу, произнесенную на ломаном французском со смехотворной напыщенностью:
— Я есть английский подданный… Я приказываю вам дать мне возможность продолжать навигацию!..
ГЛАВА 10

Бессердечный англичанин. — Ангелы преданности. — Угроза девственному лесу. — Сухой паек. — Капитан Вампи опьяняет залив. — Целомудрие Питера-Паулюса Брауна. — Краснокожие анабаптистыnote 402. — Кокетство на экваторе. — Гвианские паразиты. — Похищение.
Брошенный гребцами на голландском берегу в верховьях Марони, Питер-Паулюс Браун из Шеффилда кричал, бесновался, впадал в мрачную и бессильную ярость. Он грозил кулаком деревьям, взывал к небу, сыпал проклятия на головы неблагодарных негров и сулил гвианским лесам английскую интервенцию.
— …Фрегат!..note 403 Два фрегата!.. Броненосец!.. С солдатами Ее Величества, призванными консулом… Целая эскадра, с пушками сэра Уильяма Армстронга, явится на эту реку, чтобы покарать вас… О!.. Я — английский подданный. Правительство Ее Величества никогда не бросает на произвол судьбы своих подданных!
Во время плавания Питер-Паулюс обычно бывал молчалив и безобиден. Поглощенный эгоизмом человека, который вечно голоден и вечно переваривает пищу, он ограничил свой мир стенками собственного желудка, не думая больше ни о чем, даже о своей семье.
Поскольку он обеспечил жизненное благополучие миссис Арабеллы, мисс Люси и мисс Мери, то единственной их заботой должна была стать полная сохранность внутренностей мистера Брауна. А так как одна лишь «навигация» способна заставить функционировать эти внутренности, то Питер-Паулюс нисколько не сомневался, что жена и дочери с величайшим наслаждением бороздили водную часть нашей планеты.
Бедные женщины страдали, не смея протестовать против каторги этого исступленного космополита, и замыкались в своей взаимной нежности. Трудно представить что-либо грациозней и очаровательней, чем это трио. Мать, еще молодая и очень красивая, казалась старшей сестрой двух девушек. Несмотря на семейный союз с маниакальным психопатом, миссис Браун не утратила ни высоких душевных достоинств, ни свежести природного ума.
Со времени превращения мужа в Вечного Жидаnote 404 — селезеночного или, скорее, желудочного — она умудрилась завершить образование своих дочек и с пользой распоряжалась выпадавшими ей моментами отдыха, к сожалению, весьма редкими среди бесконечных маршрутов по всему миру.
Итак, мисс Люси и мисс Мери были вполне благовоспитанными юными девицами и вдобавок прелестной внешности. Их нередко принимали за близнецов, хотя одной минуло девятнадцать, а другой — восемнадцать лет. Обе — блондинки, у обеих пышные волосы отливали тем восхитительным светло-пепельным блеском, который так смягчает и просветляет лица. По странной прихоти судьбы большие черные глаза придавали им выражение твердости, что в сочетании с немного грустной и болезненной внешностью усиливало очарование сестер. Их маленькие ручки, изящные и вместе с тем крепкие, охотно пожимали протянутые навстречу ладони с истинно английской сердечностью, а стройные ножки — редкая вещь в Соединенном Королевстве! — могли бы соперничать с ногами записной парижской красавицы.
Бедные дети, как и их мать, страдающие от тягот дороги, выглядели бледными, изрядно похудевшими. Но им достаточно было совсем немного покоя, чтобы восстановить прекрасный естественный цвет лица, — он составляет национальную привилегию англичанок! — не потеряв при этом своей изысканности.
Они объездили столько стран, видели столько всякой всячины, наблюдали жизнь такого множества народов, с честью выбирались из таких трудных ситуаций и сталкивались с такими опасностями, что нынешнее их положение, сколь странным оно ни казалось, не было чем-то из ряда вон выходящим. Это одиночество, эта заброшенность на берегу неизвестной реки — простая случайность, еще один инцидент на долгом пути…
Большинство женщин в их положении терзались бы отчаянием, полагая себя погибшими. Эти же, напротив, пытались извлечь пользу из передышки, спасавшей их на время от килевой и бортовой качки, и были бы почти счастливы, если бы мистер Браун не страдал столь же остро от прямо противоположных чувств. Мания главы семейства представляла для них священный предмет. Они скорее отдали бы себя на растерзание, чем позволили жалобе сорваться со своих уст.
При бегстве боши проявили достаточно такта, чтобы оставить белым их вещи и продукты. Вообще негры честны по натуре. Если по обстоятельствам они не могут сами нарушить взятое обязательство, которое их тяготит, то в качестве реванша всегда найдут приличный повод избавиться от чего бы то ни было. Не припомню случая, чтобы бош или бони украл деньги. Очень редко они осмеливаются присвоить немного провианта, необходимого им на дорогу в родные места, но и то лишь, когда полностью лишены средств к существованию.
Короче говоря, у Питера-Паулюса была хижина, где он мог укрыться вместе с семьей. У него были подвесные койки и продукты питания. А поскольку сезон дождей уже миновал, англичанин мог не опасаться непогоды. Но закоренелый мономан думал вовсе не о том! Как только он очутился на твердой земле, а его диафрагма перестала вибрировать в такт движению судна, мистер Браун превратился в злобного дога. Напрасно обращала к нему нежные слова миссис Арабелла, напрасно пытались приласкаться к отцу милые девушки, — ничем невозможно пронять человека, у которого желудок давно заменил сердце.
Но волей-неволей Питер-Паулюс должен был отказаться от «навигации», и это приводило его в ярость. Если бы он знал нравы негров верхней Марони, то набрался бы терпения, понимая, что вынужденная стоянка не продлится долго. Почтение, которое испытывают к белым боши, бони, даже юка и полигуду, таково, что негры никогда не пожелали бы по своей воле накликать на европейцев несчастье. Это чувство, глубоко в них укоренившееся, подпитывается благодарностью за добрые дела белых, но вызывается также и страхом наказания. Они отлично знают, что колониальные власти не шутят, что они рискуют все потерять и ничего не выиграть, грубо обращаясь с путешественниками.
Так что с полным основанием можно было ждать через несколько дней появления лодки, посланной дезертирами, но уже с другими гребцами. Вполне вероятно, что и сам вождь, заинтересованный в поддержании добрых отношений с властями, явился бы собственной персоной спасать покинутых.
Но в этом направлении Питер-Паулюс не размышлял. Побушевав какой-нибудь час, он успокоился. Меланхолически открыл банку мясных консервов, разодрал фольгу в коробке с печеньем, предложил жене и детям по кусочку мяса, присел на корточки и стал нехотя закусывать.
Не прекращая размалывать пищевой брикет своими мощными коренными зубами, Питер-Паулюс тяжко вздыхал. Не подумайте только, что он хоть в малейшей степени был обеспокоен странным, если не угрожающим, положением двух своих дочерей и жены. О нет! Он завидовал их аппетиту и сожалел, что не может с такой же быстротой опустошать маленькую жестяную банку, из которой они грациозно клевали скудный завтрак. Кроме того, мозги Питера-Паулюса сверлила неотвязная идея. Вот бы выдолбить лодку! Но для этого и месяца мало… К тому же у него нет никаких инструментов. Ах! Если бы сейчас несколько славных стальных изделий из Шеффилда!
— О!.. Я бы построил плот… Very well, именно плот…
Но появление двух кайманов, которые медленно скользили по воде с полуоткрытыми пастями, пресекло в зародыше эту ленивую фантазию на морские темы… От клацанья их челюстей, которые рептилии закрывали время от времени с ужасным звуком больших ножниц, Питер-Паулюс вмиг оцепенел.
— О!.. — печально пробормотал он. — Я — пленник этой реки. Судьба послала мне жестокое испытание… О!..
— Мой друг, мой милый Питер, — нежно сказала миссис Арабелла на хорошем французском языке, — будьте мужественны! Невезение скоро кончится. А потом, мы все так вас любим, мы позаботимся, чтобы вам было хорошо! Правда ведь, Люси? Правда, Мери?..
— Конечно, дорогая мамочка, — откликнулись обе девочки, нежно обнимая отца, всегда надутого, как индюк.
— О!.. — тянул он свое, но уже по-английски. — I am lost!note 405 Чувствую, что я умираю. Эта солонина отвратительна. И неподвижность меня добьет.
Чтобы мистер Браун заговорил по-английски, требовались воистину серьезные обстоятельства.
Восемь дней миновало без происшествий, но также и без каких-либо перемен в существовании, столь необычном для всякого новичка и уж совершенно нестерпимым для ножовщика из Шеффилда, которого терзали желудочные недомогания и муза странствий.
Питер-Паулюс проводил дни, разжигая костры в надежде привлечь внимание какой-нибудь лодки и часами обозревая водную гладь. Увы! Река оставалась пустынной. В антрактах между этими действиями он с регулярностью хронического ревматизма вскрывал консервные банки с солониной, жевал говядину или баранину, морщась от брезгливости, закусывал тунцом или сардинами в масле. Его меланхолия переросла в ипохондрию, и он больше не говорил по-французски.
Наутро девятого дня он бросил по обыкновению несколько охапок хвороста в костер и унылым взором окинул горизонт. И тут из его груди вырвался радостный вопль.
Три пироги, забитые до отказа пассажирами, чьи кирпично-красные торсы так рельефно выделялись на фоне легких коричневых скорлупок, изо всей силы гребли к стоянке европейцев. Радость и надежда засветились на лице Питера-Паулюса, из глотки его тут же стали вылетать французские слова:
— Арабелла! Идите сюда! Мери! Люси! Глядите! Глядите!.. Маленькие лодочки… С добрыми индейцами… О! Они заберут нас! Мы вернемся на пароход! Какая радость!..
Затем англичанин принялся размахивать своими длинными руками, как бы передавая нечто важное по азбуке Морзе, заполняя весь берег громовыми раскатами своего «ур-ра!».
Краснокожие причалили с неизменной индейской невозмутимостью. Лица их ничем не выдали удивления, вызванного неожиданным спектаклем.
Последний радостный крик Питера-Паулюса застрял в горле.
— Ах! Мери! Люси! Арабелла! Прячьтесь! Не смотрите на них! Эти краснокожие very shoking!note 406 Ах! Эта непристойная нагота ужасна, отвратительна!
Одеяние новоприбывших действительно могло смутить и не таких пуритан, как англичане, чья стыдливость не позволяет им называть вслух даже некоторые детали туалета.
И мужчины, и женщины, и дети, облаченные в солнечные лучи и собственное целомудрие, выступали с трогательным простодушием, достойным наших библейских прародителей в догреховный период их жизни.
Единственной уступкой приличию со стороны прибывших были калимбеnote 407. Прочие элементы одежды отсутствовали. Их заменяли ожерелья, браслеты и подколенные подвязки — у женщин, мужчины носили еще несколько перьев в волосах. Только один красовался в рубашке. Голову он прикрыл старой фетровой шляпой мышиного цвета, а при ходьбе опирался на трость, которая при ближайшем рассмотрении оказалась держателем садовой лейки. Явные знаки старшинства указывали, что перед англичанином — вождь племени.
Он протянул руку Питеру-Паулюсу и сказал:
— Бонжур, муше.
Поскольку девушки и их мать ретировались в хижину, а мистер Браун надеялся столковаться с индейцами, то он подавил отвращение, не желая углубляться в тему вызывающе скандального внешнего вида пришельцев.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83